Неточные совпадения
Она как будто вдруг перешла в другую
веру и стала исповедовать ее, не рассуждая, что это за
вера, какие
догматы в ней, а слепо повинуясь ее законам.
Начальник же тюрьмы и надзиратели, хотя никогда и не знали и не вникали в то, в чем состоят
догматы этой
веры, и что означало всё то, что совершалось в церкви, — верили, что непременно надо верить в эту
веру, потому что высшее начальство и сам царь верят в нее.
К религии он относился так же отрицательно, как и к существующему экономическому устройству. Поняв нелепость
веры, в которой он вырос, и с усилием и сначала страхом, а потом с восторгом освободившись от нее, он, как бы в возмездие за тот обман, в котором держали его и его предков, не уставал ядовито и озлобленно смеяться над попами и над религиозными
догматами.
Так же верил и дьячок и еще тверже, чем священник, потому что совсем забыл сущность
догматов этой
веры, а знал только, что за теплоту, за поминание, за часы, за молебен простой и за молебен с акафистом, за всё есть определенная цена, которую настоящие христиане охотно платят, и потому выкрикивал свои: «помилось, помилось», и пел, и читал, что положено, с такой же спокойной уверенностью в необходимости этого, с какой люди продают дрова, муку, картофель.
Догмат же материального бытия, совершенно мертвящий сознание, может быть только
верой, но не знанием.
Теоретически освобожденный, я не то что хранил разные непоследовательные верования, а они сами остались — романтизм революции я пережил, мистическое верование в прогресс, в человечество оставалось дольше других теологических
догматов; а когда я и их пережил, у меня еще оставалась религия личностей,
вера в двух-трех, уверенность в себя, в волю человеческую.
Как ни различны эти фигуры, они встают в моей памяти, объединенные общей чертой:
верой в свое дело.
Догматы были различны: Собкевич, вероятно, отрицал и физику наравне с грамматикой перед красотой человеческого глаза. Овсянкин был одинаково равнодушен к красоте человеческих форм, как и к красоте точного познания, а физик готов был, наверное, поспорить и с Овсянкиным о шестодневии. Содержание
веры было различно, психология одна.
Догматы, откровенные истины
веры — не теории, не учения, не метафизика, не богословие.
Вера, за которую они с удовольствием и с великим самолюбованием готовы пострадать, — это, бесспорно, крепкая
вера, но напоминает она заношенную одежду, — промасленная всякой грязью, она только поэтому мало доступна разрушающей работе времени. Мысль и чувства привыкли к тесной, тяжелой оболочке предрассудков и
догматов, и хотя обескрылены, изуродованы, но живут уютно, удобно.
Так это было с первых времен и так это шло, постоянно усиливаясь, логически дойдя в наше время до
догматов пресуществления и непогрешимости папы или епископов, или писаний, т. е. до совершенно непонятного, дошедшего до бессмыслицы и до требований слепой
веры не богу, не Христу, не учению даже, а лицу, как в католичестве, или лицам, как в православии, или —
веры книжке, как в протестантстве.
Те же требования от паствы
веры в
догматы, выраженные в IV веке и потерявшие всякий смысл для людей нашего времени, и то же требование идолопоклонства, если не перед мощами, иконами, то перед днем субботним и буквой Библии.
Это страшно для спокойствия домашнего очага, для здравой правовой нормы, для обычая, который обтрепался и потерял смысл, протянувшись сквозь столетия, для церковного
догмата, который требует слепой
веры и запрещает испытывать тайну.
В понятии
догмата диалектически соединены, таким образом, оба момента: начало личное и сверхличное, внутреннее и внешнее, свободы и авторитета, знание и
вера.
Таким образом установляется принципиальная возможность и даже необходимость «символа
веры» [Краткое изложение основ вероучения, главных
догматов какой-либо религии.
На этом основании можно и должно научаться
вере, и правая
вера, правые
догматы, «православие», есть и задача для религиозной жизни, а не одна только эмпирическая ее данность.
Этот
догмат прямо и неприкровенно провозглашает антиномию для разума, ибо это полное единение и как бы отожествление абсолютного и относительного, трансцендентного и имманентного, совершенно не может быть постигнуто разумом, а только должно быть осознано в антиномичности своей, как истина
веры.
Вера не абстрактна, но конкретна: это значит, что
вера необходимо родит
догмат того или иного содержания, или же, наоборот,
догмат есть формула того, что опознается
верою как трансцендентное бытие.
Другие отвергают
догмат во имя религиозного целомудрия: им кажется, что выраженная в догматической формуле
вера не есть уже
вера, как и «мысль изреченная есть ложь» [Цитата из стихотворения Ф. И. Тютчева «Silentium!» (1830) (Тютчев Ф. И. Соч...
Акт
веры, приводящий к рождению
догмата, полагающий определенное догматическое содержание, необходимо притязает на качество объективности или транссубъективности; он всею энергией своей отрицается психологизма или субъективизма.
Поэтому
догмат оплодотворяет, но не насилует, ибо это есть
вера человека, его любовь, его чувство жизни, он сам в свободном своем самоопределении.
(Ниже, в связи с учением о
догмате, нам еще придется коснуться вопроса о значении предания для
веры.)
Разумеется, если эти
догматы останутся на степени отвлеченных положений, не имеющих убедительности для ума, но и не получающих жизненной силы
веры, тогда они становятся просто сухою соломой, которая легко сгорает.
Зная слабую струну ревностного католика Горштейна, Алина приписала, что намерена воспользоваться пребыванием в Венеции для основательного изучения
догматов римско-католической
веры, которую намерена принять.
Он их «исповедовал во всех
догматах» их
веры и — надо ему отдать честь — пришел к заключениям весьма правильным и для этих добрых людей благоприятным.
Так что вообще я встречал в поклонниках Шекспира, при моих попытках получить объяснение величия его, совершенно то же отношение, какое встречал и встречается обыкновенно в защитниках каких-либо
догматов, принятых не рассуждением, а
верой.
Француженка, узнав, что Мариорица родилась христианкою, старалась беседами на языке, непонятном для черных стражей, ознакомить ученицу свою с главными
догматами своей
веры.
Так что хотя освобождение от ложных религиозных форм, всё убыстряясь и убыстряясь, совершается, люди нашего времени, откинув
веру в
догматы, таинства, чудеса, святость библии и другие установления церкви, не могут все-таки освободиться от тех ложных государственных учений, которые основались на извращенном христианстве и скрывают истинное.
Впоследствии, когда раскол уже развился, существенными, характеристическими чертами его сделались: безграничное, возведенное на степень
догмата, уважение к старине, к преданию, а особенно к внешним религиозным обрядам, стремление подчинить этому преданию все условия гражданского, общественного и семейного быта, неподвижность жизни общественной, отвержение всякого прогресса, холодность ко всем успехам развития народной жизни, нелюбовь ко всему новому, а в особенности к иноземному, и наконец глубокая, ничем непоколебимая
вера в святость и непогрешимость всякого внешнего обряда, всякого предания, которые носят на себе печать дониконовской старины и старой народности.
По православному каноническому праву, из разномыслящих с господствующею церковью русских людей сюда относятся не принимающие во всей полноте никейского символа и отвергающие, или, по своему мудрованию, изменяющие которые либо из существенных
догматов христианской
веры, как, например,
догматы о Троице, воплощении, таинствах и т. п.
Но она не имела и религиозной
веры, она утеряла жемчужину христианства и фанатически поверила в свое неверие, в целый ряд отрицательных
догматов, которые представлялись непреложными полупросвещенному сознанию.
Правила, даваемые церковью о
вере в
догматы, о соблюдении таинств, постов, молитв, мне были не нужны; а правил, основанных на христианских истинах, не было.
То же, что сказано, что я «посвятил свою литературную деятельность и данный мне от бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви» и т. д., и что «я в своих сочинениях и письмах, во множестве рассеваемых мною так же, как и учениками моими, по всему свету, в особенности же в пределах дорогого отечества нашего, проповедую с ревностью фанатика ниспровержение всех
догматов православной церкви и самой сущности
веры христианской», — то это несправедливо.