Неточные совпадения
Он тотчас же напомнил себе, что ведь и сам
думал о возможности
разрыва этой связи.
Думалось трезво и даже удовлетворенно, — видеть такой жалкой эту давно чужую женщину было почти приятно. И приятно было слышать ее истерический визг, — он проникал сквозь дверь.
О том, чтоб
разорвать связь с Варварой, Самгин никогда не
думал серьезно; теперь ему казалось, что истлевшая эта связь лопнула. Он спросил себя, как это оформить: переехать завтра же в гостиницу? Но — все и всюду бастуют…
Он
думал еще и
о том, что, хотя и жалко уезжать теперь, не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем, что сразу
разрывает отношения, которые трудно бы было поддерживать.
Думал он еще
о том, что надо дать ей денег, не для нее, не потому, что ей эти деньги могут быть нужны, а потому, что так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком, если бы он, воспользовавшись ею, не заплатил бы за это. Он и дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
Он может сам обманываться от невнимательности, может не обращать внимания н факт: так и Лопухов ошибся, когда Кирсанов отошел в первый раз; тогда, говоря чистую правду, ему не было выгоды, стало быть, и охоты усердно доискиваться причины, по которой удалился Кирсанов; ему важно было только рассмотреть, не он ли виноват в
разрыве дружбы, ясно было — нет, так не
о чем больше и
думать; ведь он не дядька Кирсанову, не педагог, обязанный направлять на путь истинный стопы человека, который сам понимает вещи не хуже его.
Много
думаю о трагедии русской культуры,
о русских
разрывах, которых в такой форме не знали народы Запада.
— Во-вторых: ни слова
о злобных мальчишках! Я просижу и проговорю с тобой десять минут; я пришла к тебе справку сделать (а ты
думал и бог знает что?), и если ты хоть одним словом заикнешься про дерзких мальчишек, я встаю и ухожу, и уже совсем с тобой
разрываю.
— Теодор! — продолжала она, изредка вскидывая глазами и осторожно ломая свои удивительно красивые пальцы с розовыми лощеными ногтями, — Теодор, я перед вами виновата, глубоко виновата, — скажу более, я преступница; но вы выслушайте меня; раскаяние меня мучит, я стала самой себе в тягость, я не могла более переносить мое положение; сколько раз я
думала обратиться к вам, но я боялась вашего гнева; я решилась
разорвать всякую связь с прошедшим… puis, j’ai été si malade, я была так больна, — прибавила она и провела рукой по лбу и по щеке, — я воспользовалась распространившимся слухом
о моей смерти, я покинула все; не останавливаясь, день и ночь спешила я сюда; я долго колебалась предстать пред вас, моего судью — paraî tre devant vous, mon juge; но я решилась наконец, вспомнив вашу всегдашнюю доброту, ехать к вам; я узнала ваш адрес в Москве.
—
О! я и забыл об этой глупости. Недавно я проехал по тем местам, где был так счастлив и так страдал,
думал, что воспоминаниями
разорву сердце на части.
«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления… Хотели
разорвать его лошадьми — и это казалось мало им;
думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений; предлагали много — и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять
о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал,
подумав долго...
— Мне и двух недель достаточно.
О Ирина! ты как будто холодно принимаешь мое предложение, быть может, оно кажется тебе мечтательным, но я не мальчик, я не привык тешиться мечтами, я знаю, какой это страшный шаг, знаю, какую я беру на себя ответственность; но я не вижу другого исхода.
Подумай наконец, мне уже для того должно навсегда
разорвать все связи с прошедшим, чтобы не прослыть презренным лгуном в глазах той девушки, которую я в жертву тебе принес!
— Да; только в самом себе… но… все равно… Вы обобрали меня, как птицу из перьев. Я никогда не
думала, что я совсем не христианка. Но вы принесли мне пользу, вы смирили меня, вы мне показали, что я живу и
думаю, как все, и ничуть не лучше тех,
о ком говорят, будто они меня хуже… Привычки жизни держат в оковах мою «христианку», страшно…
Разорвать их я бессильна… Конец!.. Я должка себя сломать или не уважать себя, как лгунью!
— Опять задумался, Иуда? — кричал Петр, своим ясным голосом и лицом внезапно
разрывая глухое молчание Иудиных дум, отгоняя их куда-то в темный угол. —
О чем ты
думаешь?
Графиня была слишком религиозна, чтобы
думать о разводе, сопряженном, кроме того, со скандалом — она положилась всецело на волю того, кто один в силах
разорвать наложенные его именем цепи, или сделать их менее тяжелыми.
Его разбитое существование поддерживала мысль, что Ирена кем-нибудь увлечется и согласится на окончательный
разрыв. Он возлагал надежду на поездку в Варшаву, он не отказывал ей в деньгах, даже сокращая личные расходы. Он
думал, что она там, среди своих соотечественников, встретится с кем-нибудь, кто заставит ее забыть
о нем, оставит его в покое. Он готов был ее обеспечить половиной своего состояния… Он даже сказал ей это.