Неточные совпадения
С тех пор, как Алексей Александрович выехал из
дома с намерением не возвращаться в семью, и с тех пор, как он был у
адвоката и сказал хоть одному человеку о своем намерении, с тех пор особенно, как он перевел это дело жизни в дело бумажное, он всё больше и больше привыкал к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
― Я пришел вам сказать, что я завтра уезжаю в Москву и не вернусь более в этот
дом, и вы будете иметь известие о моем решении чрез
адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
— Поболталась я в Москве, в Питере. Видела и слышала в одном купеческом
доме новоявленного пророка и водителя умов. Помнится, ты мне рассказывал о нем: Томилин, жирный, рыжий, весь в масляных пятнах, как блинник из обжорки. Слушали его поэты,
адвокаты, барышни всех сортов, раздерганные умы, растрепанные души. Начитанный мужик и крепко обозлен: должно быть, честолюбие не удовлетворено.
Для гостиной пригодилась мебель из московского
дома, в маленькой приемной он поставил круглый стол, полдюжины венских стульев, повесил чей-то рисунок пером с Гудонова Вольтера, гравюру Матэ, изображавшую сердитого Салтыкова-Щедрина, гравюрку Гаварни — французский
адвокат произносит речь.
Она ходила к Васину каждый день, ходила тоже по судам, по начальству князя, ходила к
адвокатам, к прокурору; под конец ее почти совсем не бывало по целым дням
дома.
Адвокат сказал кучеру куда ехать, и добрые лошади скоро подвезли Нехлюдова к
дому, занимаемому бароном. Барон был
дома. В первой комнате был молодой чиновник в вицмундире, с чрезвычайно длинной шеей и выпуклым кадыком и необыкновенно легкой походкой, и две дамы.
Нехлюдов с утра вышел из
дома, выбрал себе недалеко от острога в первых попавшихся, очень скромных и грязноватых меблированных комнатах помещение из двух номеров и, распорядившись о том, чтобы туда были перевезены отобранные им из
дома вещи, пошел к
адвокату.
Последнею новостью в докторской биографии было то, что
адвокат Мышников сильно ухаживал за Прасковьей Ивановной и ежедневно бывал в бубновском
доме.
— Э! дудки это, панове! Ксендзы похитрее вас. У вас в каждом
доме что ни женщина, то ксендзовский
адвокат. Ксендзы да жиды крепче вас самих в Польше. Разоряйтесь понемножку, так жиды вас всех заберут в лапы, и будет новое еврейское царство.
У него завязалась громаднейшая клиентура, ч в числе своих потребителей Горизонт мог бы насчитать нимало людей с выдающимся общественным положением: вице-губернаторы, жандармские полковники, видные
адвокаты, известные доктора, богатые помещики, кутящие купцы Весь темный мир: хозяек публичных
домов, кокоток-одиночек, своден, содержательниц
домов свиданий, сутенеров, выходных актрис и хористок — был ему знаком, как астроному звездное небо.
Из
дому стал поминутно уходить: «все по делам, говорит, ухожу,
адвоката видеть надо»; наконец, сегодня утром заперся у себя в кабинете: «мне, говорит, нужную бумагу по тяжебному делу надо писать».
Положение выходило самое критическое; выбросить
адвокату последние десять тысяч — значит живьем отдать себя, потому что, черт его знает, Головинский, может быть, там еще надавал векселей невесть сколько, а если не заплатить, тогда опишут лавку и
дом и объявят банкротом.
Оставались несчастные двести рублей, для уплаты которых приходилось продавать старый брагинский
дом, но уж тут даже у
адвоката рука не повернулась, и он позволил Гордею Евстратычу переписать один вексель.
Только обойдя всех
адвокатов, Брагин вспомнил, что Михалко и Архип были в городе, и отправился их разыскивать. Брагины всегда останавливались в гостинице с номерами для господ проезжающих, и отыскать их Гордею Евстратычу было нетрудно. Михалко был
дома, но спал пьяный, а Архип оказался в больнице.
Горные инженеры, техники, доктора, купцы,
адвокаты — всех одинаково тянуло к всесильному магниту, не говоря уже о бедности, которая поползла к брагинскому
дому со всех углов, снося сюда в одну кучу свои беды, напасти и огорчения…
Описал я ему и училищную жизнь, и в ответ мне отец написал, что в Никольском переулке, не помню теперь в чьем-то
доме, около церкви Николы-Плотника, живет его добрый приятель, известный московский
адвокат Тубенталь.
В надворном флигеле жили служащие, старушки на пенсии с моськами и болонками и мелкие актеры казенных театров. В главном же
доме тоже десятилетиями квартировали учителя, профессора,
адвокаты, более крупные служащие и чиновники. Так, помню, там жили профессор-гинеколог Шатерников, известный детский врач В.Ф. Томас, сотрудник «Русских ведомостей» доктор В.А. Воробьев. Тихие были номера. Жили скромно. Кто готовил на керосинке, кто брал готовые очень дешевые и очень хорошие обеды из кухни при номерах.
Преобладали черные фраки
адвокатов, защитников гостей салона, нуворишей в прошлом и будущем. Лилось шампанское. Бывший колонный зал Зинаиды Волконской уцелел, как был при ней, а наружный фасад
дома был обезображен Малкиелем. Его изуродовали двумя огромными балконами, выходившими на Тверскую и изображавшими собою раковины с волнами лепных украшений.
Один
дом — на углу Козицкого переулка, где в двадцатых годах был знаменитый салон Зинаиды Волконской, у которой бывал Пушкин. Потом, по преданию, в этом
доме «водились черти», а затем владелец его князь Белосельский-Белозерский продал его Малкиелю. Он купил его на имя своей жены Нины Абрамовны, которая, узнав, что в
доме был салон княгини Волконской, тоже затеяла у себя салон, но, кроме
адвокатов, певцов и артистов, на ее журфиксах, с роскошным угощением, никого не бывало.
Шабельский (выходя со Львовым из
дома). Доктора — те же
адвокаты, с тою только разницей, что
адвокаты только грабят, а доктора и грабят и убивают… Я не говорю о присутствующих. (Садится на диванчик.) Шарлатаны, эксплоататоры… Может быть, в какой-нибудь Аркадии попадаются исключения из общего правила, но… я в свою жизнь пролечил тысяч двадцать и не встретил ни одного доктора, который не казался бы мне патентованным мошенником.
Гражданские процессы тоже прекратились, так как общество убедилось, что оттягать, например,
дом у соседа вовсе не значит получить этот
дом в свою собственность, но значит отдать его
адвокату в вознаграждение за ходатайство.
Окоемов. Нет, оно интересно.
Адвокат скажет: горячий, благородный человек застает в
доме обольстителя и в благородном негодовании, в горячке, в исступлении убивает его. Можно ли обвинить его? Он действовал в состоянии невменяемости! Ну, что ж вы молчите? Вам не угодно, чтоб я убил вас? Так уходите! Вызывать на дуэль могу я! Но я вас не вызываю, а благодарю.
«Да кстати, — прибавил он, — по доверенности матери он может окончательно расчесться с
адвокатом по наследству матери, заключавшемуся в каменном
доме на главной площади, в котором помещалась гостиница Траубе».
Ксения. У нас бабы — умные. А здоровых-то мужиков всех на войну угнали,
дома остались одни…
адвокаты.
Он уже во второй раз заезжал к нему — все по просьбе Палтусова. В первый раз он не застал
адвоката дома и передал ему в записке просьбу Палтусова быть у него, если можно, в тот же день. Теперь Палтусов опять поручил ему добиться ответа: берет он на себя дело или нет?
Через неделю опустел совсем
дом Нетовых. Братец Марьи Орестовны уехал на службу, оставив дело о наследстве в руках самого дорогого
адвоката. В заведении молодого психиатра, в веселенькой комнате, сидел Евлампий Григорьевич и все писал.
— Здорово, приятель! — сказал он, застав
адвоката дома. — Я к тебе… Пришел благодарить, братец, за твои труды… Денег не хочешь брать, так возьми хоть эту вот вещицу… вот, братец ты мой… Вещица — роскошь!
Скажем несколько слов о друзьях и данниках семейства Боровиковых. За Зинаидой Михайловной последнее время сильно приударял старый комиссионер и
адвокат по бракоразводным делам Антон Максимович Милашевич, бросивший, как утверждали, из-за нее на произвол судьбы жену с тремя взрослыми дочерьми, переехавший на отдельную квартиру, все свое свободное время проводивший у Боровиковых и несший в их
дом все свои заработки, но это было, кажется, лишь платоническое поклонение со стороны сластолюбивого старичка.
Из рассказов Мадлен де Межен он знал, что молодой
адвокат близок с
домом Селезневых, — любил молодую девушку и даже желание ее отца было, чтобы он сделался ее мужем.
На другой день рано утром Антон Михайлович отправился к Луганскому, застал его в сравнительно трезвом состоянии, обстоятельно расспросил о деле, рассмотрел имевшиеся у него документы и объявил, что у него есть
адвокат, который возьмется вести его дело на свой счет, что этот
адвокат — известный присяжный поверенный Николай Леопольдович Гиршфельд. Кроме Луганского, Милашевич застал
дома и жену его, и ее, как выразился старший дворник, «воздахтора».
Чудный звон золота заставлял слетаться, как мух на мед, в открытые двери
дома миллионера и чопорных великосветских бар, и искателей приключений, и выдающихся артистов, артисток, писателей, художников,
адвокатов…
Конечно, за этим пиром желанные гости, ведущие себя как
дома —
адвокаты…
Яскулка не хотел принять меня и, чтобы я как-нибудь не переступил через порог его
дома, выехал из своего фольварка к одной родственнице. Пренебрегая несправедливым гневом безумца, я стал хлопотать, чтобы не притягивали его к уголовному суду. Мне это удалось, так как составление фальшивой грамоты было прямым делом его
адвоката, уже пострадавшего за свое преступление.
Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был
адвокат дома), он то же сказал.
А
дома застал целое собрание: Николая Евгеньевича с женой и
адвокатом Киндяковым, с которым они неразлучны, Сашенькину подругу, акушерку Фимочку, и еще кой-кого, всего человек семь.