Неточные совпадения
Вверху стола сидел старик Корчагин; рядом с ним, с левой стороны, доктор, с другой — гость Иван Иванович Колосов, бывший губернский предводитель, теперь член правления банка, либеральный товарищ Корчагина; потом с левой стороны — miss Редер, гувернантка маленькой сестры Мисси, и сама четырехлетняя девочка; с правой, напротив — брат Мисси,
единственный сын Корчагиных, гимназист VI
класса, Петя, для которого вся семья, ожидая его экзаменов, оставалась в городе, еще студент-репетитор; потом слева — Катерина Алексеевна, сорокалетняя девица-славянофилка; напротив — Михаил Сергеевич или Миша Телегин, двоюродный брат Мисси, и внизу стола сама Мисси и подле нее нетронутый прибор.
Социальный вопрос, борьба
классов, гуманитарно-космополитический социализм и пр., и пр., все, что недавно еще казалось
единственным важным, в чем только и видели будущее, отходит на задний план, уступает место более глубоким интересам и инстинктам.
Марксисты переоценивают народническую идею о том, что Россия может и должна миновать период капиталистического развития, они — за развитие капитализма в России, и не потому, что капитализм сам по себе — благо, а потому, что развитие капитализма способствует развитию рабочего
класса, который и будет
единственным в России революционным
классом.
Чтоб не сидеть одному, я направился в залу третьего
класса. Тут, вследствие обширности залы, освещенной
единственною лампой, темнота казалась еще гуще. На полу и на скамьях сидели и лежали мужики. Большинство спало, но в некоторых группах слышался говор.
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося,
единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном
классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
— Все вновь принятые — на перечет, — сухо сказал он. — Притом же принятые в первый
класс, очевидно, не были еще исключены из другой гимназии, а
единственный, поступивший в пятый
класс, прибыл к нам с такими рекомендациями, которые исключают возможность нелестных предположений.
Многим хотелось бы услышать, что говорит об этом директор, но директор, сверх обыкновения, вовсе не выходил сегодня из своей квартиры, только прошел, сильно запоздав, на своей
единственный в тот день урок в шестом
классе, просидел там лишних пять минут и ушел прямо к себе, никому не показавшись.
Мы заняли ползала у буфета, смешались с офицерами, пили донское; Далматов угостил настоящим шампанским, и, наконец, толпой двинулись к платформе после второго звонка. Вдруг шум, толкотня, и к нашему вагону 2-го
класса — я и начальник эшелона прапорщик Прутников занимали купе в этом вагоне,
единственном среди товарного состава поезда, — и в толпу врывается, хромая, Андреев-Бурлак с двухаршинным балыком под мышкой и корзинкой вина.
Окончив благополучно сезон, мы поехали втроем в Пензу: Далматов и Свободина в купе первого
класса, а я один в третьем, без всякого багажа, потому что
единственный чемодан пошел вместе с далматовским багажом.
Пришел батюшка. В обоих отделениях первого
класса учил не свой, гимназический священник, а из посторонней церкви, по фамилии Пещерский. А настоятелем гимназической церкви был отец Михаил, маленький, седенький, голубоглазый старичок, похожий на Николая-угодника, человек отменной доброты и душевной нежности, заступник и ходатай перед директором за провинившихся почти
единственное лицо, о котором Буланин вынес из стен корпуса светлое воспоминание.
Трусишки
единственные в мире, и в низшем
классе у них мы ни одной красивой женщины не заметили.
Так дело шло до пятого
класса. К этому времени у Иосафа сильно уже пророс подбородок бородою: середину он обыкновенно пробривал, оставляя на щеках довольно густые бакенбарды,
единственные между всеми гимназистами. Раз мне случилось, наконец, идти с ним по одной дороге.
— Russenkinder, ihr habt Besuch! (“Маленькие русские, к вам пришли!”) Это истопница Мария влетела в пустой
класс, где мы, сестра Ася и я,
единственные оставшиеся в пансионе пансионерки, равнодушно перевертываем листы наших хрестоматий в ожидании завтрашней, ничего не обещающей, Пасхи.
— Оставь меня. Я дурная, отверженная, гадкая! Разве ты не видишь — весь
класс отвернулся от меня! — не без горечи говорила я своей
единственной стороннице.
В старших
классах гимназии после такой проповеди я иногда вдруг начинал возражать на выраженные там мысли, и, вместо благоговейного настроения, получалась совсем для родителей нежелательная атмосфера спора. Раз, например, после одной вдохновенной проповеди, где оратор говорил о великом милосердии бога, пославшего для спасения людей
единственного сына, я спросил: «Какой же это всемогущий бог, который не сумел другим путем спасти людей? Почему ему так приятны были мучения даже собственного сына?»
Его сопровождает его
единственный сын, едущий в купе I
класса, бывший корнет-кавалергард, а ныне нежинского драгунского полка, стоящего на южном фронте под командой генерала Бильдерлинга, у которого молодой граф Александр Фёдорович Келлер состоит ординарцем.
Бедственное положение это усиливается еще тем, что, так как это состояние неверия продолжается уже много времени, сделалось то, что среди людей христианского мира те из них, которым это положение безверия выгодно, все властвующие
классы, либо самым бессовестным образом притворяются, что верят в то, чему не верят и не могут верить, либо, в особенности наиболее развращенные из них ученые, прямо проповедуют, что для людей нашего времени совсем и не нужно ни какого бы то ни было объяснения смысла жизни — веры, ни какого бы то ни было вытекающего из веры руководства поступков, а что
единственный основной закон жизни человеческой есть закон развития и борьбы за существование и что поэтому жизнь людей может и должна быть руководима только похотями и страстями людскими.
Рабочий
класс, поверивший, что он
единственный избранный
класс, не оставляет живого места, все сносит и калечит.