Неточные совпадения
Больше же всех была приятна Нехлюдову милая молодая чета дочери генерала с ее мужем. Дочь эта была некрасивая, простодушная молодая женщина, вся поглощенная своими первыми двумя детьми; муж ее, за которого она после
долгой борьбы с
родителями вышла по любви, либеральный кандидат московского университета, скромный и умный, служил и занимался статистикой, в особенности инородцами, которых он изучал, любил и старался спасти от вымирания.
Быв приятель покойному
родителю Ивана Петровича, я почитал
долгом предлагать и сыну свои советы и неоднократно вызывался восстановить прежний, им упущенный, порядок.
— И прекрасно сделаешь! Это первый наш
долг — спрашиваться у
родителей.
Рисположенский. Пойдемте, Самсон Силыч, и я с вами для компании рюмочку выпью. А уж это, Аграфена Кондратьевна, первый
долг, чтоб дети слушались
родителей. Это не нами заведено, не нами и кончится.
–…поднять их нравственность, пробудить в их душах сознание
долга… Вы меня понимаете? И вот к нам ежедневно приводят детей сотнями, тысячами, но между ними — ни одного порочного! Если спросишь
родителей, не порочное ли дитя, — так можете представить — они даже оскорбляются! И вот приют открыт, освящен, все готово — и ни одного воспитанника, ни одной воспитанницы! Хоть премию предлагай за каждого доставленного порочного ребенка.
Крапчик очень хорошо понимал, что все это совершилось под давлением сенатора и делалось тем прямо в пику ему; потом у Крапчика с дочерью с каждым днем все более и более возрастали неприятности: Катрин с тех пор, как уехал из губернского города Ченцов, и уехал даже неизвестно куда, сделалась совершеннейшей тигрицей; главным образом она, конечно, подозревала, что Ченцов последовал за Рыжовыми, но иногда ей подумывалось и то, что не от
долга ли карточного Крапчику он уехал, а потому можно судить, какие чувства к
родителю рождались при этой мысли в весьма некроткой душе Катрин.
— Чего не можно! Садись! Бог простит! не нарочно ведь, не с намерением, а от забвения. Это и с праведниками случалось! Завтра вот чем свет встанем, обеденку отстоим, панихидочку отслужим — все как следует сделаем. И его душа будет радоваться, что
родители да добрые люди об нем вспомнили, и мы будем покойны, что свой
долг выполнили. Так-то, мой друг. А горевать не след — это я всегда скажу: первое, гореваньем сына не воротишь, а второе — грех перед Богом!
— Не за что, Юрий Дмитрич! Я взыскан был милостию твоего покойного
родителя и, служа его сыну, только что выплачиваю старый
долг. Но вот, кажется, и Темрюк готов! Он проведет вас задами; хоть вас ник-то не посмеет остановить, однако ж лучше не ехать мимо церкви. Дай вам господи совет и любовь, во всем благое поспешение, несчетные годы и всякого счастия! Прощайте!
Ни отца, ни матери он не помнит и не знает, рос и воспитывался он где-то далеко, чуть не на границах Сибири, в доме каких-то бездетных, но достаточных супругов из мира чиновников, которых
долгое время считал за
родителей.
Но весьма может быть, что, по известной небрежности вашего
родителя, в его бумагах не осталось никаких следов моего
долга.
Мои
родители простили таких
долгов до двадцати тысяч, объявя должникам, что впоследствии Надежда Ивановна сама приказала денег с них не взыскивать.
При настоящем возвращении вашем под домашний кров,
родители вправе спросить, в какой мере вы воспользовались годичным сроком для преуспеяния, и насколько я исполнил
долг свой, сообщая вам эти сведения?
В нескольких словах, наскоро, но как-то радостно и как будто гордясь, она объяснила мне, что была где-то на танцевальном вечере, в семейном доме, у одних «очень, очень хороших людей, семейных людей и где ничего еще не знают, совсем ничего», — потому что она и здесь-то еще только внове и только так… а вовсе еще не решилась остаться и непременно уйдет, как только
долг заплатит… «Ну и там был этот студент, весь вечер танцевал, говорил с ней, и оказалось, что он еще в Риге, еще ребенком был с ней знаком, вместе играли, только уж очень давно, — и
родителей ее знает, но что об этом он ничего-ничего-ничего не знает и не подозревает!
Во II книжке напечатано коротенькое письмо г. Редкобаева, который просит издателей «написать что-нибудь такое, что бы принудило молодчиков, да и
родителей их, платить
долги».
А женихов отец меж тем издержался, к свадьбе готовясь, в
долги вошел, с невестиных
родителей стал у нас в приказе убытки править…
Он решительно обомлел, пораженный ее красотой, и
долгое время не находил слов в ответ на бойкие вопросы молодой американки, а после бала сочинял на корвете стихи, на другой день поехал с визитом к
родителям мисс Клэр и затем зачастил, зачастил…
— Ешь кашу, свет-родитель, кушай, докушивай! Жуй да глотай бабину кашу на рост, на вырост, на
долгую жизнь сынка! Все доедай до капельки, не то сынок рябой вырастет.
Оставалось восьмилетней Палаше после родителя-тысячника завидное для крестьянского быта именье: большой новый дом, и в нем полная чаша; кроме того, товару целковых тысячи на полторы, тысяча без малого в
долгах да тысячи две в наличности.
А поверх всего надо было усиленно продолжать работу наполовину для себя, а наполовину для покрытия
долга по"Библиотеке для чтения". Кроме собственного труда, у меня не было и тогда никаких других ресурсов. От
родителей своих (мои отец и мать были еще живы) я не мог получать никакой поддержки. Их доходы были скромны, и я не позволял себе и в больших тисках чем-нибудь отягощать их материальное положение.
Дочь его, княжна Наталья Даниловна, как только скончался
родитель ее, отправилась на теплые воды, потом в Италию, и двадцать пять лет так весело изволила проживать под небом Тасса и Петрарки, с католическими монахами да с оперными певцами, что, когда привезли из Рима в Заборье засмоленный ящик с останками княжны, в вотчинной кассе было двенадцать рублей с полтиной, а
долгов на миллионы.
Все же, что присылали Магне ее
родители, Руфин издерживал бесславно, совсем не думая об уменьшении
долга и о двух детях, которые ему родились от Магны.
Крайность моя принудила беспокоить вас моею просьбою; тридцать лет я ничем вас не беспокоила, воспитывая нашего сына в страхе Божием, внушала ему почтение, повиновение, послушание, привязанность и все сердечные чувства, которыми он обязан
родителям, надеясь, что Бог столь милосерд, преклонить ваше к добру расположенное сердце к вашему рождению; видя детей, да и детей ваших, вспомните и несчастную их мать, в каком она недостатке, получая в разные годы и разную малую пенсию, воспитывала сына, вошла в
долги до 22 000 рублей, о которых прошу сделать милость заплатить.
— Не мое дело разбирать поступки моей матери, — я их и не ведаю; не знаю и того, что думает она делать из меня, знаю только, что
долг детей свято повиноваться воле
родителей. Кроме закона природы, это повелевает нам и заповедь Божия.
—
Родители обещали, а обещанного, знаешь, три года ждут… Талечку же можно подождать и
дольше… — пошутил старик.
Чаще всего ее видели в домике у казарм, где она крестила детей у рядовых и ублажала
родителей крестников, входя даже в
долги.
Сама цесаревна превратилась из шаловливой красавицы, какой она была в ранней молодости, в грустную, но ласковую женщину, величественного вида. Она жила с чарующею простотой и доступностью, каталась по городу, то верхом, то в открытых санях, и посещала святыни. Все в ней возбуждало умиление народа: даже гостиннодворцы не брали с нее денег за товары. Но чаще всего видели ее в домике у казарм, где она крестила детей у рядовых и ублажала
родителей крестников, входя даже в
долги. Гвардейцы звали ее «матушкой».
Это обычная обстановка всяких чтений и торжеств была для Антонины Сергеевны новостью. Она не могла припомнить, случалось ли ей во всю ее жизнь попасть, в Москве или Петербурге, на вечер с таким именно характером. В Петербурге она провела детство и часть девических годов; тогда ее в такие места не возили; потом деревня, знакомство с Гаяриным, любовь, борьба с
родителями, уход замуж и
долгие годы обязательного сиденья в усадьбе.
— Нет, — сказал мне пастор, с которым я вступил в разговор при его выходе из кирки: — нет, они этого еще не делали, и им пока не в чем раскаиваться. Но мои прихожане живут в тесном соседстве и в беспрестанном общении с русскими, у которых это делается, — я видел вред такого ужасного поведения со стороны русских
родителей и счел
долгом предупредить своих слушателей, чтобы они не научились следовать примеру своих русских соседей. Мои прихожане плакали от сожаления к чужим детям.