Неточные совпадения
Жениха ждали в церкви, а он, как запертый в клетке зверь, ходил по комнате, выглядывая в коридор и
с ужасом и отчаянием вспоминая, что он наговорил Кити, и что она может теперь
думать.
Она говорила себе: «Нет, теперь я не могу об этом
думать; после, когда я буду спокойнее». Но это спокойствие для мыслей никогда не наступало; каждый paз, как являлась ей мысль о том, что она сделала, и что
с ней будет, и что она должна сделать, на нее находил
ужас, и она отгоняла от себя эти мысли.
«Как же я останусь один без нее?»
с ужасом подумал он и взял мелок. — Постойте, — сказал он, садясь к столу. — Я давно хотел спросить у вас одну вещь. Он глядел ей прямо в ласковые, хотя и испуганные глаза.
«Неужели будет приданое и всё это?—
подумал Левин
с ужасом. — А впрочем, разве может приданое, и благословенье, и всё это — разве это может испортить мое счастье? Ничто не может испортить!» Он взглянул на Кити и заметил, что ее нисколько, нисколько не оскорбила мысль о приданом. «Стало быть, это нужно»,
подумал он.
«Да, не надо
думать, надо делать что-нибудь, ехать, главное уехать из этого дома», сказала она,
с ужасом прислушиваясь к страшному клокотанью, происходившему в ее сердце, и поспешно вышла и села в коляску.
«Да, вот он перестал теперь притворяться, и видна вся его холодная ненависть ко мне», —
подумала она, не слушая его слов, но
с ужасом вглядываясь в того холодного и жестокого судью, который, дразня ее, смотрел из его глаз.
Еще более он был во глубине души несогласен
с тем, что ей нет дела до той женщины, которая
с братом, и он
с ужасом думал о всех могущих встретиться столкновениях.
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился
ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», —
подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой,
с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Доктор, схватив шляпу, бросился вниз, Самгин пошел за ним, но так как Любомудров не повторил ему приглашения ехать
с ним, Самгин прошел в сад, в беседку. Он вдруг
подумал, что день Девятого января, несмотря на весь его
ужас, может быть менее значителен по смыслу, чем сегодняшняя драка, что вот этот серый день более глубоко задевает лично его.
И не одну сотню раз Клим Самгин видел, как вдали, над зубчатой стеной елового леса краснеет солнце, тоже как будто усталое, видел облака, спрессованные в такую непроницаемо плотную массу цвета кровельного железа, что можно было
думать: за нею уж ничего нет, кроме «черного холода вселенской тьмы», о котором
с таким
ужасом говорила Серафима Нехаева.
На дворе, на улице шумели, таскали тяжести. Это — не мешало. Самгин, усмехаясь,
подумал, что, наверное, тысячи Варвар
с ужасом слушают такой шум, — тысячи, на разных улицах Москвы, в больших и маленьких уютных гнездах. Вспомнились слова Макарова о не тяжелом, но пагубном владычестве женщин.
Клим Самгин
подумал: упади она, и погибнут сотни людей из Охотного ряда, из Китай-города,
с Ордынки и Арбата, замоскворецкие люди из пьес Островского. Еще большие сотни, в
ужасе пред смертью, изувечат, передавят друг друга. Или какой-нибудь иной
ужас взорвет это крепко спрессованное тело, и тогда оно, разрушенное, разрушит все вокруг, все здания, храмы, стены Кремля.
Она определила отношения шепотом и,
с ужасом воскликнув: —
Подумайте! И это — царица! — продолжала: — А в то же время у Вырубовой — любовник, — какой-то простой сибирский мужик, богатырь, гигантского роста, она держит портрет его в Евангелии… Нет, вы
подумайте: в Евангелии портрет любовника! Черт знает что!
— Если ты умрешь? — вдруг
с ужасом сказал он. —
Подумай, Ольга…
Она была бледна в то утро, когда открыла это, не выходила целый день, волновалась, боролась
с собой,
думала, что ей делать теперь, какой долг лежит на ней, — и ничего не придумала. Она только кляла себя, зачем она вначале не победила стыда и не открыла Штольцу раньше прошедшее, а теперь ей надо победить еще
ужас.
«Я посягал на поцелуй, —
с ужасом думал он, — а ведь это уголовное преступление в кодексе нравственности, и не первое, не маловажное! Еще до него есть много степеней: пожатие руки, признание, письмо… Это мы всё прошли. Однако ж, —
думал он дальше, выпрямляя голову, — мои намерения честны, я…»
«Что ж это? —
с ужасом думала она. — Ужели еще нужно и можно желать чего-нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут все… все…» — говорила душа ее и чего-то не договаривала… и Ольга
с тревогой озиралась вокруг, не узнал бы, не подслушал бы кто этого шепота души… Спрашивала глазами небо, море, лес… нигде нет ответа: там даль, глубь и мрак.
Она
с ужасом представляла себе, что выразится у него на лице, как он взглянет на нее, что скажет, что будет
думать потом? Она вдруг покажется ему такой ничтожной, слабой, мелкой. Нет, нет, ни за что!
«Заложили серебро? И у них денег нет!» —
подумал Обломов,
с ужасом поводя глазами по стенам и останавливая их на носу Анисьи, потому что на другом остановить их было не на чем. Она как будто и говорила все это не ртом, а носом.
«Ужели она часто будет душить меня? —
думал Райский,
с ужасом глядя на нее. — Куда спастись от нее? А она не годится и в роман: слишком карикатурна! Никто не поверит…»
«А! что это такое!» —
думал он, слушая
с дрожью почти
ужаса эти широко разливающиеся волны гармонии.
«Да, верно передумал!» —
с ужасом думал я, глядя на гичку.
«Каторжная»,
с ужасом подумала Маслова, протирая глаза и невольно вдыхая в себя ужасно вонючий к утру воздух, и хотела опять заснуть; уйти в область бессознательности, но привычка страха пересилила сон, и она поднялась и, подобрав ноги, села, оглядываясь.
«Неужели узнала?»
с ужасом подумал Нехлюдов, чувствуя, как кровь приливала ему к лицу; но Маслова, не выделяя его от других, тотчас же отвернулась и опять
с испуганным выражением уставилась на товарища прокурора.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и
с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и
думали: «вот до чего доводит дурное, не такое, как наше, поведение». Дети
с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем, что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Про эпизод же
с Катюшей, что он мог
подумать жениться на ней, княгиня мать не могла
подумать без
ужаса.
Верочка разделяла все воззрения матери и
с ужасом думала об обеде, на котором будет присутствовать Веревкин, этот сорвиголова из «Витенькиных приятелей».
— О, не то счастливо, что я вас покидаю, уж разумеется нет, — как бы поправилась она вдруг
с милою светскою улыбкой, — такой друг, как вы, не может этого
подумать; я слишком, напротив, несчастна, что вас лишусь (она вдруг стремительно бросилась к Ивану Федоровичу и, схватив его за обе руки,
с горячим чувством пожала их); но вот что счастливо, это то, что вы сами, лично, в состоянии будете передать теперь в Москве, тетушке и Агаше, все мое положение, весь теперешний
ужас мой, в полной откровенности
с Агашей и щадя милую тетушку, так, как сами сумеете это сделать.
Мне случалось иной раз видеть во сне, что я студент и иду на экзамен, — я
с ужасом думал, сколько я забыл, срежешься, да и только, — и я просыпался, радуясь от души, что море и паспорты, годы и визы отделяют меня от университета, никто меня не будет испытывать и не осмелится поставить отвратительную единицу.
И мы, дети, были свидетелями этих трагедий и глядели на них не только без
ужаса, но совершенно равнодушными глазами. Кажется, и мы не прочь были
думать, что
с «подлянками» иначе нельзя…
С своей стороны, Бурмакин
с ужасом заметил, что взятые им на прожиток в Москве деньги исчезали
с изумительной быстротой. А так как по заранее начертанному плану предстояло прожить в Москве еще недели три, то надобно было серьезно
подумать о том, как выйти из затруднения.
Галактион
с каким-то
ужасом думал об этой погибшей душе, припоминая свое минутное увлечение.
«Господи, отец, кажется, сошел
с ума! —
с ужасом думала Дидя, стараясь смотреть в угол. — Говорит, точно ксендз… Расчувствовался старикашка».
— Я не
думал прийти сюда, — начал он, — меня привело… Я… я… я люблю вас, — произнес он
с невольным
ужасом.
Хотя при жизни отца они и не в большом порядке, но я
с ужасом думаю, что будет, если он скончается.
«Боже мой! —
с омерзением,
с ужасом подумал Лихонин, — двенадцать человек! В одну ночь!»
«Я падаю нравственно и умственно! —
думал иногда он
с ужасом. — Недаром же я где-то читал или от кого-то слышал, что связь культурного человека
с малоинтеллигентной женщиной никогда не поднимет ее до уровня мужчины, а наоборот, его пригнет и опустит до умственного и нравственного кругозора женщины».
Ромашов лег на спину. Белые, легкие облака стояли неподвижно, и над ними быстро катился круглый месяц. Пусто, громадно и холодно было наверху, и казалось, что все пространство от земли до неба наполнено вечным
ужасом и вечной тоской. «Там — Бог!» —
подумал Ромашов, и вдруг,
с наивным порывом скорби, обиды и жалости к самому себе, он заговорил страстным и горьким шепотом...
Тайный, внутренний инстинкт привел его на то место, где он разошелся сегодня
с Николаевым. Ромашов в это время
думал о самоубийстве, но
думал без решимости и без страха,
с каким-то скрытым, приятно-самолюбивым чувством. Обычная, неугомонная фантазия растворила весь
ужас этой мысли, украсив и расцветив ее яркими картинами.
«Обо мне!» —
с ужасом подумал Ромашов, и ему показалось, что все стоящие здесь одновременно обернулись на него. Но никто не пошевелился. Все стояли молчаливые, понурые и неподвижные, не сводя глаз
с лица генерала.
Я счастлив, я ем
с таким аппетитом, что старая экономка Варвара
с ужасом смотрит на меня и
думает, что я по крайней мере всю страстную неделю ничего не ел.
«И это в один день!» —
подумал он и
с ужасом вспомнил, что в восемь часов к нему обещалась приехать Амальхен.
Когда же он очутился один,
с изжогой и запыленным лицом, на 5-й станции, на которой он встретился
с курьером из Севастополя, рассказавшим ему про
ужасы войны, и прождал 12 часов лошадей, — он уже совершенно раскаивался в своем легкомыслии,
с смутным
ужасом думал о предстоящем и ехал бессознательно вперед, как на жертву.
Он остановился посереди площади, оглянулся, не видит ли его кто-нибудь, схватился за голову и
с ужасом проговорил и
подумал: «Господи! неужели я трус, подлый, гадкий, ничтожный трус.
Маленькая закройщица считалась во дворе полоумной, говорили, что она потеряла разум в книгах, дошла до того, что не может заниматься хозяйством, ее муж сам ходит на базар за провизией, сам заказывает обед и ужин кухарке, огромной нерусской бабе, угрюмой,
с одним красным глазом, всегда мокрым, и узенькой розовой щелью вместо другого. Сама же барыня — говорили о ней — не умеет отличить буженину от телятины и однажды позорно купила вместо петрушки — хрен! Вы
подумайте, какой
ужас!
И
думал в
ужасе: а что, если бы такое случилось
с моей матерью,
с бабушкой?
Мы, все христианские народы, живущие одной духовной жизнью, так что всякая добрая, плодотворная мысль, возникающая на одном конце мира, тотчас же сообщаясь всему христианскому человечеству, вызывает одинаковые чувства радости и гордости независимо от национальности; мы, любящие не только мыслителей, благодетелей, поэтов, ученых чужих народов; мы, гордящиеся подвигом Дамиана, как своим собственным; мы, просто любящие людей чужих национальностей: французов, немцев, американцев, англичан; мы, не только уважающие их качества, но радующиеся, когда встречаемся
с ними, радостно улыбающиеся им, не могущие не только считать подвигом войну
с этими людьми, но не могущие без
ужаса подумать о том, чтобы между этими людьми и нами могло возникнуть такое разногласие, которое должно бы было быть разрешено взаимным убийством, — мы все призваны к участию в убийстве, которое неизбежно, не нынче, так завтра должно совершиться.
Выбравшись из толпы, где показалось ему тесно, он дурачился на просторе и
с диким визгом плясал над обломками от веера. Некому было унять его. Передонов смотрел на него
с ужасом и
думал...
«
С головы помирать начал», —
подумал он в
ужасе.
— Фома, Фома! неужели ты это
думал вчера? —
с ужасом вскричал дядя. — Господи боже, а я-то ничего и не подозревал!