Неточные совпадения
Приходил юный студентик, весь новенький, тоже, видимо, только что приехавший из провинции; скромная, некрасивая барышня привезла пачку книг и кусок деревенского полотна, было и еще человека три, и после всех этих визитов Самгин
подумал, что
революция, которую делает Любаша, едва ли может быть особенно страшна.
О том же говорило и одновременное возникновение двух социал-демократических партий.
— Вы все еще продолжаете чувствовать себя на первом курсе, горячитесь и забегаете вперед.
Думать нужно не
о революции, а
о ряде реформ, которые сделали бы людей более работоспособными и культурными.
—
Революция неизбежна, — сказал Самгин,
думая о Лидии, которая находит время писать этому плохому актеру, а ему — не пишет. Невнимательно слушая усмешливые и сумбурные речи Лютова, он вспомнил, что раза два пытался сочинить Лидии длинные послания, но, прочитав их, уничтожал, находя в этих хотя и очень обдуманных письмах нечто, чего Лидия не должна знать и что унижало его в своих глазах. Лютов прихлебывал вино и говорил, как будто обжигаясь...
— Я — эстет, — говорил он, укрепляя салфетку под бородой. — Для меня
революция — тоже искусство, трагическое искусство немногих сильных, искусство героев. Но — не масс, как
думают немецкие социалисты,
о нет, не масс! Масса — это вещество, из которого делаются герои, это материал, но — не вещь!
— Они меня пугают, — бросив папиросу в полоскательницу, обратилась Елена к Самгину. — Пришли и говорят: солдаты ни
о чем, кроме земли, не
думают, воевать — не хотят, и у нас будет
революция.
— Ну, что у вас там, в центре? По газетам не поймешь: не то — все еще
революция, не то — уже реакция? Я, конечно, не
о том, что говорят и пишут, а — что
думают? От того, что пишут, только глупеешь. Одни командуют: раздувай огонь, другие — гаси его! А третьи предлагают гасить огонь соломой…
Когда он
думал и говорил
о том, что даст
революция народу, он всегда представлял себе тот самый народ, из которого он вышел, в тех же почти условиях, но только с землей и без господ и чиновников.
Статья эта трактовала
о России и показывала, что Бенни, даже и после прочтения в тюрьме «Мертвых душ», все-таки нимало не научился понимать Россию и все-таки
думал, что социалистическая
революция в ней не только неминуема, но и возможна теперь же, при наличном изобилии Чичиковых и Ноздревых.
Он один, заранее, задолго до
революции,
думал о том, что будет, когда власть будет завоевана, как организовать власть.
Шерстобитов стал его крыть и заявил, что современная пролетарская молодежь не
думает о поцелуях и лунных ночах, а
думает о социализме, что пролетариату чужда «любовь двух сердец», потому что мысли его заняты мировой
революцией.
Шла из ячейки и много
думала. Да, тяжелые годы и шквал
революции сделали из меня совсем приличного человека, я сроднилась с пролетариатом через комсомол и не мыслю себя как одиночку. Меня нет, есть мы: когда
думаю о своей судьбе, то сейчас же
думаю и
о судьбе развития СССР. Рост СССР — мой рост, тяжелые минуты СССР — мои тяжелые минуты. И если мне говорят
о каких-нибудь недочетах в лавках, в быту, то я так чувствую, точно это моя вина, что не все у нас хорошо.
Но
думаю, что теперь, именно теперь, после жалкой, глупой русской
революции и в особенности после ужасного по своей дерзкой, бессмысленной жестокости подавления ее, русские, менее других цивилизованные, то есть менее умственно развращенные и удерживающие еще смутное представление
о сущности христианского учения, русские, преимущественно земледельческие люди, поймут, наконец, где средство спасения, и первые начнут применять его.