Неточные совпадения
Но страннее всего, что он был незнаком даже со стихами Державина: Калигула! твой
конь в сенате Не мог сиять, сияя в злате: Сияют
добрые дела!
Все тут было богато: торные улицы, крепкие избы; стояла ли где телега — телега была крепкая и новешенькая; попадался ли
конь —
конь был откормленный и
добрый; рогатый скот — как на отбор.
А на Остапа уже наскочило вдруг шестеро; но не в
добрый час, видно, наскочило: с одного полетела голова, другой перевернулся, отступивши; угодило копьем в ребро третьего; четвертый был поотважней, уклонился головой от пули, и попала в конскую грудь горячая пуля, — вздыбился бешеный
конь, грянулся о землю и задавил под собою всадника.
И много уже показал боярской богатырской удали: двух запорожцев разрубил надвое; Федора Коржа,
доброго козака, опрокинул вместе с
конем, выстрелил по
коню и козака достал из-за
коня копьем; многим отнес головы и руки и повалил козака Кобиту, вогнавши ему пулю в висок.
— А хотел бы я поглядеть, как они нам обрежут чубы! — говорил Попович, поворотившись перед ними на
коне. И потом, поглядевши на своих, сказал: — А что ж? Может быть, ляхи и правду говорят. Коли выведет их вон тот пузатый, им всем будет
добрая защита.
Как донской-то казак, казак вел
коня поить,
Добрый молодец, уж он у ворот стоит.
У ворот стоит, сам он думу думает,
Думу думает, как будет жену губить.
Как жена-то, жена мужу возмолилася,
Во скоры-то ноги ему поклонилася,
Уж ты, батюшко, ты ли мил сердечный друг!
Ты не бей, не губи ты меня со вечера!
Ты убей, загуби меня со полуночи!
Дай уснуть моим малым детушкам,
Малым детушкам, всем ближним соседушкам.
Конь добрый на крестце почти его понёс,
Катиться возу не давая...
Богат и славен Кочубей.
Его луга необозримы;
Там табуны его
конейПасутся вольны, нехранимы.
Кругом Полтавы хутора
Окружены его садами,
И много у него
добра,
Мехов, атласа, серебра
И на виду, и под замками.
Но Кочубей богат и горд
Не долгогривыми
конями,
Не златом, данью крымских орд,
Не родовыми хуторами, —
Прекрасной дочерью своей
Гордится старый Кочубей.
— А потому… Известно, позорили. Лесообъездчики с Кукарских заводов наехали этак на один скит и позорили. Меду одного, слышь, пудов с пять увезли, воску, крупчатки, денег… Много
добра в скитах лежит, вот и покорыстовались. Ну, поглянулось им, лесообъездчикам, они и давай другие скиты зорить… Большие деньги, сказывают, добыли и теперь в купцы вышли. Дома какие понастроили, одежу завели,
коней…
Куля осадил
коня на первых же шагах и, дав ему крепкие шпоры, заставил карьером броситься к стогу.
Добрая лошадь повиновалась, но на полукурсе снова вдруг неожиданно метнулась и смяла трубачову лошадь.
Не привыкшие к подобным переправам,
добрые наши
кони храпели и фыркали; привязать их к карете или перекладинам, которыми с двух сторон загораживали завозню, было невозможно, и каждую пару держали за поводья наши кучера и люди: с нами остались только Евсеич да Параша.
И вдруг этот самый — милый,
добрый, чудный Брем подскакивает на
коне к горнисту, который держит рожок у рта, и изо всех сил трах кулаком по рожку!
— Нет-с, они
добрые, они этого неблагородства со мною не допускали, чтобы в яму сажать или в колодки, а просто говорят: «Ты нам, Иван, будь приятель: мы, говорят, тебя очень любим, и ты с нами в степи живи и полезным человеком будь, —
коней нам лечи и бабам помогай».
Зазвенел тугой татарский лук, спела тетива, провизжала стрела, угодила Максиму в белу грудь, угодила каленая под самое сердце. Закачался Максим на седле, ухватился за конскую гриву; не хочется пасть
добру молодцу, но доспел ему час, на роду написанный, и свалился он на сыру землю, зацепя стремя ногою. Поволок его
конь по чисту полю, и летит Максим, лежа навзничь, раскидав белые руки, и метут его кудри мать сыру-земли, и бежит за ним по полю кровавый след.
—
Добро, — отвечал посетитель, взлезая на
коня, — а ты, старый черт, помни наш уговор: коли не будет мне удачи, повешу тебя как собаку!
— Эх, батюшка, ведь ты сегодня уж разов пять спрошал. Сказали тебе
добрые люди, что будет отсюда еще поприщ за сорок. Вели отдохнуть, князь, право,
кони устали!
Сальме была искусная наездница, через каждые десять или пятнадцать верст стояли, заранее приготовленные, переменные
кони, охраняемые солдатами, очень любившими своего
доброго капитана, и беглецы полетели «на крыльях любви», как непременно сказал бы поэт того времени.
Для
добрых багровских
коней такое расстояние не требовало отдыха, и выезд назначен был в шесть часов утра.
Что он сказал
добра лошадь, а не
конь, это означало особенную похвалу
коню.
— Не хлопочи, тетка, — сказал Алексей, войдя в избу, — в этой кисе есть что перекусить. Вот тебе пирог да жареный гусь, поставь в печь… Послушайте-ка,
добрые люди, — продолжал он, обращаясь к проезжим, — у кого из вас гнедой
конь с длинной гривою?
— Да с полсорока больше своих не дочтемся! Изменники дрались не на живот, а на смерть: все легли до единого. Правда, было за что и постоять! сундуков-то с
добром… серебряной посуды возов с пять, а казны на тройке не увезешь! Наши молодцы нашли в одной телеге бочонок романеи да так-то на радости натянулись, что насилу на
конях сидят. Бычура с пятидесятью человеками едет за мной следом, а другие с повозками поотстали.
— Посмотри,
добрый человек, — сказал хозяин Кирше, — из ваших
коней один сорвался; чтоб со двора не сбежал.
— Почему ты меня знаешь,
добрый человек? — спросил всадник, приостановя своего
коня.
— На
коня,
добрые молодцы! — закричал Малыш. — Эй ты, рыжая борода, вперед!.. показывай дорогу!.. Ягайло, ступай возле него по правую сторону, а ты, Павша, держись левой руки. Ну, ребята, с богом!..
— Спасибо, ребята! Сейчас велю вам выкатить бочку вина, а завтра приходите за деньгами. Пойдем, боярин! — примолвил отец Еремей вполголоса. — Пока они будут пить и веселиться, нам зевать не должно… Я велел оседлать
коней ваших и приготовить лошадей для твоей супруги и ее служительницы. Вас провожать будет Темрюк: он парень
добрый и, верно, теперь во всем селе один-одинехонек не пьян; хотя он и крестился в нашу веру, а все еще придерживается своего басурманского обычая: вина не пьет.
— Так не чинись, боярин, приляг и засни; нынче же обедать будут поздно. Тимофей Федорович хочет порядком угостить пана Тишкевича, который сегодня прибыл сюда с своим региментом.
Доброго сна, Юрий Дмитрич! А я теперь пойду и взгляну, прибрали ли твоих
коней.
— Вижу, боярин: вон и
конь привязан к дереву… Ну, так и есть: это стог сена. Верно, какой-нибудь проезжий захотел покормить даром свою лошадь… Никак, он нас увидел… садится на
коня… Кой прах! Что ж он стоит на одном месте? ни взад, ни вперед!.. Он как будто нас дожидается… Полно,
добрый ли человек?.. Смотри! он скачет к нам… Берегись, боярин!.. Что это? с нами крестная сила! Не дьявольское ли наваждение?.. Ведь он остался в отчине боярина Шалонского?.. Ах, батюшки светы!. Точно, это Кирша!
— Что толковать о боярах! — перервал приказчик. — Послушай-ка,
добрый человек! Тимофей Федорович приказал тебе выдать три золотых корабленика да жалует тебя на выбор любым
конем из своей боярской конюшни.
Конь иногда сбивает седока,
Сын у отца не вечно в полной воле.
Лишь строгостью мы можем неусыпной
Сдержать народ. Так думал Иоанн,
Смиритель бурь, разумный самодержец,
Так думал и его свирепый внук.
Нет, милости не чувствует народ:
Твори
добро — не скажет он спасибо;
Грабь и казни — тебе не будет хуже.
Задумавшись ехал мрачный горбач, сложа руки на груди и повеся голову; его охотничья плеть моталась на передней луке казацкого седла, и
добрый степной
конь его, горячий, щекотливый от природы, понемногу стал прибавлять ходу, сбился на рысь, потом, чувствуя, что повода висят покойно на его мохнатой шее, зафыркал, прыгнул и ударился скакать…
Охота производится следующим образом: как скоро ляжет густая пороша, двое или трое охотников, верхами на
добрых незадушливых
конях, [В Оренбургской губернии много есть лошадей, выведенных от башкирских маток и заводских жеребцов; эта порода отлично хороша вообще для охоты и в особенности для гоньбы за зверем] вооруженные арапниками и небольшими дубинками, отправляются в поле, разумеется рано утром, чтобы вполне воспользоваться коротким осенним днем; наехав на свежий лисий нарыск или волчий след, они съезжают зверя; когда он поднимется с логова, один из охотников начинает его гнать, преследовать неотступно, а другой или другие охотники, если их двое, мастерят, то есть скачут стороною, не допуская зверя завалиться в остров (отъемный лес), если он случится поблизости, или не давая зверю притаиться в крепких местах, как-то: рытвинах, овражках, сурчинах и буераках, поросших кустарником.
— Да что тут долго толковать, мы в деньгах не постоим, надо поглядеть сперва ходу, как бежит… был бы
конь добрый, цену дадим необидную… веди!
— Лачи (ладно). Ну, братцы, и ты,
добрый человек, — продолжал тот, указывая на лошадь с видом недовольным, — дорого больно просишь; конь-то больно изъезжен, стар; вот и ребята то же говорят…
В числе этих замечаний не нашлось, как водится, ни одного, которое бы не противоречило другому; тот утверждал, что
конь «вислобокий», другой, напротив того, спорил, что он
добрый, третий бился об заклад, что «двужильный», четвертый уверял, что пегая лошадь ни более ни менее как «стогодовалая», и так далее; разумеется, мнения эти никому из них не были особенно дороги, и часто тот, кто утверждал одно, спустя минуту, а иногда и того менее, стоял уже за мнение своего противника.
Это так и следовало — мы ехали от Крон уже около часа, но прошло еще
добрых полчаса — мы все едем, и кнут хлещет по
коням все чаще и чаще, а леса нет.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы
конями,
Все донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«
Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану...
Матрена. С чем женить-то, ягодка! Наш, ведашь, какой достаток? Так себе старичок мой зря болтает: женить да женить. Да не его ума дело. От овса, ведашь,
кони не рыщут, от
добра добра не ищут, — так и это дело. Разве я не вижу (подмигивает), к чему дело клонит.
— А ты, Милов, чего ждёшь? Делать тебе нечего на земле, бери кружку, айда по миру и собирай на памятники нам! Только гляди, чтобы мне — конный! Другие как хотят, а я желаю верхом на чугунном
коне в веках сидеть! И чтобы надпись золотом: на сего
коня посажен деревнею Большие Гнезда Алексей Дмитриев Шипигусев за
добрые его дела вплоть до конца веков!
—
Конь очень хороший! — проговорил он как бы про себя, — и, судя по всему, на нем, должно быть, очень приятно ездить, но, знаете что? Ведь я-то не поеду, — заключил он, обращаясь к нашему хозяину с своей широкой, простодушной улыбкой, которая так шла к
доброму и умному лицу его.
Юность моя, юность во мне ощутилась,
В разум приходила, слезно говорила:
«Кто
добра не хочет, кто худа желает?
Разве змей соперник,
добру ненавистник!
Сама бы я рада — силы моей мало,
Сижу на
коне я, а
конь не обуздан,
Смирить
коня нечем — вожжей в руках нету.
По горам по хóлмам прямо
конь стрекает,
Меня разрывает, ум мой потребляет,
Вне ума бываю, творю что, не знаю.
Вижу я погибель, страхом вся объята,
Не знаю, как быти, как
коня смирити...
Жилин видит — дело плохо. Ружье уехало, с одной шашкой ничего не сделаешь. Пустил он лошадь назад к солдатам — думал уйти. Видит, ему наперерез катят шестеро. Под ним лошадь
добрая, а под теми еще
добрее, да и наперерез скачут. Стал он окорачивать, хотел назад поворотить, да уж разнеслась лошадь, не удержит, прямо на них летит. Видит — близится к нему с красной бородой татарин на сером
коне. Визжит, зубы оскалил, ружье наготове.
И вставал Сухман на резвы ноги,
Он седлал
коня свого
доброго,
Выезжал Сухман ко синю морю,
Ко синю морю, к тихим заводям.
Встал Добрынюшка на резвы ноги,
Он седлал
коня свого
доброго,
Выезжал в поле к мать Непре-реке,
Увидал — лежит сила ратная,
В сорок тысячей, вся побитая.
И пустил
коня свого
доброго.
— Да ведь его задаром посадили! Покеда до суда он, почитай, год в остроге сидел, а теперь, спрашивается, за что сидит?
Добро бы, убивал, скажем, или
коней крал, а то так попал, здорово живешь.
— Бери Алмаза, душа моя, княжна-зоренька! Бери Алмаза! Алмаз хороший
конь, не чета Смелому… Не выдаст, не сбросит. Бери Алмаза,
добрый тебе будет товарищ Алмаз, барышня! — говорил он, бросаясь исполнять мою просьбу.
И Евангел сбегал, нанял бодрую тройку ямских
коней и через час катил в сумеречной мгле, населяя мреющую даль образами своей фантазии, в которой роились истина,
добро и красота, и красота во всем: в правде, в
добре, в гармонии. Он всячески старался развлекать молчаливую Лару и все вдохновлялся, все говорил и все старался оправдать, всему найти извинение. Время пролетело незаметно.
—
Кони у них
добрые, — рассказывал казак. — А вооружение плохое, никуда не тоже, одни шашки да револьверы. Как налетели мы с пиками, — они все равно, что безоружные, ничего с нами не могли поделать.
Буду делать, что могу, и между тем, для безопасности собственной персоны, не худо иметь в готовности оседланного
коня и
добрую пару пистолетов».