Неточные совпадения
Обратный путь
был так же весел, как и путь туда. Весловский то
пел, то вспоминал с наслаждением свои похождения у мужиков, угостивших его водкой и сказавших ему: «не обсудись»; то свои ночные похождения с
орешками и дворовою девушкой и мужиком, который спрашивал его, женат ли он, и, узнав, что он не женат, сказал ему: «А ты на чужих жен не зарься, а пуще всего домогайся, как бы свою завести». Эти слова особенно смешили Весловского.
В ящиках лежали ладанки, двойные сросшиеся
орешки, восковые огарочки, в папках насушено
было множество цветов, на окнах лежали найденные на Волге в песке цветные камешки, раковинки.
— Ну, теперь, — промолвил Анастасей Иваныч, — позволь мне, по старому обычаю, тебе лошадку из полы в полу передать…
Будешь за нее меня благодарить… ведь свеженькая! словно
орешек… нетронутая… степнячо-ок! Во всякую упряжь ходит.
Татары горячились не меньше нас; часто, кончив бой, мы шли с ними в артель, там они кормили нас сладкой кониной, каким-то особенным варевом из овощей, после ужина
пили густой кирпичный чай со сдобными
орешками из сладкого теста. Нам нравились эти огромные люди, на подбор — силачи, в них
было что-то детское, очень понятное, — меня особенно поражала их незлобивость, непоколебимое добродушие и внимательное, серьезное отношение друг ко другу.
Государь Александр Павлович сказал: «Выплатить», а сам спустил блошку в этот
орешек, а с нею вместе и ключик, а чтобы не потерять самый орех, опустил его в свою золотую табакерку, а табакерку велел положить в свою дорожную шкатулку, которая вся выстлана перламутом и рыбьей костью. Аглицких же мастеров государь с честью отпустил и сказал им: «Вы
есть первые мастера на всем свете, и мои люди супротив вас сделать ничего не могут».
— У меня вот все гулька по спине катается, так и катается. Вот такая в
орешек будет гуличка.
Это все равно как видел я однажды на железоделательном заводе молот плющильный; молот этот одним ударом разбивал и сплющивал целые кувалды чугунные, которые в силу
было поднять двум человекам, и тот же самый молот, когда ему
было внушаемо о правилах учтивости, разбивал кедровый
орешек, положенный на стекло карманных часов, и притом разбивал так ласково, что стекла нисколько не повреждал.
Поток этих слов
был сплошной и неудержимый и даже увлекательный, потому что голос у Леонида Григорьевича
был необыкновенно мягкий, тихо вкрадчивый, слова, произносимые им, выходили какие-то кругленькие и катились, словно
орешки по лубочному желобку.
— Видно,
будет мальчику на
орешки! — подзадоривала Саша.
Исачка и Кравченко, конечно,
были вместе и упражнялись около огонька в орлянку; какой-то отставной солдат, свернувшись клубочком на сырой земле, выкрикивал сиповатым баском: «Орел!
Орешка!..» Можно
было подумать, что горло у службы заросло такой же шершавой щетиной, как обросло все лицо до самых глаз.
— А такие
были молодые люди — хорошие, дружные; придут, бывало, вечером к молодой девушке да сядут с ней у окошечка, начнут вот вдвоем попросту
орешки грызть да рассказывать, что они днем видели, что слышали, — вот так это молодые люди
были; а теперь я уж не знаю, с кого детям и пример брать.
Диво, право, не безделка —
Белка песенки
поетДа
орешки все грызет,
А
орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд...
Белка песенки
поетДа
орешки все грызет...
Ель в лесу, под
елью белка,
Белка песенки
поетИ
орешки все грызет,
А
орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд...
Белка песенки
поетДа
орешки все грызет,
А
орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд...
— Вот когда я орешек-то скушаю, — сказала старушка-белочка, томимая голодом, и достала из-под сухих листьев свое сокровище. Взяла в лапки и полюбовалась. Полюбовалась и в ротик положила, в ротик положила — а разгрызть-то и не могла: зубок-то уж не
было у белочки — да, да, не
было!
Ангел доверчиво улетел, а белочка стала размышлять, и вот что она придумала: «Ну хорошо, ну съем я
орешек, а дальше что? Нет, лучше спрячу-ка я этот райский
орешек, а когда придет в моей жизни черный день и трудно мне станет добывать пищу, тогда я
орешек и скушаю: всегда нужно
быть благоразумным, нерасточительным и бережливым».
Это
был человек сытенький, румяненький, плотненький, с брюшком, с жирными ляжками, словом, что называется, крепняк, кругленький, как
орешек.
— Да пальцы-то… Ничего не поделаешь с ним, братцы… Палит издали, проклятый, во как палит. Так нешто пуля-то али снаряд тебе разбирает, где голова, где тебе руки… A уж жаркое нынче дело
было, что и говорить. У кумы на именинах такого веселья не
было. Хошь
орешков — он тебе
орешков даст, досыта, сколько влезет, из пулемета знай получай, на радостях, a захочешь арбуза, либо дыни…
— Мурава-то какая, Василий Иваныч, точно совсем из другого царства природы! Что солнышко-то может выделывать… И какая это красота —
ель!.. Поспорит с дубом… Посмотрите вот хоть на сего исполина! Что твой кедр ливанский, нужды нет, что не дает таких сладких
орешков и произрастает на низинах, а не на южных высотах!
— Ничего,
выпьем… — бормотал голова. — Стало
быть, десять стаканов… Ну, еще бенедиктинцу, что ли… красненького вели согреть бутылки две… Ну, а мадамам чего? Ну, скажешь там, чтоб пряников,
орешков… конфетов каких там, что ли… Ну, ступай! Живо!