Неточные совпадения
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не думал о
смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной
дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал...
Маленьких детей поместить с умирающими стариками и старухами, и заставить их
дышать воздухом
смерти, и поручить ищущим покоя старикам — уход за детьми даром…
О, как тиха и ласкова была ночь, какою голубиною кротостию
дышал лазурный воздух, как всякое страдание, всякое горе должно было замолкнуть и заснуть под этим ясным небом, под этими святыми, невинными лучами! «О Боже! — думала Елена, — зачем
смерть, зачем разлука, болезнь и слезы? или зачем эта красота, это сладостное чувство надежды, зачем успокоительное сознание прочного убежища, неизменной защиты, бессмертного покровительства?
Суди же сама: могу ли я оставить это все в руках другого, могу ли я позволить ему располагать тобою? Ты, ты будешь принадлежать ему, все существо мое, кровь моего сердца будет принадлежать ему — а я сам… где я? что я? В стороне, зрителем… зрителем собственной жизни! Нет, это невозможно, невозможно! Участвовать, украдкой участвовать в том, без чего незачем, невозможно
дышать… это ложь и
смерть. Я знаю, какой великой жертвы я требую от тебя, не имея на то никакого права, да и что может дать право на жертву?
Природа
дышит и обновляется в своем торжественном бессмертии; луна ее сегодня светит, как светила в ту ночь, которою в ее глазах убит был братом Авель; и червячки с козявками по
смерти также оживают, а Авель, а человек — венец земной природы, гниет бесследно…
Дословно текст таков:], — князь особенно об этом не беспокоился, — сколько он просто боялся физической боли при
смерти, и, наконец, ему жаль было не видать более этого неба, иногда столь прекрасного, не
дышать более этим воздухом, иногда таким ароматным и теплым!..
Мертвец с открытыми неподвижными глазами приводит в невольный трепет; но, по крайней мере, на бесчувственном лице его начертано какое-то спокойствие
смерти: он не страдает более; а оживленный труп, который упал к ногам моим,
дышал, чувствовал и, прижимая к груди своей умирающего с голода ребенка, прошептал охриплым голосом и по-русски: «Кусок хлеба!.. ему!..» Я схватился за карман: в нем не было ни крошки!
«Да что же это? Вот я и опять понимаю!» — думает в восторге Саша и с легкостью, подобной чуду возрождения или
смерти, сдвигает вдавившиеся тяжести, переоценивает и прошлое, и душу свою, вдруг убедительно чувствует несходство свое с матерью и роковую близость к отцу. Но не пугается и не жалеет, а в радости и любви к проклятому еще увеличивает сходство: круглит выпуклые, отяжелевшие глаза, пронзает ими безжалостно и гордо,
дышит ровнее и глубже. И кричит атамански...
Он усиленно шевелился,
дышал громко, кашлял, чтобы ничем не походить на покойника, окружал себя живым шумом звенящих пружин, шелестящего одеяла; и чтобы показать, что он совершенно жив, ни капельки не умер и далек от
смерти, как всякий другой человек, — громко и отрывисто басил в тишине и одиночестве спальни...
Но теперь Никите казалось, что он один по-настоящему, глубоко любил отца; он чувствовал себя налитым мутной тоскою, безжалостно и грубо обиженным этой внезапной
смертью сильного человека; от этой тоски и обиды ему даже
дышать трудно было.
От
смерти лишь из сожаленья
Младого русского спасли;
Его к товарищам снесли.
Забывши про свои мученья,
Они, не отступая прочь,
Сидели близ него всю ночь… //....................
И бледный лик, в крови омытый,
Горел в щеках — он чуть
дышал,
И смертным холодом облитый,
Протягшись на траве лежал.
Он говорит о
смерти! Боже правый!
О
смерти он дерзает говорить,
Тот, кто всегда кровавой
смертью дышит,
Кому она послушна, как раба!
Где дон Октавьо? Отвечайте, где он?
— Ах, боже мой, боже ж мой, — растерянно причитал Грицко. — Вот только, только — и часу не будет… Сам пришел под хату к Кузьме Борийчуку, вызвал Кузьму и каже: «Вяжите меня, бо я свою жинку забил геть до
смерти!., секирой…» Я и Ониську бачил, тату… Ку-у-да!.. Вже и не
дышит… Мозги вывалились… Люди говорят, что он фершала с ней застал…
— Я положительно с этим не могу примириться!
Смерть!.. Жить, действовать, стремиться,
дышать воздухом, — и вдруг, ни с того ни с сего, все это обрывается, когда жизнь кругом так хороша и интересна!..
Но не
смертью и не унынием
дышала природа. От земли шел теплый, мягкий, живой запах. Сквозь гниющие коричневые листья пробивались ярко-зеленые стрелки, почки на деревьях наливались. В чаще весело стрекотали дрозды и воробьи. Везде кругом все двигалось, шуршало, и тихий воздух был полон этим смутным шорохом пробуждавшейся молодой, бодрой жизни.
Кругом
дышали, храпели и бормотали во сне люди. Комната медленно наполнялась удушливою, прелою вонью. Лампочка с надтреснутым стеклом тускло светила на наклоненную голову Александры Михайловны. За последние месяцы, после
смерти Андрея Ивановича, она сильно похудела и похорошела: исчезла распиравшая ее полнота, на детски-чистый лоб легла дума, лицо стало одухотворенным и серьезным.
Все
дышит наглостью и чванством, закоренелой испорченностью купеческого сынка, уже спустившего со
смерти отца до трех миллионов рублей.
Она счастливо вздохнула. У меня сердце стучало все сильнее. Я смотрел на нее. На серебристом фоне окна рисовались плечи, свет лампы играл искрами на серебряном поясе, и черная юбка облегала бедра. Со
смертью и тишиною мутно мешалось молодое, стройное тело. Оно
дышит жизнью, а каждую минуту может перейти в
смерть. И эта осененная
смертью жизнь сияла, как живая белизна тела в темном подземелье.
— Как с чего?
Смерть пришла… ну и умерла… Она и так все время на ладан
дышала… В чем только душа держалась… диво было! — ответил последний.
Лелька очень мучилась позорностью своего поступка. И все-таки из души перла весенне-свежая радость. Как хорошо! Как хорошо! Бюллетень выдали на три дня. Да потом еще воскресенье. Четыре дня не
дышать бензином! Не носить везде с собою этого мерзостно-сладкого запаха, не чувствовать раскалывающей голову боли, не задумываться о
смерти. Как хорошо!
— А потому, что после твой
смерти мне никаких денег не нужно: я тебя не переживу. Я живу и
дышу только тобой! — привлек он ее к себе.
Все черты ее еще молодого лица
дышали энергией, надломленной жизнью, или скорее приближающейся
смертью, на близость которой красноречиво указывал ее яркий чахоточный румянец.
— Не видеть вас, хотя издали, не жить под одной кровлей с вами, не
дышать тем воздухом, которым
дышите вы… Это, простите, княжна, для меня невозможно… Лучше
смерть…
Друзья! блаженнейшая часть:
Любезных быть спасеньем.
Когда ж предел наш в битве пасть —
Погибнем с наслажденьем;
Святое имя призовем
В минуты смертной муки;
Кем мы
дышали в мире сем,
С той нет и там разлуки:
Туда душа перенесёт
Любовь и образ милой…
О други,
смерть не всё возьмёт;
Есть жизнь и за могилой.
Он наклоняется к гробу, в опухшем лице он ищет движения жизни; приказывает глазами: «Да откройтесь же!» — наклоняется ближе, ближе, хватается руками за острые края гроба, почти прикасается к посинелым устам и
дышит в них дыханием жизни — и смрадным, холодно-свирепым дыханием
смерти отвечает ему потревоженный труп.