Неточные совпадения
Оро́бели наследники:
А ну как перед смертию
Лишит наследства? Мало ли
Лесов,
земель у батюшки?
Что денег понакоплено,
Куда пойдет добро?
Гадай! У князя в Питере
Три
дочери побочные
За генералов выданы,
Не отказал бы им!
Оно все состояло из небольшой
земли, лежащей вплоть у города, от которого отделялось полем и слободой близ Волги, из пятидесяти душ крестьян, да из двух домов — одного каменного, оставленного и запущенного, и другого деревянного домика, выстроенного его отцом, и в этом-то домике и жила Татьяна Марковна с двумя, тоже двоюродными, внучками-сиротами, девочками по седьмому и шестому году, оставленными ей двоюродной племянницей, которую она любила, как
дочь.
Вот-с таким-то образом-с мы блаженствовали три года; на четвертый Софья умерла от первых родов, и — странное дело — мне словно заранее сдавалось, что она не будет в состоянии подарить меня
дочерью или сыном,
землю — новым обитателем.
Самый патетический состоял в том, чтобы торжественно провозгласить устами своими и Павла Константиныча родительское проклятие ослушной
дочери и ему, разбойнику, с объяснением, что оно сильно, — даже
земля, как известно, не принимает праха проклятых родителями.
Я и прежде колебалась, а теперь уж наверно решила: «Положите сперва меня в гроб и закопайте в
землю, тогда выдавайте
дочь», вот что я Ивану Федоровичу сегодня отчеканила.
Тогда все тому подивилися, свита до
земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение
дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха с невестою сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не попало.
Вот и собирается тот купец по своим торговым делам за море, за тридевять
земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и говорит он своим любезным
дочерям: «
Дочери мои милые,
дочери мои хорошие,
дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим делам за тридевять
земель, в тридевятое царство, тридесятое государство, и мало ли, много ли времени проезжу — не ведаю, и наказываю я вам жить без меня честно и смирно; и коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами похочете, и даю я вам сроку думать на три дня, и тогда вы мне скажете, каких гостинцев вам хочется».
Так и пал купец на сыру
землю, горючьми слезами обливается; а и взглянет он на зверя лесного, на чудо морское, а и вспомнит он своих
дочерей, хорошиих, пригожиих, а и пуще того завопит источным голосом: больно страшен был лесной зверь, чудо морское.
Помутилися ее очи ясные, подкосилися ноги резвые, пала она на колени, обняла руками белыми голову своего господина доброго, голову безобразную и противную, и завопила источным голосом: «Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я люблю тебя как жениха желанного…» И только таковы словеса она вымолвила, как заблестели молоньи со всех сторон, затряслась
земля от грома великого, ударила громова стрела каменная в пригорок муравчатый, и упала без памяти молода
дочь купецкая, красавица писаная.
Возвращаясь с семейных совещаний, отец рассказывал матери, что покойный дедушка еще до нашего приезда отдал разные приказанья бабушке: назначил каждой
дочери, кроме крестной матери моей, доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал купить сторгованную
землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых назвал поименно; сверх того, роздал
дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
За нею три тысячи десятин
земли в одной из черноземных губерний, прекрасная усадьба и сахарный завод, не говоря уже о надеждах в будущем (еще сахарный завод), потому что она — единственная
дочь и наследница у своих родителей.
Обратились к его формуляру. Там значилось:"Полковник Варнавинцев из дворян Вологодской губернии, вдов, имеет
дочь Лидию; за ним состоит родовое имение в Тотемском уезде, в количестве 14-ти душ, при 500 десятинах
земли".
Предав с столь великим почетом тело своего патрона
земле, молодой управляющий снова явился к начальнику губернии и доложил тому, что единственная
дочь Петра Григорьича, Катерина Петровна Ченцова, будучи удручена горем и поэтому не могшая сама приехать на похороны, поручила ему почтительнейше просить его превосходительство, чтобы все деньги и бумаги ее покойного родителя он приказал распечатать и дозволил бы полиции, совместно с ним, управляющим, отправить их по почте к госпоже его.
Прости, говорит, меня, честного отца честная
дочь, потому я подлец перед тобой, — во всем виноват!» И другой раз в
землю ей поклонился.
Событие совершилось очень просто: три поколения сряду в роду его было по одному сыну и по нескольку
дочерей; некоторые из них выходили замуж, и в приданое им отдавали часть крестьян и часть
земли.
К осени воротились молодые Багровы в Уфу. Старик Зубин был уже очень плох, и чудесное восстановление здоровья
дочери не произвело на него никакого впечатления. Все было кончено для него на
земле, все связи расторгнуты, все жизненные нити оборваны, и едва только держалась душа в разрушенном теле.
— Потише, хозяин, потише! — сказал земский. — Боярин Шалонский помолвил
дочь свою за пана Гонсевского, который теперь гетманом и главным воеводою в Москве: так не худо бы иным прочим держать язык за зубами. У гетмана руки длинные, а Балахна не за тридевять
земель от Москвы, да и сам боярин шутить не любит: неравно прилучится тебе ехать мимо его поместьев с товарами, так смотри, чтоб не продать с накладом!
Сосновское общество отрезало бессрочному узаконенный участок
земли. Но Ваня не захотел оставаться в Сосновке. Вид Оки пробудил в нем желание возвратиться к прежнему, отцовскому промыслу.
Землю свою отдал он под пашню соседу, а сам снял внаймы маленькое озеро, на гладкой поверхности которого с последним половодьем не переставала играть рыба. Он обстроился и тотчас же перевел к себе в дом дедушку Кондратия, его
дочь и внучка.
Уже с первых минут стало ясно, что
дочь уступит матери в легкости и силе, — Нунча бежала так свободно и красиво, точно сама
земля несла ее, как мать ребенка, — люди стали бросать из окон и с тротуаров цветы под ноги ей и рукоплескали, одобряя ее криками; в два конца она опередила
дочь на четыре минуты с лишком, и Нина, разбитая, обиженная неудачей, в слезах и задыхаясь, упала на ступени паперти, — не могла уже бежать третий раз.
Будь я мужчиной, — я тогда
Заставила бы
дочь мою
Родить
земле красавицу,
Как я в ее года…
Дочь почтальона, одетая едва не в лохмотья, она смотрела на него так, точно сердилась на то, что он живёт на одной
земле с нею.
Иногда при чаепитии присутствовал Перфишка. Обыкновенно он помещался в тёмном углу комнаты на подмостках около коренастой, осевшей в
землю печи или влезал на печь, свешивал оттуда голову, и в сумраке блестели его белые, мелкие зубы.
Дочь подавала ему большую кружку чаю, сахар и хлеб; он, посмеиваясь, говорил...
Княгиня выбирала в приданое
дочери самое лучшее и как можно ближе подходившее к новым владениям графа: лучшие
земли с бечевником по берегам судоходной реки, старые плодовитые сады, мельницы, толчеи и крупорушки, озера и збводи, конский завод в Разновилье и барский дом в Шахове.
Выдел был действительно самый щедрый: бабушка, действуя как опекунша в пределах предоставленной ей законом власти, выбирала
дочери законную часть в таких местах, что часть эта, отвечая законным размерам по объему
земли и численности душ, далеко превосходила эти размеры действительною стоимостью.
— А, батюшки! Муж в
земле ещё года не лежит, а она и
дочь выдала и сама пляшет!
За кедровые бревна с Ливана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, ситтим и фарсис, за обтесанные и отполированные громадные дорогие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голубые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные камни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампады, цветы и светильники, золотые петли к дверям и золотые гвозди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованые чаши и блюда, за резные и мозаичные орнаменты, залитые и иссеченные в камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов — подарил Соломон Тирскому царю Хираму, соименнику зодчего, двадцать городов и селений в
земле Галилейской, и Хирам нашел этот подарок ничтожным, — с такой неслыханной роскошью были выстроены храм Господень и дворец Соломонов и малый дворец в Милло для жены царя, красавицы Астис,
дочери египетского фараона Суссакима.
Я и прочие родные навсегда отказываемся от
дочери почтенного Павла Петровича, который лежит теперь спокойно в сырой
земле.
Под натиском этих ужасных представлений, ожесточавшихся от угнетающего сознания своего бессилия защитить
дочь или отмстить за нее, петровский ветеран упал на пол и, лежа лицом на
земле, обливал затоптанные крестьянскими лаптями доски своими обильными слезами.
— Девичьей душе не надо дивиться, ваше превосходительство. Девушка с печи падает, пока до
земли долетит, сорок дум передумает, и в том дива нет; была с вечера девушкой, ко полуночи молодушкой, ко белу свету хозяюшкой, а хозяйке не честь быть ни в пόслухах, ни в доказчицах. — Старуха тихо выдвинула
дочь за руку вперед себя и добавила: — Хозяйкино дело теперь весть дорогих гостей за стол да потчевать.
Новые гости также прошли все покои и вошли в опочивальню боярышни. При виде открывшейся им картины они были поражены полным удивлением: сановник, ожидавший со стороны Плодомасова сопротивления и упорства, недоумевал, видя, что дерзкий насильник дрожит и все его личарды лежат распростертые ниц на
земле. Оскорбленный отец ожидал услыхать вопли и стенания своей одинокой
дочери и также недоумевал, видя ее покоющейся своею головкою на теплой материнской груди.
Перчихин. Тесть? Вона! Не захочет этот тесть никому на шею сесть… их ты! На камаринского меня даже подбивает с радости… Да я теперь — совсем свободный мальчик! Теперь я — так заживу-у! Никто меня и не увидит… Прямо в лес — и пропал Перчихин! Ну, Поля! Я, бывало, думал,
дочь… как жить будет? и было мне пред ней даже совестно… родить — родил, а больше ничего и не могу!.. А теперь… теперь я… куда хочу уйду! Жар-птицу ловить уйду, за самые за тридесять
земель!
Дома он всегда задумчив, говорит с женой и
дочерью мало и только о делах. С мужиками никогда не ругался, но был высокомерен — это хуже матерщины выходило у него. Никогда ни в чём не уступал он им: как скажет, так и стоит, словно по пояс в
землю ушёл.
В одном богатом селении, весьма значительном по количеству
земли и числу душ, в грязной, смрадной избе на скотном дворе у скотницы родилась
дочь. Это обстоятельство, в сущности весьма незначительное, имело, однако, следствием то, что больная и хилая родильница, не быв в состоянии вынести мучений, а может быть, и просто от недостатка бабки (что очень часто случается в деревнях), испустила последний вздох вскоре после первого крика своей малютки.
Земли русийской
Царевну ты, высочество, посватал,
Не
дочь слуги, злодейством на престол
Взошедшего. Когда законный царь
Иль тот, кого
земля таким признала,
С него венец срывает — обещаньем
Не связан ты. От брака отказаться
Ты должен, принц!
В то же время встала другая беда: крепостной человек, управитель графского соседнего имения, озлобленный за отказ его сыну, круглому дураку, которого он вздумал женить на
дочери Мирошева, известный ябедник и делец, подает просьбу на бедного Кузьму Петровича и отнимает у него, без всякого права, почти всю
землю, то есть совершенно его разоряет.
Отец Сергий знал этот обычный, самый нерелигиозный, холодный, условный тип; тут были странники, большей частью из отставных солдат, отбившиеся от оседлой жизни, бедствующие и большей частью запивающие старики, шляющиеся из монастыря в монастырь, только чтобы кормиться; тут были и серые крестьяне и крестьянки с своими эгоистическими требованиями исцеления или разрешения сомнений о самых практических делах: о выдаче
дочери, о найме лавочки, о покупке
земли или о снятии с себя греха заспанного или прижитого ребенка.
— Я не о том жалею, моя наимилейшая мне
дочь, что ты во цвете лет своих, не дожив положенного века, на печаль и горесть мне, оставила
землю.
— Теперь три градуса тепла, а между тем идет снег, — говорил Гуров
дочери. — Но ведь это тепло только на поверхности
земли, в верхних же слоях атмосферы совсем другая температура.
Сначала в записке старик исповедуется, что считал, вместе с женою,
дочь свою совершенством человеческой природы, чудом, ниспосланным на
землю для обращения заблудших грешников на путь истинный.
«Скачи скорей в мой старый дом,
Там
дочь моя; ни ночь, ни днем
Не ест, не спит, всё ждет да ждет,
Покуда милый не придет!
Спеши… уж близок мой конец,
Теперь обиженный отец
Для вас лишь страшен как мертвец!»
Он дальше говорить хотел,
Но вдруг язык оцепенел;
Он сделать знак хотел рукой,
Но пальцы сжались меж собой.
Тень смерти мрачной полосой
Промчалась на его челе;
Он обернул лицо к
земле,
Вдруг протянулся, захрипел,
И дух от тела отлетел!
«Жил-был за тридевять
земельВ тридцатом княжестве отсель
Великий и премудрый царь.
Ни в наше времечко, ни встарь
Никто не видывал пышней
Его палат — и много дней
В весельи жизнь его текла,
Покуда
дочь не подросла.
Иван Ксенофонтыч (разрывает ее и с хохотом топчет ногами). Будьте вы прокляты! Как это вас земля-то терпит! Как эти стены не обвалятся на вас!
Дочь моя! Сокровище мое! (Убегает).
— Сын их единородный, — начал старик с грустною, но внушительною важностью, — единая их утеха и радость в жизни, паче всего тем, что, бывши еще в молодых и цветущих летах, а уже в больших чинах состояли, и службу свою продолжали больше в иностранных
землях, где, надо полагать, лишившись тем временем супруги своей, потеряли первоначально свой рассудок, а тут и жизнь свою кончили, оставивши на руках нашей старушки свою —
дочь, а их внуку, но и той господь бог, по воле своей, не дал долгого веку.
Как это Пьер мог додуматься до идеи жениться на
дочери директора одного из первоклассных цирков? Или он не понимает, что расстояние от него до семьи Суров будет побольше, чем от
земли до неба? Или, может быть, Пьер замаскированный барон, граф или принц, у которого есть свои замки? Или он переодетый Гагенбек? Или у него в Америке есть свой собственный цирк, вместимостью в двадцать тысяч человек, но только мы все об этом раньше не знали?
Стужинские
дочери ему вспоминаются, да чудный рассказ Стуколова, да это золото, что недалеко где-то в
земле сокрыто лежит.
Допели канон. Дрогнул голос Марьюшки, как завела она запев прощальной песни: «Приидите, последнее дадим целование…» Первым прощаться подошел Патап Максимыч. Истово сотворил он три поклона перед иконами, тихо подошел ко гробу, трижды перекрестил покойницу, припал устами к холодному челу ее, отступил и поклонился
дочери в
землю… Но как встал да взглянул на мертвое лицо ее, затрясся весь и в порыве отчаянья вскрикнул...
— Ну, в землю-то он тебя не закопает, — усмехнулся Семен Петрович. — Побить побьет — без этого нельзя, а после все-таки смилуется, потому что ведь одна у него дочь-то. Пожалеет тоже! Своя кровь, свое рожденье! Да и тебя, как видно, он возлюбил…
Неласково расстался Чапурин с
дочерью. Сулил плети ременные, вожжи варовенные… Как смертный саван бледная, с опущенными в
землю глазами, стояла перед ним Матренушка, ни единого словечка она не промолвила.
Мать спросила
дочь, хорошо ли ей жить в водяном царстве, и
дочь сказала, что лучше, чем на
земле.
Господь не «уснул» только, как Лазарь (или
дочь Иаира), но Он до конца вкусил смерть, сошел во ад, прошел все грани загробной жизни в тридневное свое пребывание в недрах
земли.