Неточные совпадения
От Бога китайцы еще дальше, нежели от царя. Последователи
древней китайской
религии не смеют молиться небесным духам: это запрещено. Молится за всех богдыхан. А буддисты нанимают молиться бонз и затем уже сами в храмы не заглядывают.
Тут, кажется, молились не буддисты, а приверженцы
древней китайской
религии.
Русский ренессанс требовал возврата к
древним истокам, к мистике Земли, к
религии космической.
Но явилась помощь, — в школу неожиданно приехал епископ Хрисанф [Епископ Хрисанф — автор известного трехтомного труда — «
Религии древнего мира», статьи — «Египетский метампсихоз», а также публицистической статьи — «О браке и женщине». Эта статья, в юности прочитанная мною, произвела на меня сильное впечатление. Кажется, я неверно привел титул ее. Напечатана в каком-то богословском журнале семидесятых годов. (Комментарий М. Горького.)], похожий на колдуна и, помнится, горбатый.
Когда в наше время начинают говорить о реставрации
древних, языческих
религий, то охватывает ужас вечного возвращения.
Но пророчество выходило уже из
древнего мира и возвышалось над дохристианскими
религиями, над родовыми
религиями жертвы и закона.
В основе
древних, дохристианских
религий, и язычества и Ветхого Завета, лежала идея жертвы, жажда искупления путем кровавых жертвоприношений, потребность умилостивить божество.
На вопросы ее об этой
религии древних он, наморщив лоб, с важностью отвечал ей: «Des bêtises!
Мы достаточно уже имеем чистых форм истины в
религиях и мифологиях, в гностических и мистических системах философии, как
древних, так и новейших.
При этих словах он указал на помощника квартального надзирателя и прибавил, что, при всей своей горести и лютеранской
религии, он, Иван Демьянов Ратч, как истый русский человек, дорожит пуще всего русскими
древними обычаями.
Восток, как это известно, является частью преобладания начал эмоциональных, чувственных над началами интеллекта, разума: он предпочитает исследованию — умозрение, научной гипотезе — метафизический догмат. Европеец — вождь и хозяин своей мысли; человек Востока — раб и слуга своей фантазии. Этот
древний человек был творцом большинства
религий, основоположником наиболее мрачной метафизики; он чувствует, но не изучает, и его способность объединять свой опыт в научные формы — сравнительно ничтожна.
Каждая
религия, как только она становится не достоянием отдельного человека, ее основателя, но сообщается и другим (а сообщаться она стремится неудержимо), организует особую общину; нет
религии, нет даже самой ничтожной секты, которая бы не организовалась в ecclesia [В
Древней Греции ecclesia означала народное собрание; в христианстве — церковь.] или ecclesiola.
Поэтому одновременно с мировым бытием возникает и «страдающий бог» [Таким «страдающим богом» в
Древней Греции был Дионис, которому посвятил специальное исследование В. И. Иванов («Эллинская
религия страдающего бога»
Новый путь. 1904.
Нечего говорить, что для
древнего эллина мир вовсе не был так идиллически благополучен, так неизменно ласков, как рисует Шиллер. Если бы это было так, то мы имели бы перед собою очень мало интересную
религию блаженных идиотов, одинаково радостно улыбающихся на ласку и удары, на счастье и скорбь.
Только тогда, когда мы почувствуем это основное, из душевных глубин идущее отношение
древнего эллина к жизни, — тогда только нам станет понятна и его
религия.
Гениальный Бахофен открыл
древний, первичный слой религиозной жизни человечества,
религии материнства и земли, связанной с матриархатом и с первобытным коммунизмом, царство богов хтонических.
Одни рабочие, огромное большинство их, держатся по привычке прежнего церковного лжехристианского учения, не веря уже в него, а веря только в
древнее «око за око» и основанное на нем государственное устройство; другая же часть, каковы все тронутые цивилизацией рабочие (особенно в Европе), хотя и отрицают всякую
религию, бессознательно в глубине души верят, верят в
древний закон «око за око» и, следуя этому закону, когда не могут иначе, ненавидя существующее устройство, подчиняются; когда же могут иначе, то самыми разнообразными насильническими средствами стараются уничтожить насилие.