Неточные совпадения
И ему действительно казалось, что он всегда это видел; он припоминал подробности их прошедшей
жизни, которые прежде не казались ему чем-либо
дурным, — теперь эти подробности ясно показывали, что она всегда была испорченною.
— Может быть; но ведь это такое удовольствие, какого я в
жизнь свою не испытывал. И
дурного ведь ничего нет. Не правда ли? — отвечал Левин. — Что же делать, если им не нравится. А впрочем, я думаю, что ничего. А?
«Я ошибся, связав свою
жизнь с нею; но в ошибке моей нет ничего
дурного, и потому я не могу быть несчастлив.
Без сомнения, он никогда не будет в состоянии возвратить ей своего уважения; но не было и не могло быть никаких причин ему расстроивать свою
жизнь и страдать вследствие того, что она была
дурная и неверная жена.
В этой напрасной борьбе я истощил и жар души, и постоянство воли, необходимое для действительной
жизни; я вступил в эту
жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает
дурное подражание давно ему известной книге.
Так проводили
жизнь два обитателя мирного уголка, которые нежданно, как из окошка, выглянули в конце нашей поэмы, выглянули для того, чтобы отвечать скромно на обвиненье со стороны некоторых горячих патриотов, до времени покойно занимающихся какой-нибудь философией или приращениями на счет сумм нежно любимого ими отечества, думающих не о том, чтобы не делать
дурного, а о том, чтобы только не говорили, что они делают
дурное.
По наблюдениям же его, болезнь пациента, кроме
дурной материальной обстановки последних месяцев
жизни, имеет еще некоторые нравственные причины, «есть, так сказать, продукт многих сложных нравственных и материальных влияний, тревог, опасений, забот, некоторых идей… и прочего».
— Она очень важна; от нее, по моим понятиям, зависит все счастье твоей
жизни. Я все это время много размышлял о том, что я хочу теперь сказать тебе… Брат, исполни обязанность твою, обязанность честного и благородного человека, прекрати соблазн и
дурной пример, который подается тобою, лучшим из людей!
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых — захочу ли я хоть на волос стеснять твою
жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать
дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
— Ловко сказано, — похвалил Поярков. — Хорошо у нас говорят, а живут плохо. Недавно я прочитал у Татьяны Пассек: «Мир праху усопших, которые не сделали в
жизни ничего, ни хорошего, ни
дурного». Как это вам нравится?
Есть еще сибариты, которым необходимы такие дополнения в
жизни: им скучно без лишнего на свете. Кто подаст куда-то запропастившуюся табакерку или поднимет упавший на пол платок? Кому можно пожаловаться на головную боль с правом на участие, рассказать
дурной сон и потребовать истолкования? Кто почитает книжку на сон грядущий и поможет заснуть? А иногда такой пролетарий посылается в ближайший город за покупкой, поможет по хозяйству — не самим же мыкаться!
Замечу, что эта идея очень волновала иногда князя, несмотря на весь его вид прогрессизма, и я даже подозреваю, что многое
дурное в его
жизни произошло и началось из этой идеи: ценя свое княжество и будучи нищим, он всю
жизнь из ложной гордости сыпал деньгами и затянулся в долги.
Но не на море только, а вообще в
жизни, на всяком шагу, грозят нам опасности, часто, к спокойствию нашему, не замечаемые. Зато, как будто для уравновешения хорошего с
дурным, всюду рассеяно много «страшных» минут, где воображение подозревает опасность, которой нет. На море в этом отношении много клеплют напрасно, благодаря «страшным», в глазах непривычных людей, минутам. И я бывал в числе последних, пока не был на море.
— Отвратительна животность зверя в человеке, — думал он, — но когда она в чистом виде, ты с высоты своей духовной
жизни видишь и презираешь ее, пал ли или устоял, ты остаешься тем, чем был; но когда это же животное скрывается под мнимо-эстетической, поэтической оболочкой и требует перед собой преклонения, тогда, обоготворяя животное, ты весь уходишь в него, не различая уже хорошего от
дурного.
И как военные живут всегда в атмосфере общественного мнения, которое не только скрывает от них преступность совершаемых ими поступков, но представляет эти поступки подвигами, — так точно и для политических существовала такая же, всегда сопутствующая им атмосфера общественного мнения их кружка, вследствие которой совершаемые ими, при опасности потери свободы,
жизни и всего, что дорого человеку, жестокие поступки представлялись им также не только не
дурными, но доблестными поступками.
— А мне с кухарками и кучерами бывало весело, а с нашими господами и дамами скучно, — рассказывала она. — Потом, когда я стала понимать, я увидала, что наша
жизнь совсем
дурная. Матери у меня не было, отца я не любила и девятнадцати лет я с товаркой ушла из дома и поступила работницей на фабрику.
— Послушайте, доктор, ведь я не умру?.. — шептала Зося, не открывая глаз. — Впрочем, все доктора говорят это своим пациентам… Доктор, я была
дурная девушка до сих пор… Я ничего не делала для других… Не дайте мне умереть, и я переменюсь к лучшему. Ах, как мне хочется жить… доктор, доктор!.. Я раньше так легко смотрела на
жизнь и людей… Но
жизнь так коротка, — как
жизнь поденки.
Самодовольная и замкнутая мещанская
жизнь начала уже верить в свое земное бессмертие, в свою
дурную бесконечность.
— Да почему ж вы так упорствуете? Я очень верю, что он нехороший человек; но неужели же уж такой
дурной, что
жизнь с ним хуже смерти?
— Верочка, друг мой, ты упрекнула меня, — его голос дрожал, во второй раз в
жизни и в последний раз; в первый раз голос его дрожал от сомнения в своем предположении, что он отгадал, теперь дрожал от радости: — ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже всех слов любви. Я оскорбил тебя своим вопросом, но как я счастлив, что мой
дурной вопрос дал мне такой упрек! Посмотри, слезы на моих глазах, с детства первые слезы в моей
жизни!
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в
жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой
дурной, такие отношения дурны».
Вот я так и жила. Прошло месяца три, и много уже отдохнула я в это время, потому что
жизнь моя уже была спокойная, и хоть я совестилась по причине денег, но
дурной девушкою себя уж не считала.
Я высказывал мысль (в 22 году), что западные государства должны формально признать советскую власть, что таким образом прекратится изоляция советской России и она будет внедрена в мировую
жизнь, что может смягчить самые
дурные стороны большевизма.
Я замечаю, что у меня отсутствует целый ряд
дурных страстей и аффектов, вероятно, потому, что я не приобщаюсь до глубины к борьбе и соревнованию, которые происходят в мировой
жизни.
Но что казалось мне всегда очень мучительным и
дурным, так это моя страшная брезгливость к
жизни.
Она для других была только в хорошем или
дурном настроении, что еще не давало повода делать какие-нибудь предположения об ее интимной
жизни.
Именно за искание совершенной
жизни, за обличение
жизни дурной и грешной черная сотня и призывала к убийству Толстого.
Вся человеческая энергия направлена вовне, на создание несовершенной,
дурной множественности, на поддержание прогресса, закрепляющего закон тления, а не внутрь, не в глубь вечности, не на победу над смертью и завоевание всеобщей, полной и вечной
жизни.
Несчастное избрание
дурного предмета любви связало, сковало нас по рукам и ногам, сделало
жизнь нашу тюремной
жизнью.
Нельзя ответственность за страдание и зло возлагать на других, на внешние силы, на власть, на социальные неравенства, на те или иные классы: ответственны мы сами, как свободные сыны; наша греховность и наше творческое бессилие порождают
дурную власть и социальные несправедливости, и ничто не улучшается от одной внешней перемены власти и условий
жизни.
И в
жизни общественной есть своя теургия — творчество общения в свободе и любви, но она отличается от
дурной магии революционно-материалистического социализма и анархизма.
Стадная сарайная
жизнь с ее грубыми развлечениями, с неизбежным воздействием
дурных на хороших, как это давно уже признано, действует на нравственность преступника самым растлевающим образом.
Для них поступки и явления
жизни разделяются не на хорошие и
дурные, а только на позволенные и недозволенные.
— Что всего более облегчает мне мою задачу, — начал Афанасий Иванович, — это непременная обязанность рассказать никак не иначе, как самый
дурной поступок всей моей
жизни.
— Гениальная мысль! — подхватил Фердыщенко. — Барыни, впрочем, исключаются, начинают мужчины; дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно! Кто очень не хочет, тот, разумеется, не рассказывает, но ведь надо же быть особенно нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне, в шляпу, князь будет вынимать. Задача самая простая, самый
дурной поступок из всей своей
жизни рассказать, — это ужасно легко, господа! Вот вы увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
— Нас однажды компания собралась, ну, и подпили это, правда, и вдруг кто-то сделал предложение, чтобы каждый из нас, не вставая из-за стола, рассказал что-нибудь про себя вслух, но такое, что сам он, по искренней совести, считает самым
дурным из всех своих
дурных поступков в продолжение всей своей
жизни; но с тем, чтоб искренно, главное, чтоб было искренно, не лгать!
«Да, — начал он опять, поправляясь в кресле и запахивая свой халат, — много я испытал и хорошего и
дурного в своей
жизни; но вот мой свидетель, — сказал он, указывая на шитый по канве образок спасителя, висевший над его кроватью, — никто не может сказать, чтоб Карл Иваныч был нечестный человек!
Старик этот, во всю
жизнь чужой копейкой не пользовавшийся, вовсе ничего
дурного не чувствовал в том, что говорил ему теперь маленький негодяй.
Нет, я никого не могу любить, кроме бога, ни в чем не могу найти утешения, кроме религии! Знаешь ли, иногда мне кажется, что у меня выросли крылья и что я лечу высоко-высоко над этим
дурным миром! А между тем сердце еще молодо… зачем оно молодо, друг мой? зачем жестокий рок не разбил его, как разбил мою
жизнь?
Там, в Сибири, безделье развращает людей, часто вызывает к
жизни дурные чувства — как он умел бороться с ними!..
— Если вы, мамаша, покажете им, что испугались, они подумают: значит, в этом доме что-то есть, коли она так дрожит. Вы ведь понимаете —
дурного мы не хотим, на нашей стороне правда, и всю
жизнь мы будем работать для нее — вот вся наша вина! Чего же бояться?
Как хохол, он говорил о людях беззлобно, считая всех виноватыми в
дурном устройстве
жизни, но вера в новую
жизнь была у него не так горяча, как у Андрея, и не так ярка.
— А что бы ты думал! жандарм! ведь они охранители нашего спокойствия. И этим можно воспользоваться. Ангелочек почивает, а добрый жандарм бодрствует и охраняет ее спокойствие… Ах, спокойствие!.. Это главное в нашей
жизни! Если душа у нас спокойна, то и мы сами спокойны. Ежели мы ничего
дурного не сделали, то и жандармы за нас спокойны. Вот теперь завелись эти… как их… ну, все равно… Оттого мы и неспокойны… спим, а во сне все-таки тревожимся!
Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу и слушая вальс Авдотьи Васильевны, вдруг вскочил, взбежал на верх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила
жизни», открыл ее, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. Оправившись, я решился снова писать правила
жизни и твердо был убежден, что я уже никогда не буду делать ничего
дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам.
— И сделайте, не робейте!.. — бормотал Егор Егорыч. — Возьмем самое
дурное предположение, что вас за совершение масонского обряда лишили бы вашего сана, то — вот вам бог порукой — я обеспечиваю вас и вашу семью на всю вашу
жизнь; верите вы мне?
Смотрю на баржу и вспоминаю раннее детство, путь из Астрахани в Нижний, железное лицо матери и бабушку — человека, который ввел меня в эту интересную, хотя и трудную
жизнь — в люди. А когда я вспоминаю бабушку, все
дурное, обидное уходит от меня, изменяется, все становится интереснее, приятнее, люди — лучше и милей…
Теперь он чувствовал, что и ему нашлось бы место в этой
жизни, если бы он не отвернулся сразу от этой страны, от ее людей, от ее города, если б он оказал более внимания к ее языку и обычаю, если бы он не осудил в ней сразу, заодно, и
дурное и хорошее…
И вот этот купец (который часто кроме того совершает еще и ряд прямых мошенничеств, продавая
дурное за хорошее, обвешивает, обмеривает или торгует исключительно губящими
жизнь народа предметами, как вино, опиум) смело считает себя и считается другими, если только он прямо не обманывает в делах своих сотоварищей по обману, т. е. свою братью — купцов, то считается образцом честности и добросовестности.
И потому даже и в этом случае выгоднее рисковать тем, что меня сошлют, запрут в тюрьму и даже казнят, чем тем, что по моей же вине я проживу всю
жизнь в рабстве у
дурных людей, могу быть разорен вторгнувшимся неприятелем, им по-дурацки искалечен и убит, отстаивая пушку, или никому не нужный клочок земли, или глупую тряпку, называемую знаменем.
Точно так же и всё человечество может перестать делать то, что оно считает
дурным, но не может не только изменить, но и задержать хоть на время всё уясняющего и распространяющегося сознания того, что дурно и чего поэтому не должно быть. Казалось бы, что выбор между изменением
жизни и сознания должен бы быть ясен и не подлежать сомнению.