Неточные совпадения
Проходя через первую гостиную, Левин встретил в дверях графиню Боль, с озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса. В этой гостиной
сидели на креслах две
дочери графини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел к ним, поздоровался и сел подле дивана, держа шляпу на колене.
Мы с Печориным
сидели на почетном месте, и вот к нему подошла меньшая
дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему… как бы сказать?.. вроде комплимента.
— А Бог ее знает, кто она, коли не
дочь; да вон старуха
сидит теперь в своей хате.
Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда,
сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия [Ревостишия — словообразование А.С. Грина.]. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и
дочь.
Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог,
сидел молодой нищий. Разговор отца с
дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
Никонова — действительно Никонова,
дочь крупного помещика, от семьи откололась еще в юности, несколько месяцев
сидела в тюрьме, а теперь, уже более трех лет, служит конторщицей в издательстве дешевых книг для народа.
— Через тридцать лет Пращев с женой,
дочерью и женихом ее
сидели ночью в саду своем. Залаяла собака, бросилась в кусты. Пращев — за нею и видит: стоит в кустах Середа, отдавая ему честь. «Что, Середа, настал день смерти моей?» — «Так точно, ваше благородие!»
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена поехала к родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С матерью поехала с моей, со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем, другой — тут помогает мне. Зять, учитель бывший,
сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и
дочь с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
Она рассказала, что в юности дядя Хрисанф был политически скомпрометирован, это поссорило его с отцом, богатым помещиком, затем он был корректором, суфлером, а после смерти отца затеял антрепризу в провинции. Разорился и даже
сидел в тюрьме за долги. Потом режиссировал в частных театрах, женился на богатой вдове, она умерла, оставив все имущество Варваре, ее
дочери. Теперь дядя Хрисанф живет с падчерицей, преподавая в частной театральной школе декламацию.
—
Дочь заводчика искусственных минеральных вод. Привлекалась к суду по делу темному: подозревали, что она отравила мужа и свекра. Около года
сидела в тюрьме, но — оправдали, — отравителем оказался брат ее мужа, пьяница.
Денисов
сидел отвалясь на спинку стула, выкатив глаза, положив тяжелую руку на круглое плечо
дочери, и вздыхал, посапывая.
— Он любит Анну Васильевну тоже, и Зинаиду Михайловну, да все не так, — продолжала она, — он с ними не станет
сидеть два часа, не смешит их и не рассказывает ничего от души; он говорит о делах, о театре, о новостях, а со мной он говорит, как с сестрой… нет, как с
дочерью, — поспешно прибавила она, — иногда даже бранит, если я не пойму чего-нибудь вдруг или не послушаюсь, не соглашусь с ним.
Бог с тобою,
Нет, нет — не грезы, не мечты.
Ужель еще не знаешь ты,
Что твой отец ожесточенный
Бесчестья
дочери не снес
И, жаждой мести увлеченный,
Царю на гетмана донес…
Что в истязаниях кровавых
Сознался в умыслах лукавых,
В стыде безумной клеветы,
Что, жертва смелой правоты,
Врагу он выдан головою,
Что пред громадой войсковою,
Когда его не осенит
Десница вышняя господня,
Он должен быть казнен сегодня,
Что здесь покамест он
сидитВ тюремной башне.
Нехлюдов
сидел между хозяйкой и англичанином. Напротив него
сидела дочь генерала и бывший директор департамента.
Василий Назарыч
сидел в своем кресле и просматривал последний номер газеты. Подняв глаза, он улыбнулся
дочери и протянул ей руку.
В ожидании выхода старца мамаша
сидела на стуле, подле кресел
дочери, а в двух шагах от нее стоял старик монах, не из здешнего монастыря, а захожий из одной дальней северной малоизвестной обители.
Полозов, в удовольствии от этого,
сидел за столом в гостиной и пересматривал денежные бумаги, отчасти слушал и разговор
дочери с Бьюмонтом, когда они проходили через гостиную: они ходили вдоль через все четыре комнаты квартиры, бывшие на улицу.
Правда, не вечно же вертелись у него перед глазами
дочь с предполагаемым женихом; чаще, чем в одной комнате с ним, они
сидели или ходили в другой комнате или других комнатах; но от этого не было никакой разницы в их разговорах.
Дальше, дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться можно, и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети. Я вам спою про себя, как я выходила замуж, романс старый, но ведь и я старуха. Я
сижу на балконе, в нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая беленькая, белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком, подходит мой жених; он бедный, а я богатая,
дочь барона, лорда; но я его очень люблю, и я ему пою...
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни,
сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно, сказала, что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна узнать мнение
дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
Матушка задумывается. Ее серьезно тревожит, что, пожалуй, так и пройдет зима без всякого результата. Уж мясоед на дворе, везде только и разговору, что о предстоящих свадьбах, а наша невеста
сидит словно заколдованная. В воображении матушки рисуется некрасивая фигура любимицы-дочери, и беспокойство ее растет.
К завтраку, когда все воспитанники уселись за пять или шесть столов, причем за средним
сидел сам Рыхлинский, а за другими — его жена,
дочь и воспитатели, Рыхлинский спросил по — французски...
Все девицы взвизгнули и стайкой унеслись в горницы, а толстуха Аграфена заковыляла за ними. «Сама» после утреннего чая прилегла отдохнуть в гостиной и долго не могла ничего понять, когда к ней влетели
дочери всем выводком. Когда-то красивая женщина, сейчас Анфуса Гавриловна представляла собой типичную купчиху, совсем заплывшую жиром. Она
сидела в ситцевом «холодае» и смотрела испуганными глазами то на
дочерей, то на стряпку Аграфену, перебивавших друг друга.
В другой раз Анфуса Гавриловна отвела бы душеньку и побранила бы и
дочерей и зятьев, да опять и нельзя: Полуянова ругать — битого бить, Галактиона —
дочери досадить, Харитину — с непокрытой головы волосы драть, сына Лиодора — себя изводить. Болело материнское сердце день и ночь, а взять не с кого. Вот и сейчас, налетела Харитина незнамо зачем и
сидит, как зачумленная. Только и радости, что суслонский писарь, который все-таки разные слова разговаривает и всем старается угодить.
У нас такая общая комната есть, — обратилась она к князю, уводя его, — попросту, моя маленькая гостиная, где мы, когда одни
сидим, собираемся, и каждая своим делом занимается: Александра, вот эта, моя старшая
дочь, на фортепиано играет, или читает, или шьет...
Таисья без слова пошла за Основой, который не подал и вида, что узнал Нюрочку еще на плоту. Он привел их к одному из огней у опушки леса, где на живую руку был сделан балаган из березовых веток, еловой коры и хвои. Около огня
сидели две девушки-подростки,
дочери Основы, обе крупные, обе кровь с молоком.
На половине дороги обогнали телегу, в которой ехал старик Основа с двумя маленькими
дочерями, а потом другую телегу, в которой лежали и
сидели брательники Гущины. Лошадью правила их сестра Аграфена, первая заводская красавица.
В праздники, когда отцовские
дочери гуляли по улице с песнями да шутками, Наташка
сидела в своей избушке, и мать не могла ее дослаться на улицу.
— Что ты все
сидишь тут, Лиза? — говорил он в другое время
дочери.
Рядом с матерью
сидит старшая
дочь хозяев, Зинаида Егоровна, второй год вышедшая замуж за помещика Шатохина, очень недурная собою особа с бледно-сахарным лицом и капризною верхнею губкою; потом матушка-попадья, очень полная женщина в очень узком темненьком платье, и ее
дочь, очень тоненькая, миловидная девушка в очень широком платье, и, наконец, Соня Бахарева.
Против Сони и
дочери священника
сидит на зеленой муравке человек лет двадцати восьми или тридцати; на нем парусинное пальто, такие же панталоны и пикейный жилет с турецкими букетами, а на голове ветхая студенческая фуражка с голубым околышем и просаленным дном.
Я сумасшедшую три года навещал, когда она в темной комнате безвыходно
сидела; я ополоумевшую мать учил выговорить хоть одно слово, кроме «
дочь моя!» да «
дочь моя!» Я всю эту драму просмотрел, — так уж это вышло тогда.
— Послушайте, Прозоров, где же ваша
дочь в самом деле? — спросил однажды Лаптев, когда они
сидели после обеда с сигарами в зубах.
В свободное же время они
сидели в собрании, с усердием читали «Инвалид» и спорили о чинопроизводстве, играли в карты, позволяли охотно младшим офицерам угощать себя, устраивали у себя на домах вечеринки и старались выдавать своих многочисленных
дочерей замуж.
Княжна знала, какое количество ваты истребляет Надежда Осиповна, чтоб сделать свой бюст роскошным; знала, что Наталья Ивановна в грязь полезет, если видит, что там
сидит мужчина; что Петр Ермолаич только до обеда бывает человеком, а после обеда, вплоть до другого утра, не годится; что Федору Платонычу вчерашнего числа прислал полорецкий городничий свежей икры в презент; что Вера Евлампьевна, выдавая замуж свою
дочь, вызывала зачем-то окружных из уездов.
— Что же, пусть приедет, на
дочь посмотрит, — и с этим вздохнула и задумалась,
сидит спустя голову, а сама еще такая молодая, белая да вальяжная, а к тому еще и обращение совсем не то, что у Груши… та ведь больше ничего, как начнет свое «изумрудный да яхонтовый», а эта совсем другое… Я ее и взревновал.
Отец и
дочь поехали; но оказалось что
сидеть вдвоем на знакомых нам дрожках было очень уж неудобно.
— Надобно съездить;
сидя здесь, ничего не сделаешь!.. Непременно надобно!.. — повторил старик, почти совершенно успокоенный последним ответом Калиновича. — И вы, пожалуйста, Настасья Петровна, не отговаривайте: три месяца не век! — прибавил он, обращаясь к
дочери.
Петр Михайлыч проводил ее до лакейской и возвратился к
дочери, которая
сидела и плакала.
Аграфена Кондратьевна. Да, найдешь, на печи-то
сидя; ты уж и забыл, кажется, что у тебя дочь-то есть.
Фрау Леноре начала взглядывать на него, хотя все еще с горестью и упреком, но уже не с прежним отвращением и гневом; потом она позволила ему подойти и даже сесть возле нее (Джемма
сидела по другую сторону); потом она стала упрекать его — не одними взорами, но словами, что уже означало некоторое смягчение ее сердца; она стала жаловаться, и жалобы ее становились все тише и мягче; они чередовались вопросами, обращенными то к
дочери, то к Санину; потом она позволила ему взять ее за руку и не тотчас отняла ее… потом она заплакала опять — но уже совсем другими слезами… потом она грустно улыбнулась и пожалела об отсутствии Джиован'Баттиста, но уже в другом смысле, чем прежде…
Старик представил меня жене, пожилой, но еще красивой южной донской красотой. Она очень обрадовалась поклону от
дочери. За столом
сидели четыре дочки лет от четырнадцати и ниже. Сыновей не было — старший был на службе, а младший, реалист, — в гостях. Выпили водочки — старик любил выпить, а после борща, «красненьких» и «синеньких», как хозяйка нежно называла по-донскому помидоры, фаршированные рисом, и баклажаны с мясом, появилась на стол и бутылочка цимлянского.
— Сначала я ее, — продолжала она, — и не рассмотрела хорошенько, когда отдавала им квартиру; но вчера поутру, так, будто гуляя по тротуару, я стала ходить мимо их окон, и вижу: в одной комнате
сидит адмиральша, а в другой
дочь, которая, вероятно, только что встала с постели и стоит недалеко от окна в одной еще рубашечке, совершенно распущенной, — и что это за красота у ней личико и турнюр весь — чудо что такое!
В то утро, которое я буду теперь описывать, в хаотическом доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала, уехала с двумя младшими
дочерьми на панихиду по муже, а Людмила, сказавшись больной,
сидела в своей комнате с Ченцовым: он прямо от дяди проехал к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз, два; наконец к нему выглянула одна из горничных.
Иван Тимофеич принял нас совершенно по-дружески и, прежде всего, был польщен тем, что мы, приветствуя его, назвали вашим благородием. Он сейчас же провел нас в гостиную, где
сидели его жена,
дочь и несколько полицейских дам, около которых усердно лебезила полицейская молодежь (впоследствии я узнал, что это были местные «червонные валеты», выпущенные из чижовки на случай танцев).
Николай Артемьевич потребовал от нее, чтоб она не пускала своей
дочери к себе на глаза; он как будто обрадовался случаю показать себя в полном значении хозяина дома, во всей силе главы семейства: он беспрерывно шумел и гремел на людей, то и дело приговаривая: «Я вам докажу, кто я таков, я вам дам знать — погодите!» Пока он
сидел дома, Анна Васильевна не видела Елены и довольствовалась присутствием Зои, которая очень усердно ей услуживала, а сама думала про себя: «Diesen Insaroff vorziehen — und wem?» [Предпочесть этого Инсарова — и кому? (нем.)]
Сидя у колыбели и заметив, что Парашенька вздрогнула и что личико ее искривилось, Софья Николавна торопливо взяла на руки свою
дочь: она была уже мертвая…
Старик далеко не так обрадовался
дочери, как она могла ожидать, и поспешил объяснить, что он сам насильно заставляет иногда Калмыка
сидеть возле него на креслах.
Около хозяйки
сидели родные племянницы,
дочери и прочие гости.
— Ну, милая моя, полно шутить, я тебе в последний раз скажу добрым порядком, что твое поведение меня огорчает; я еще молчала в деревне, но здесь этого не потерплю; я не за тем тащилась в такую даль, чтоб про мою
дочь сказали: дикая дурочка; здесь я тебе не позволю в углу
сидеть.