Неточные совпадения
— Ступайте, ступайте к
дьяволу! а не то я сию минуту дам
знать, и вас тут… Уносите ноги, говорю я вам, скорее!
—
Знаете, за что он под суд попал? У него, в стихах, богоматерь, беседуя с
дьяволом, упрекает его: «Зачем ты предал меня слабому Адаму, когда я была Евой, — зачем? Ведь, с тобой живя, я бы землю ангелами заселила!» Каково?
Медленно шли хивинцы, бухарцы и толстые сарты, чьи плавные движения казались вялыми тем людям, которые не
знали, что быстрота — свойство
дьявола.
— Ты все о моем достоинстве заботишься? Не надо, Костя! Я —
знаю, не надо. Какому
дьяволу нужно мое достоинство, куда его? И — «не заграждай уста вола молотяща», Костя!
— Вы
знаете, какой она
дьявол… Ведьма, с медными глазами. Это — не я, это невеста сказала. Моя невеста.
— Какого же
дьявола стоим? — спросил он, не шевелясь. — Живы — значит надо ехать дальше. Вы бы сходили,
узнали…
— Почтеннейший страховых дел мастер, — вот забавная штука: во всех диких мыслях скрыта некая доза истины! Пилат, болван, должен бы
знать: истина — игра
дьявола! Вот это и есть прародительница всех наших истин, первопричина идиотской, тревожной бессонницы всех умников. Плохо спишь?
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний бытия, погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или
дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я
знаю, что только в макрокосме человек обретет действительную ценность своего «я», а не в микрокосме, не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне нужно
знать, а он учит не верить, убеждает, что алгебра — произвольна, и черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то, в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым! Какой
дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
Молится она истово, как следует солидной старушке, и хотя
знает, что с левого бока ее сторожит
дьявол, но, во избежание соблазна, дует на него лишь тогда, когда предполагает, что никто этого не видит.
— А что до этого
дьявола в вывороченном тулупе, то его, в пример другим, заковать в кандалы и наказать примерно. Пусть
знают, что значит власть! От кого же и голова поставлен, как не от царя? Потом доберемся и до других хлопцев: я не забыл, как проклятые сорванцы вогнали в огород стадо свиней, переевших мою капусту и огурцы; я не забыл, как чертовы дети отказались вымолотить мое жито; я не забыл… Но провались они, мне нужно непременно
узнать, какая это шельма в вывороченном тулупе.
Вы
знаете ли, кто есть
дьявол?
— Нет, брешешь! Семь пачек я сам
знаю, что есть, да что в них, в семи-то пачках? Черт ты! Антихрист ты,
дьявол ты этакой; ты меня извести хочешь; ты думаешь, я не вижу, чего ты хочешь, ворище ты треанафемский! — ругался в соседстве слепой.
— То американцы… Эк вы приравняли… Это дело десятое. А по-моему, если так думать, то уж лучше не служить. Да и вообще в нашем деле думать не полагается. Только вопрос: куда же мы с вами денемся, если не будем служить? Куда мы годимся, когда мы только и
знаем — левой, правой, — а больше ни бе, ни ме, ни кукуреку. Умирать мы умеем, это верно. И умрем,
дьявол нас задави, когда потребуют. По крайности не даром хлеб ели. Так-то, господин филозуф. Пойдем после ученья со мной в собрание?
А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то идти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь за сто верст покажется. Вы подумайте только, каково по Ильинке-то идти? Это все равно, что грешную душу
дьяволы, прости Господи, по мытарствам тащат. А там мимо Иверской: как мне взглянуть-то на нее, на матушку?..
Знаешь, Лазарь, Иуда, ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем… А что ему за это было?.. А там Присутственные места, Уголовная палата…
— Ну, так что же? Стоит ли и разговаривать об этом черномазом
дьяволе? — отозвалась Аграфена Васильевна, но это она говорила не вполне искренно и втайне думала, что черномазый
дьявол непременно как-нибудь пролезет к Лябьевым, и под влиянием этого беспокойства дня через два она, снова приехав к ним,
узнала, к великому своему удовольствию, что Янгуржеев не являлся к Лябьевым, хотя, в сущности, тот являлся, но с ним уже без всякого доклада господам распорядился самолично унтер-офицер.
— Вишь,
дьяволы! — сказал Перстень Серебряному. — Ведь они не просто убьют опричника, а замучат медленною смертью; я
знаю обоих: уж коли эти пустились, значит, плохо дело; несдобровать молодцу!
— Да что ты сегодня за столом сделал? За что отравил боярина-то? Ты думал, я и не
знаю! Что? чего брови-то хмуришь? Вот погоди, как пробьет твой смертный час; погоди только! Уж привяжутся к тебе грехи твои, как тысячи тысяч пудов; уж потянут тебя на дно адово! А дьяволы-то подскочат, да и подхватят тебя на крючья!
— Язва ты, язва! — сказал он, —
дьявол в тебе сидит, черт… тьфу! тьфу! тьфу! Ну, будет. Завтра, чуть свет, возьмешь ты Володьку, да скорехонько, чтоб Евпраксеюшка не слыхала, и отправляйтесь с Богом в Москву. Воспитательный-то
знаешь?
— Бе той Диоскор жидовин!
Дьяволы, почто вы мне этого не сказали, зачем скрыли от меня, ведь это я — Диоскор, моя фамилия Диоскуров,
знали вы это!
— Чорт их
знает! Тьфу! Хозяина настоящего нету, на какую — то кригу, [«Кригой» называется место у берега, огороженное плетнем для ловли рыбы.] говорят, пошел. А старуха такая
дьявол, что упаси Господи, — отвечал Ванюша, хватаясь за голову. — Как тут жить будет, я уж не
знаю. Хуже татар, ей-Богу. Даром что тоже христиане считаются. На что татарин, и тот благородней. «На кригу пошел»! Какую кригу выдумали, неизвестно! — заключил Ванюша и отвернулся.
— Вижу, боярин, вижу! Теперь и я
узнаю его косматую шапку и черную собаку. Да откуда взялся у него гнедой конь? Кажись, он покупал пегую лошадь… Эк его черти несут! Тише ты, тише,
дьявол! Совсем было смял боярина.
Вы
знаете, что больше всех в мире страдают завистью
дьявол и старуха: около Эмилии была свекровь, а
дьявол всегда там, где можно сделать зло.
— По чести — мы не можем убить тебя за грех сына, мы
знаем, что ты не могла внушить ему этот страшный грех, и догадываемся, как ты должна страдать. Но ты не нужна городу даже как заложница — твой сын не заботится о тебе, мы думаем, что он забыл тебя,
дьявол, и — вот тебе наказание, если ты находишь, что заслужила его! Это нам кажется страшнее смерти!
— Погоди. Вышло это — нечаянно. Бог —
знает! Я — не хотел. Я хотел взглянуть на его рожу… вошёл в лавку. Ничего в мыслях не было. А потом — вдруг!
Дьявол толкнул, бог не заступился… Вот деньги я напрасно взял… не надо бы… эх!
Как вы смели трогать-то ее своими грязными лапами! Она, как есть, голубка; а вы мало чем лучше
дьяволов. Вот она, шутка-то! И я-то, дурак, тешить вас взялся! Пора мне
знать, что у вас ни одной шутки без обиды не обходится. Первое ваше удовольствие — бедных да беззащитных обижать. (Приносят воды, он льет ей несколько капель на голову). Уж эта ли девушка не обижена, а тут вы еще. Дома ее заели совсем; вырвалась она кой-как...
— В твои годы отец твой… водоливом тогда был он и около нашего села с караваном стоял… в твои годы Игнат ясен был, как стекло… Взглянул на него и — сразу видишь, что за человек. А на тебя гляжу — не вижу — что ты? Кто ты такой? И сам ты, парень, этого не
знаешь… оттого и пропадешь… Все теперешние люди — пропасть должны, потому — не
знают себя… А жизнь — бурелом, и нужно уметь найти в ней свою дорогу… где она? И все плутают… а
дьявол — рад… Женился ты?
— Я? Я
знаю! — уверенно сказал Щуров, качнув головой, и глаза его потемнели. — Я сам тоже предстану пред господом… не налегке… Понесу с собой ношу тяжелую пред святое лицо его… Я сам тоже тешил
дьявола… только я в милость господню верую, а Яшка не верит ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай… Яшка в бога не верит… это я
знаю! И за то, что не верит, — на земле еще будет наказан!
— Я тебя обидела? — слышал он. — Ну, прости… Если бы ты
знал, какой он
дьявол. Ненавижу его… ах ты…
— Этому следуй вообще, — ко всем людям применяй. О тебе никто ничего не
знает — и ты ничего не
знаешь о других. Путь гибели человеческой — знание, посеянное
дьяволом. Счастие — неведение. Ясно.
И заметьте хитрость
дьявола: ну, наслажденье, удовольствие, так так бы и
знать, что удовольствие, что женщина сладкий кусок.
— Мы, Пахомыч, — сказал рыжий мужик, — захватили одного живьем. Кто его
знает? баит по-нашему и стоит в том, что он православный. Он наговорил нам с три короба: вишь, ушел из Москвы, и русской-то он офицер, и вовсе не якшается с нашими злодеями, и то и се, и
дьявол его
знает! Да все лжет, проклятый! не верьте; он притоманный француз.
Не
знаю, каково он представляет короля у себя во дворце, но в деле, а особливо в кавалерийской атаке,
дьявол! — так все и ломит.
— Можете не говорить! — закричал он. — Вы подосланы, и я
знаю кем — этим выскочкой, миллионером из ямы! Однако проваливайте! Молли нет. Она уехала. Попробуйте только производить розыски, и, клянусь черепом
дьявола, мы вам переломаем все кости.
Как пленник, брошенный в пустой глубокий колодец, я не
знаю, где я и что меня ждет. От меня не скрыто лишь, что в упорной, жестокой борьбе с
дьяволом, началом материальных сил, мне суждено победить, и после того материя и дух сольются в гармонии прекрасной и наступит царство мировой воли. Но это будет, лишь когда мало-помалу, через длинный, длинный ряд тысячелетий, и луна, и светлый Сириус, и земля обратятся в пыль… А до тех пор ужас, ужас…
Дорн(один). Не
знаю, быть может, я ничего не понимаю или сошел с ума, но пьеса мне понравилась. В ней что-то есть. Когда эта девочка говорила об одиночестве и потом, когда показались красные глаза
дьявола, у меня от волнения дрожали руки. Свежо, наивно… Вот, кажется, он идет. Мне хочется наговорить ему побольше приятного.
Я
знаю: это смесь
дьявола с моею кровью.
Но — и тогда
Дьявола надули!
Вы
знаете — Ной стал диктатором.
Я
знаю, свет отвергает существованье
дьявола, и потому не буду говорить о нем.
— Сказал, сказал!.. А ты
знаешь, как он сказал, ты, дурак? Сказал он: плодитесь, множьтесь и населяйте землю, предаю вас во власть
дьявола, и будь вы прокляты ныне и присно и во веки веков, — вот что он сказал! А блудники проклятие божие обратили в закон его! Понял, мерзость и ложь?
Но, как сказано, во
дьявола не верил я, да и
знал по писанию, что
дьявол силён гордостью своей; он — всегда борется, страсть у него есть и уменье соблазнять людей, а отец-то Антоний ничем не соблазняет меня. Жизнь одевал он в серое, показывал мне её бессмысленной; люди для него — стадо бешеных свиней, с разной быстротой бегущих к пропасти.
— Ведь и тебя она смущает по ночам,
знаю я! Сильна власть
дьявола…
— Не
знаю; должна была на минуту выйти и предложила ему почитать книгу, а когда пришла опять в комнату, — его уже не было; девушка говорит: швырнул книгу и убежал, как будто за ним
дьявол гнался.
— Э, бросьте вы, благодетель, — возразил небрежно Рыбников. — Ну его к
дьяволу! Меня в полку дразнили японцем. Что там! Я — штабс-капитан Рыбников.
Знаете, есть русская поговорка: рожа овечья, а душа человечья. А вот я расскажу вам, у нас в полку был однажды случай…
Афоня. Не твое дело. Я
знаю, куда она пошла. Вы
дьяволы! Вы обманули брата. Я давеча по глазам по вашим видел: у вас огни в глазах бегали, дьявольские огни.
— С нами, мол, крестная сила. Где же пашня моя? Заблудился, что ли? Так нет: место знакомое и прикол стоит… А пашни моей нет, и на взлобочке трава оказывается зеленая… Не иначе, думаю, колдовство. Нашаманили, проклятая порода. Потому — шаманы у них, сам
знаешь, язвительные живут, сила у
дьяволов большая. Навешает сбрую свою, огонь в юрте погасит, как вдарит в бубен, пойдет бесноваться да кликать, тут к нему нечисть эта из-за лесу и слетается.
Дядя Никон. И это, брат,
знаю, что ты говоришь, и то
знаю!.. А вы уж: ах, их, ух!.. И дивуют!.. Прямые бабы, право! Митюшка, кузнец, значит, наш, досконально мне все предоставил: тут не то что выходит пар, а нечистая, значит, сила! Ей-богу, потому самому, что ажно ржет, как с места поднимает: тяжело, значит, сразу с места поднять. Немец теперь, выходит, самого
дьявола к своему делу пригнал. «На-ка, говорит, черт-дьявол этакой, попробуй, повози!»
— Прельстил он меня тогда, истинно тебе говорю: за сердце взял. Удивительное дело! После-то я его хорошо
узнал: чистый
дьявол, прости, господи, сомуститель и враг. А как мог из себя святого представить! Ведь и теперь, как вспомню его молитву, все не верится: другой человек тогда был, да и только.
— Ну, и черт с вами, — сказал он грубо. — Наплевать! Видно, не
знаете, кто вас угощает… Эй, Сенька,
дьявол!.. Вставай! Обночлежился, что ли, тут в снегу?..
—
Дьяволы! — тоскливо сказал Николай. И вдруг неожиданно для себя заговорил укоризненно: — Тебе же хуже, что язык распустила зря! Кто
знает, что я сделаю? Может, я бы на тебе женился?