— Молодец, Исай Фомич, видно, что молодец! — кричат кругом, а Исай Фомич, хоть и видит, что над ним же смеются, но бодрится; всеобщие похвалы приносят ему видимое удовольствие, и он на всю казарму начинает тоненьким дискантиком петь: «Ля-ля-ля-ля-ля!» — какой-то нелепый и смешной мотив,
единственную песню, без слов, которую он пел в продолжение всей каторги.
Неточные совпадения
У меня ничего не было, кроме маленького томика Беранже и
песен Гейне; хотелось приобрести Пушкина, но
единственный букинист города, злой старичок, требовал за Пушкина слишком много.
— Это все бабушка, Феня… А у ней известная
песня: «Пазухинская природа хорошая; выйдешь за
единственного сына, значит, сама большая в доме — сама и маленькая… Ни тебе золовок, ни других снох да деверьев!» Потолкуй с ней, ступай… А, да мне все равно! Выйду за Алешку, так он у меня козырем заходит.
Судьба Сони пугала меня. Отцом ее был Орлов, в метрическом свидетельстве она называлась Красновскою, а
единственный человек, который знал об ее существовании и для которого оно было интересно, то есть я, уже дотягивал свою
песню. Нужно было подумать о ней серьезно.
Вадим ехал скоро и глубокая,
единственная дума, подобно коршуну Прометея, пробуждала и терзала его сердце; вдруг звучная, вольная
песня привлекла его внимание; он остановился; прислушался…
песня была дика и годилась для шума листьев и ветра пустыни; вот она...
Чужая рука расстегивала
единственную пуговицу, портки спадали, и мужицкая тощая задница бесстыдно выходила на свет. Пороли легко, единственно для острастки, и настроение было смешливое. Уходя, солдаты затянули лихую
песню, и те, что ближе были к телегам с арестованными мужиками, подмаргивали им. Было это осенью, и тучи низко ползли над черным жнивьем. И все они ушли в город, к свету, а деревня осталась все там же, под низким небом, среди темных, размытых, глинистых полей с коротким и редким жнивьем.
В некоторых домиках галицийского селения, чудом уцелевших от пожара, зажглись приветливые огоньки. Австрийцы как будто еще и не думали о ночном отдыхе. Всеми правдами и неправдами раздобыли они в
единственном разгромленном ими бедном шинке вина к ужину, и теперь, наевшись досыта и опохмелившись в достаточной мере, собирались в кружки на дворах и в избах, вели беззаботные беседы, то и дело прерываемые нетрезвыми выкриками,
песнями и пьяным смехом.
Потому Удал
единственную дочку просватал, к вечеру милого жениха ждут, а пока что, не зря ж сидят, —
песни, пляс, пирование.