Неточные совпадения
― Это совсем
другое образование ― их образование. Он, видно, что и образован только для того, чтоб иметь право презирать образование, как они всё презирают, кроме
животных удовольствий.
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало в правильные, по крайней мере, в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы
другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в
животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое
животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С
другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
— Я люблю любить, как угарная, — сказала она как-то после одной из схваток, изумившей Самгина. — Любить,
друг мой, надо виртуозно, а не как
животные или гвардейские офицеры.
С
другой, жгучей и разрушительной страстью он искренно и честно продолжал бороться, чувствуя, что она не разделена Верою и, следовательно, не может разрешиться, как разрешается у двух взаимно любящих честных натур, в тихое и покойное течение, словом, в счастье, в котором, очистившись от
животного бешенства, она превращается в человеческую любовь.
Он, во имя истины, развенчал человека в один
животный организм, отнявши у него
другую, не
животную сторону. В чувствах видел только ряд кратковременных встреч и грубых наслаждений, обнажая их даже от всяких иллюзий, составляющих роскошь человека, в которой отказано
животному.
Новое учение не давало ничего, кроме того, что было до него: ту же жизнь, только с уничижениями, разочарованиями, и впереди обещало — смерть и тлен. Взявши девизы своих добродетелей из книги старого учения, оно обольстилось буквою их, не вникнув в дух и глубину, и требовало исполнения этой «буквы» с такою злобой и нетерпимостью, против которой остерегало старое учение. Оставив себе одну
животную жизнь, «новая сила» не создала, вместо отринутого старого, никакого
другого, лучшего идеала жизни.
С тайным, захватывающим дыхание ужасом счастья видел он, что работа чистого гения не рушится от пожара страстей, а только останавливается, и когда минует пожар, она идет вперед, медленно и туго, но все идет — и что в душе человека, независимо от художественного, таится
другое творчество, присутствует
другая живая жажда, кроме
животной,
другая сила, кроме силы мышц.
Другой ударил топором ниже головы:
животное присмирело и поползло медленнее.
Раза три в год Финский залив и покрывающее его серое небо нарядятся в голубой цвет и млеют, любуясь
друг другом, и северный человек, едучи из Петербурга в Петергоф, не насмотрится на редкое «чудо», ликует в непривычном зное, и все заликует: дерево, цветок и
животное.
Но с странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения. Люди появляются редко;
животных не видать; я только раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок
другие робко и торопливо скользят у берегов с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Сегодня мы ушли и вот качаемся теперь в Тихом океане; но если б и остались здесь, едва ли бы я собрался на берег. Одна природа да
животная, хотя и своеобразная, жизнь, не наполнят человека, не поглотят внимания: остается большая пустота. Для того даже, чтобы испытывать глубже новое, не похожее ни на что свое, нужно, чтоб тут же рядом, для сравнения, была параллель
другой, развитой жизни.
Какую роль играет этот орех здесь, в тропических широтах! Его едят и люди, и
животные; сок его пьют; из ядра делают масло, составляющее одну из главных статей торговли в Китае, на Сандвичевых островах и в многих
других местах; из древесины строят домы, листьями кроют их, из чашек ореха делают посуду.
Вывозимые произведения: зерновой хлеб и мука, говядина и свинина, рыба, масло, свечи, кожи (конские и бычачьи), шкуры (козьи, овечьи, морских
животных), водка, вина, шерсть, воск, сухие плоды, лошади, мулы, рога, слоновая кость, китовый ус, страусовые перья, алоэ, винный камень и
другие.
Жизнь наша опять потекла прежним порядком. Ранним утром всякий занимался чем-нибудь в своей комнате: кто приводил в порядок коллекцию собранных растений,
животных и минералов, кто записывал виденное и слышанное,
другие читали описание Капской колонии. После тиффинга все расходились по городу и окрестностям, потом обедали, потом смотрели на «картинку» и шли спать.
В душе Нехлюдова в этот последний проведенный у тетушек день, когда свежо было воспоминание ночи, поднимались и боролись между собой два чувства: одно — жгучие, чувственные воспоминания
животной любви, хотя и далеко не давшей того, что она обещала, и некоторого самодовольства достигнутой цели;
другое — сознание того, что им сделано что-то очень дурное, и что это дурное нужно поправить, и поправить не для нее, а для себя.
Перестал же он верить себе, а стал верить
другим потому, что жить, веря себе, было слишком трудно: веря себе, всякий вопрос надо решать всегда не в пользу своего
животного я, ищущего легких радостей, а почти всегда против него; веря же
другим, решать нечего было, всё уже было решено и решено было всегда против духовного и в пользу
животного я.
Один — духовный, ищущий блага себе только такого, которое было бы благо и
других людей, и
другой —
животный человек, ищущий блага только себе и для этого блага готовый пожертвовать благом всего мира.
О будущей жизни он тоже никогда не думал, в глубине души нося то унаследованное им от предков твердое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что как в мире
животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной формы в
другую — навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, червяк в бабочку, желудь в дуб, так и человек не уничтожается, но только изменяется.
Нехлюдов молча вышел. Ему даже не было стыдно. Он видел по выражению лица Матрены Павловны, что она осуждает его, и права, осуждая его, знал, что то, что он делает, — дурно, но
животное чувство, выпроставшееся из-за прежнего чувства хорошей любви к ней, овладело им и царило одно, ничего
другого не признавая. Он знал теперь, что надо делать для удовлетворения чувства, и отыскивал средство сделать это.
Небольшая головка была украшена самою почтенною лысиною, точно все волосы на макушке были вылизаны коровой или
другим каким
животным, обладающим не менее широким и длинным языком; эта оригинальная головка была насажена на длинную жилистую шею с резко выдававшимся кадыком, точно горло было завязано узлом.
Действительно, кто-то тихонько шел по гальке. Через минуту мы услышали, как зверь опять встряхнулся. Должно быть,
животное услышало нас и остановилось. Я взглянул на мулов. Они жались
друг к
другу и, насторожив уши, смотрели по направлению к реке. Собаки тоже выражали беспокойство. Альпа забилась в самый угол палатки и дрожала, а Леший поджал хвост, прижал уши и боязливо поглядывал по сторонам.
После перехода вброд реки Кулумбе наша обувь была мокрой, и потому переход через скалу Ван-Син-лаза был отложен до
другого дня. Тогда мы стали высматривать место для бивака. В это время из воды показалось какое-то
животное. Подняв голову, оно с видимым любопытством рассматривало нас. Это была нерпа.
Вдруг я заметил два живых существа: одно была Альпа, а
другое —
животное, тоже похожее на собаку, но темной окраски, мохнатое и коротконогое.
Некоторые из них похожи на ворота,
другие — на допотопных
животных с маленькими головами, третьи — на фигурные столбы и т.д.
Вслед за ним из прибрежных кустов выскочили еще два волка, из которых один был такой же окраски, как и первый, а
другой темнее, и еще несколько
животных промелькнуло мимо нас по кустам.
Область распространения красных волков обнимает длину реки Уссури, Южно-Уссурийский край и прибрежный район к северу от залива Ольги до мыса Плитняк.
Другими словами, северная граница их обитания совпадает с границей распространения диких коз и пятнистых оленей. Чаще всего
животное это встречается в Посьетском, Барабашском и Суйфунском районах.
Наш брат охотник может в одно прекрасное утро выехать из своего более или менее родового поместья с намереньем вернуться на
другой же день вечером и понемногу, понемногу, не переставая стрелять по бекасам, достигнуть наконец благословенных берегов Печоры; притом всякий охотник до ружья и до собаки — страстный почитатель благороднейшего
животного в мире: лошади.
Благодаря тому, что кругом было очень сыро, релки сделались местом пристанища для различного рода мелких
животных. На одной из них я видел 2 ужей и 1 копьеголовую ядовитую змею. На
другой релке, точно сговорившись, собрались грызуны и насекомоядные: красные полевки, мышки-экономки и уссурийские землеройки.
Дерсу уложил одно
животное, я —
другое.
Через несколько минут мы подошли к реке и на
другом ее берегу увидели Кокшаровку. Старообрядцы подали нам лодки и перевезли на них седла и вьюки. Понукать лошадей не приходилось. Умные
животные отлично понимали, что на той стороне их ждет обильный корм. Они сами вошли в воду и переплыли на
другую сторону реки.
Около
другой фанзочки были нагромождены груды панцирей крабов, высохших и покрасневших на солнце. Тут же на циновках сушилось мясо, взятое из ног и клешней
животных.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст
животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял
другого. С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили
животные, они мне ничего не говорили.
Из
животных, кроме лошадей, в отряде еще были две собаки: одна моя — Альпа,
другая командная — Леший, крупная зверовая, по складу и по окраске напоминающая волка.
Три выстрела, часто следующих один за
другим, говорят за то, что
животное убегает и выстрелы пускаются вдогонку.
Одни из них заходят в лес, а
другие караулят
животных в камнях.
Кругом высились горы с причудливыми гребнями и утесы, похожие на человеческие фигуры, которым кто-то как будто приказал охранять сопки.
Другие скалы походили на
животных, птиц или просто казались длинной колоннадой. Утесы, выходящие в долину, увешанные гирляндами ползучих растений, листва которых приняла уже осеннюю окраску, были похожи на портики храмов, развалины замков и т.д.
Около полудня мы сделали большой привал. Люди тотчас же стали раздеваться и вынимать
друг у
друга клещей из тела. Плохо пришлось Паначеву. Он все время почесывался. Клещи набились ему в бороду и в шею. Обобрав клещей с себя, казаки принялись вынимать их у собак. Умные
животные отлично понимали, в чем дело, и терпеливо переносили операцию. Совсем не то лошади: они мотали головами и сильно бились. Пришлось употребить много усилий, чтобы освободить их от паразитов, впившихся в губы и в веки глаз.
Представьте себе оранжерейного юношу, хоть того, который описал себя в «The Dream»; [«Сон» (англ.).] представьте его себе лицом к лицу с самым скучным, с самым тяжелым обществом, лицом к лицу с уродливым минотавром английской жизни, неловко спаянным из двух
животных: одного дряхлого,
другого по колена в топком болоте, раздавленного, как Кариатида, постоянно натянутые мышцы которой не дают ни капли крови мозгу.
В слоях находил иногда остатки
животных, в морях живущих, находил остатки растений и заключать мог, что слоистое расположение земли начало свое имеет в наплавном положении вод и что воды, переселяяся из одного края земного шара к
другому, давали земле тот вид, какой она в недрах своих представляет.
В это мгновение я увидел
другого орлана, направляющегося к той же лиственице. Царственный хищник, сидевший на дереве, разжал лапы и выпустил свою жертву. Небольшое
животное, величиною с пищуху, полетело вниз и ударилось о землю с таким шумом, с каким падают только мертвые тела.
На песке, около самой воды, лежали оба лося и в предсмертных судорогах двигали еще ногами. Один из них подымал голову. Крылов выстрелил в него и тем положил конец его мучениям. Когда я подошел к
животным, жизнь оставила их. Это были две самки; одна постарше,
другая — молодая. Удачная охота на лосей принудила нас остановиться на бивак раньше времени.
Эта жадность мужа несколько ободрила Домнушку: на деньги позарился, так, значит, можно его помаленьку и к рукам прибрать. Но это было мимолетное чувство, которое заслонялось сейчас же
другим, именно тем инстинктивным страхом, какой испытывают только
животные.
На
другой день, в понедельник, к десяти часам утра, почти все жильцы дома бывшего мадам Шайбес, а теперь Эммы Эдуардовны Тицнер, поехали на извозчиках в центр города, к анатомическому театру, — все, кроме дальновидной, многоопытной Генриетты, трусливой и бесчувственной Нинки и слабоумной Пашки, которая вот уже два дня как ни вставала с постели, молчала и на обращенные к ней вопросы отвечала блаженной, идиотской улыбкой и каким-то невнятным
животным мычанием.
Словом, вся эта природа, интересовавшая его прежде только каким-нибудь очень уж красивым местоположением, очень хорошей или чрезвычайно дурной погодой, каким-нибудь никогда не виданным
животным, — стала теперь понятна ему в своих причинах, явилась машиной, в которой все было теснейшим образом связано одно с
другим.
Наконец мы убеждаемся, что паром отчаливает от
другого берега. Наступает внезапное затишье, прерываемое лишь посвистыванием бурлаков на лошадей, тянущих бечеву. Страшно смотреть. Изморенные, сплеченные
животные то карабкаются на крутизну, то спускаются вниз в рытвины, скользят, падают на передние ноги и вновь вскакивают под градом ударов кнута.
Нужно сказать, что все время, как приехал барин, от господского дома не отходила густая толпа, запрудившая всю улицу. Одни уходили и сейчас же заменялись
другими. К вечеру эта толпа увеличивалась и начинала походить на громадное шевелившееся
животное. Вместе с темнотой увеличивалась и смелость.
Но только, конечно, Газовый Колокол значительно более совершенный аппарат — с применением различных газов, и затем — тут, конечно, уже не издевательство над маленьким беззащитным
животным, тут высокая цель — забота о безопасности Единого Государства,
другими словами, о счастии миллионов.
И все расходились смущенные, подавленные, избегая глядеть
друг на
друга. Каждый боялся прочесть в чужих глазах свой собственный ужас, свою рабскую, виноватую тоску, — ужас и тоску маленьких, злых и грязных
животных, темный разум которых вдруг осветился ярким человеческим сознанием.
Во всех углах были устроены норки и логовища в виде будочек, пустых пней, бочек без доньев. В двух комнатах стояли развесистые деревья — одно для птиц,
другое для куниц и белок, с искусственными дуплами и гнездами. В том, как были приспособлены эти звериные жилища, чувствовалась заботливая обдуманность, любовь к
животным и большая наблюдательность.