Неточные совпадения
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за
доктором. Ему досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады на нее не хотелось итти к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла
удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он, сделав усилие над собой, пошел в спальню. Подходя по мягкому ковру к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
— Я вам
удивляюсь, — сказал
доктор, пожав мне крепко руку. — Дайте пощупать пульс!.. Ого! лихорадочный!.. но на лице ничего не заметно… только глаза у вас блестят ярче обыкновенного.
— Я
удивляюсь, Зося, вашей неразборчивости в выборе ваших новых знакомых, — строго заметил
доктор, когда они шли в номера.
— Я думал об этом, Надежда Васильевна, и могу вам сказать только то, что Зося не имеет никакого права что-нибудь говорить про вас, — ответил
доктор. — Вы, вероятно, заметили уже, в каком положении семейные дела Зоси… Я с своей стороны только могу
удивляться, что она еще до сих пор продолжает оставаться в Узле. Самое лучшее для нее — это уехать отсюда.
Доктор Герценштубе и встретившийся Ивану Федоровичу в больнице врач Варвинский на настойчивые вопросы Ивана Федоровича твердо отвечали, что падучая болезнь Смердякова несомненна, и даже
удивились вопросу: «Не притворялся ли он в день катастрофы?» Они дали ему понять, что припадок этот был даже необыкновенный, продолжался и повторялся несколько дней, так что жизнь пациента была в решительной опасности, и что только теперь, после принятых мер, можно уже сказать утвердительно, что больной останется в живых, хотя очень возможно (прибавил
доктор Герценштубе), что рассудок его останется отчасти расстроен «если не на всю жизнь, то на довольно продолжительное время».
Доктор, выслушав и осмотрев его, заключил, что у него вроде даже как бы расстройства в мозгу, и нисколько не
удивился некоторому признанию, которое тот с отвращением, однако, сделал ему. «Галлюцинации в вашем состоянии очень возможны, — решил
доктор, — хотя надо бы их и проверить… вообще же необходимо начать лечение серьезно, не теряя ни минуты, не то будет плохо».
— Чему же вы
удивляетесь? — возразил
доктор. — Цель всякой речи убедить, я и тороплюсь прибавить сильнейшее доказательство, какое существует на свете. Уверьте человека, что убить родного отца ни копейки не будет стоить, — он убьет его.
Доктор присутствовал при этой сцене немым свидетелем и только мог
удивляться. Он никак не мог понять поведения Харитины. Разрешилась эта сцена неожиданными слезами. Харитина села прямо на пол и заплакала.
Доктор инстинктивно бросился ее поднимать, как человека, который оступился.
— Да? — равнодушно
удивлялся Стабровский. — И я тоже голоден… А что значит: есть?.. Меня
доктора заставляют есть.
Особым выдающимся торжеством явилось открытие первой газеты в Заполье. Главными представителями этого органа явились Харченко и
доктор Кочетов. Последний даже не был пьян и поэтому чувствовал себя в грустном настроении. Говорили речи, предлагали тосты и составляли планы похода против плутократов. Харченко расчувствовался и даже прослезился. На торжестве присутствовал Харитон Артемьич и мог только
удивляться, чему люди обрадовались.
Семейная жизнь
доктора сложилась как-то странно, и он
удивлялся фантазии Прасковьи Ивановны выйти за него замуж.
Почти каждый раз, просыпаясь утром,
доктор несколько времени
удивлялся и старался сообразить, где он и что с ним.
Больная привязалась к
доктору и часто задерживала его своими разговорами. Чем-то таким хорошим, чистым и нетронутым веяло от этого девичьего лица, которому болезнь придала такую милую серьезность. Раньше
доктор не замечал, какое лицо у Устеньки, а теперь
удивлялся ее типичной красоте. Да, это было настоящее русское лицо, хорошее своим простым выражением и какою-то затаенною ласковою силой.
— И еще… — сказала Лиза тихо и не смотря на
доктора, — еще… не пейте, Розанов. Работайте над собой, и вы об этом не пожалеете: все будет, все придет, и новая жизнь, и чистые заботы, и новое счастье. Я меньше вас живу, но
удивляюсь, как это вы можете не видеть ничего впереди.
Я решился бежать к
доктору; надо было захватить болезнь. Съездить же можно было скоро; до двух часов мой старик немец обыкновенно сидел дома. Я побежал к нему, умоляя Мавру ни на минуту, ни на секунду не уходить от Наташи и не пускать ее никуда. Бог мне помог: еще бы немного, и я бы не застал моего старика дома. Он встретился уже мне на улице, когда выходил из квартиры. Мигом я посадил его на моего извозчика, так что он еще не успел
удивиться, и мы пустились обратно к Наташе.
Да, бог мне помог! В полчаса моего отсутствия случилось у Наташи такое происшествие, которое бы могло совсем убить ее, если б мы с
доктором не подоспели вовремя. Не прошло и четверти часа после моего отъезда, как вошел князь. Он только что проводил своих и явился к Наташе прямо с железной дороги. Этот визит, вероятно, уже давно был решен и обдуман им. Наташа сама рассказывала мне потом, что в первое мгновение она даже и не
удивилась князю. «Мой ум помешался», — говорила она.
— Эх, молодой человек, молодой человек, — продолжал
доктор с таким выражением, как будто в этих двух словах заключалось что-то для меня весьма обидное, — где вам хитрить, ведь у вас еще, слава богу, что на душе, то и на лице. А впрочем, что толковать? я бы и сам сюда не ходил, если б (
доктор стиснул зубы)… если б я не был такой же чудак. Только вот чему я
удивляюсь: как вы, с вашим умом, не видите, что делается вокруг вас?
— Ах, как он умеет притворяться! —
удивлялся Прейн, хлопая
доктора по плечу. — Гликерия Витальевна гораздо откровеннее вас… Она сама говорила Евгению Константинычу, что вы помолвлены. Да?
Помню, я приехал в Париж сейчас после тяжелой болезни и все еще больной… и вдруг чудодейственно воспрянул. Ходил с утра до вечера по бульварам и улицам, одолевал довольно крутые подъемы — и не знал усталости. Мало того: иду однажды по бульвару и встречаю русского
доктора Г., о котором мне было известно, что он в последнем градусе чахотки (и, действительно, месяца три спустя он умер в Ницце). Разумеется,
удивляюсь.
— Я буду с ним говорить, — начал было довольно решительно
доктор, — что вот Егор Егорыч по-прежнему любит Валерьяна Николаича и
удивляется, почему он его оставил!
«Почему? — она искренне
удивилась. — Мне хочется всегда быть только собой. Что может быть скромнее, дорогой
доктор?»
И, не придумав, что сказать, я раза два ударил его бумажным свертком по лицу. Ничего не понимая и даже не
удивляясь, — до такой степени я ошеломил его, — он прислонился спиной к фонарю и заслонил руками лицо. В это время мимо проходил какой-то военный
доктор и видел, как я бил человека, но только с недоумением посмотрел на нас и пошел дальше.
Опять у меня стала бывать сестра; оба они, увидев друг друга, всякий раз
удивлялись, но по радостному, виноватому лицу ее видно было, что встречи эти были не случайны. Как-то вечером, когда мы играли на бильярде,
доктор сказал мне...
— Прислуга их тоже
удивляются тому, — отвечала Маремьяша. — «Что ж, говорят, мы при чем теперь остались: жалованья не уплачено никому за месяц, сам господин
доктор переехал на другую квартиру и взял только мебель себе!»… В доме все раскидано, разбросано — страсть взглянуть.
Теперь она боялась Мирона,
доктора Яковлева, дочери своей Татьяны и, дико растолстев, целые дни ела. Из-за неё едва не
удивился брат. Дети не уважали её. Когда она уговаривала Якова жениться, сын советовал ей насмешливо...
— Неужели? —
удивился доктор. — Так молоды и уже учительствуете?
— На, на, закричала! Изорвёшь её — чай, она кожаная… Грохнулся я, значит, да шеей-то на сучок и напорись — продрал мясо ажно до самых позвонков, едва не помер… Земской
доктор Левшин, али Левшицын,
удивлялся — ну, говорит, дядя, и крови же в тебе налито, для пятерых, видно! Я говорю ему — мужику крови много и надо, всяк проходящий пьёт из него, как из ручья. Достала? Вот она, записка…
— Да вот, приглядываю по силам; уж и то, говорю вам, всю практику бросила на это время… Оставить-то не на кого…. Ну, тоже
доктор — спасибо ему — навещает пока, а что господин Полояров, так очень даже мало ездят; я просто
удивляюсь на них… Эдакой, подумаешь, ученый, умный человек, писатель, и никакого сострадания!.. Как даже не грешно!..
— Ах… тут есть и не очень гнилые! — как бы
удивляется надзиратель. — Дай-ка и я себе выберу! Да ты поставь здесь лоток… Какие лучше — мы выберем, почистим, а остальные можешь уничтожить. Аникита Николаич, наливайте! Вот так почаще бы нам собираться да рассуждать. А то живешь-живешь в этой глуши, никакого образования, ни клуба, ни общества — Австралия, да и только! Наливайте, господа!
Доктор, яблочек! Самолично для вас очистил!
— Батюшка! Павел Иваныч! —
удивляется токарь, видя перед собой
доктора. — Вашескородие! Благодетель!
— Вы куда? Откуда? —
удивился Ежов, увидев Гришуткина и
доктора.
— «Вы
удивитесь, почтеннейший господин
доктор, получив от меня письмо из Дерпта, и так небрежно написанное на нескольких лоскутках.
— Ах бессовестные, право, — говорил
доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. — Только на минуту не досмотрел. Ведь это такая боль, что я
удивляюсь, как он терпит.
Заверещал главный врач, — солдатики на койках промеж себя тихо
удивляются: тыловой начальник,
доктор, а такая у него в голосе сила. Смотритель трясется-вякает, толстая сестра наседает, а дневальный из офицерской палаты знай свое лопочет про рапорт да подполковничье молоко.