Неточные совпадения
Вереницею прошли перед ним: и Клементий, и Великанов, и Ламврокакис, и Баклан, и маркиз де Санглот, и Фердыщенко, но что делали эти люди,
о чем они
думали, какие
задачи преследовали — вот этого-то именно и нельзя было определить ни под каким видом.
— Ну, так доволен своим днем. И я тоже. Во-первых, я решил две шахматные
задачи, и одна очень мила, — открывается пешкой. Я тебе покажу. А потом
думал о нашем вчерашнем разговоре.
Он сел и погрузился в свою
задачу о «долге»,
думал, с чего начать. Он видел, что мягкость тут не поможет: надо бросить «гром» на эту играющую позором женщину, назвать по имени стыд, который она так щедро льет на голову его друга.
Каждый раз, когда ей давали какое-нибудь поручение, ее крепко охватывало желание исполнить это дело быстро и хорошо, и она уже не могла
думать ни
о чем, кроме своей
задачи. И теперь, озабоченно опустив брови, деловито спрашивала...
— И я тоже не желаю, а потому и стою, покамест, во всеоружии. Следовательно, возвращайтесь каждый к своим обязанностям, исполняйте ваш долг и будьте терпеливы. Tout est a refaire — вот девиз нашего времени и всех людей порядка; но
задача так обширна и обставлена такими трудностями, что нельзя
думать о выполнении ее, покуда не наступит момент. Момент — это сила, это conditio sine qua non. [необходимое условие (лат.)] Правду ли я говорю?
Бывало, уже с первых страниц начинаешь догадываться, кто победит, кто будет побежден, и как только станет ясен узел событий, стараешься развязать его силою своей фантазии. Перестав читать книгу,
думаешь о ней, как
о задаче из учебника арифметики, и все чаще удается правильно решить, кто из героев придет в рай всяческого благополучия, кто будет ввергнут во узилище.
Я знаю многих, которые утверждают, что только теперь и слышатся в литературе трезвенные слова. А я так, совсем напротив,
думаю, что именно теперь-то и начинается в литературе пьяный угар. Воображение потухло, представление
о высших человеческих
задачах исчезло, способность к обобщениям признана не только бесполезною, но и прямо опасною — чего еще пьянее нужно! Идет захмелевший человек, тыкаясь носом в навозные кучи, а про него говорят: вот от кого услышим трезвенное слово.
На другой день, вечером, идя к Ольге, он нёс в груди тёмную пустоту, всегда, в моменты нервного напряжения, владевшую им. Решение исполнить
задачу, было вложено в него чужой волей, и ему не надо было
думать о ней. Это решение расползлось, разрослось внутри его и вытеснило все страхи, неудобства, симпатии.
Первая
задача истории — воспроизвести жизнь; вторая, исполняемая не всеми историками, — объяснить ее; не заботясь
о второй
задаче, историк остается простым летописцем, и его произведение — только материал для настоящего историка или чтение для удовлетворения любопытства;
думая о второй
задаче, историк становится мыслителем, и его творение приобретает чрез это научное достоинство.
Но мы можем здесь еще раз обратить внимание читателей на мысль, развитие которой составляет главную
задачу этой статьи, — мысль
о том, что народ способен ко всевозможным возвышенным чувствам и поступкам наравне с людьми всякого другого сословия [, если еще не больше,] и что следует строго различать в нем последствия внешнего гнета от его внутренних и естественных стремлений, которые совсем не заглохли, как многие
думают.
Марья Васильевна
думала все
о школе,
о том, какая будет
задача на экзамене — трудная или легкая.
Задача: как он и этот приличный, благообразный старик попали сюда? отчего им не стыдно сидеть здесь?
о чем они
думают, когда глядят на женщин?
Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только
думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять
задачу.