Неточные совпадения
— Дядя мой, оказывается. Это — недавно открылось. Он — не совсем дядя, а был женат на
сестре моей матери, но он любит семейственность, родовой быт и желает, чтоб я считалась его племянницей. Я — могу! Он —
добрый и полезный старикан.
Он дал ей десять рублей и сказал, что больше нет. Но потом, обдумав дело с кумом в заведении, решил, что так покидать
сестру и Обломова нельзя, что, пожалуй, дойдет дело до Штольца, тот нагрянет, разберет и, чего
доброго, как-нибудь переделает, не успеешь и взыскать долг, даром что «законное дело»: немец, следовательно, продувной!
Вот в какое лоно патриархальной тишины попал юноша Райский. У сироты вдруг как будто явилось семейство, мать и
сестры, в Тите Никоныче — идеал
доброго дяди.
— Бабушка! — с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она зовет меня: еду, еду! Ведь там тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки
доброй, нежной, умной женщины; и еще две
сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
Когда я всходил на лестницу, мне ужасно захотелось застать наших дома одних, без Версилова, чтоб успеть сказать до его прихода что-нибудь
доброе матери или милой моей
сестре, которой я в целый месяц не сказал почти ни одного особенного слова.
— Расскажу Софье Андреевне и
сестре твоей, что заходил и застал тебя в
добром здоровье.
И Нехлюдову, несмотря на то, что он ничего, кроме самых
добрых чувств, не питал к
сестре и ничего не скрывал от нее, теперь было тяжело, неловко с ней, и хотелось поскорее освободиться от нее.
Невеста своих женихов,
сестра своих
сестер берет Верочку за руку, — Верочка, я хотела всегда быть
доброй с тобой, ведь ты
добрая, а я такова, каков сам человек, с которым я говорю. Но ты теперь грустная, — видишь, и я грустная; посмотри, хороша ли я грустная?
— Успокойся, успокойся, все перемелется. Ты постарайся, чтоб
сестра перестала сердиться на тебя, она женщина больная, надобно ей уступить, она ведь все ж
добра тебе желает; ну, а насильно тебя замуж не отдадут, за это я тебе отвечаю.
Одна из
сестер Золотухиной, как я уже упомянул выше, была выдана замуж в губернский город за приходского священника, и Марье Маревне пришло на мысль совершенно основательное предположение, что
добрые родные, как люди зажиточные и притом бездетные, охотно согласятся взять к себе в дом племянника и поместить его в губернскую гимназию приходящим учеником.
И вот, по праздникам, стали являться гости: приходила
сестра бабушки Матрена Ивановна, большеносая крикливая прачка, в шелковом полосатом платье и золотистой головке, с нею — сыновья: Василий — чертежник, длинноволосый,
добрый и веселый, весь одетый в серое; пестрый Виктор, с лошадиной головою, узким лицом, обрызганный веснушками, — еще в сенях, снимая галоши, он напевал пискляво, точно Петрушка...
Для
сестры же тут
доброе дело выходит: все-таки будет пристроена!..
Тотчас не благодарил вас за
доброе ваше дружеское участие, ожидая от
сестры ответа на мое намерение перебраться к вам как будто восвояси.
Маленькой Annette мильон поцелуев от дяди Пу…Еще последняя просьба: не откажите мне помогать советами
добрым моим
сестрам, если они будут иметь в них нужду при могущей скоро случиться перемене в их семейных делах.
Не знаю, как тебе высказать всю мою признательность за твою дружбу к моим
сестрам. Я бы желал, чтоб ты, как Борис, поселился в нашем доме. Впрочем, вероятно, у тебя казенная теперь квартира. Я спокойнее здесь, когда знаю, что они окружены лицейскими старого чекана. Обними нашего директора почтенного. Скоро буду к нему писать. Теперь не удастся. Фонвизины у меня — заранее не поболтал на бумаге, а при них болтовня и хлопоты хозяина, радующегося
добрым гостям. Об них поговорю с Николаем.
Eudoxie, ты
добра и, я уверен, готова на всякое пожертвование для [меня], но прошу тебя не ехать ко мне, ибо мы будем все вместе, и вряд ли позволят
сестре следовать за братом, ибо, говорят, Чернышевой это отказано. [А. Г. Чернышева все-таки поехала в Сибирь к мужу Н. М. Муравьеву и брату З. Г. Чернышеву.] Разлука сердец не разлучит.
Давно я прочел твой листок,
добрый друг Матюшкин, давно поблагодарил тебя за него, но еще не откликнулся тебе, — тебе, впрочем, давно сказали
добрые мои
сестры, что я в марте месяце порадован был твоим письменным воспоминанием. С тех пор много времени прошло, но мы такими сроками отсчитываем время, что эта отсрочка нипочем, особенно когда независимо от годов верна лицейская дружба. С этой уверенностию можно иногда и молча понимать друг друга.
Сестра пишет, что в июне обещают перевести нас в Тобольск. Значит, в июле мы увидимся. С горестью пожмите руку
доброму Матвею Ивановичу. Письмо Волконского сегодня посылаю в Тобольск. Туда, кажется, никто не писал. Адресую Бобрищеву-Пушкину. Мне вдруг попалась эта весть, так что почти не верится.
— Ничего, ничего, дорогая Любочка, — быстро прошептал Лихонин, задерживаясь в дверях кабинета, — ничего,
сестра моя, это всё люди свои, хорошие,
добрые товарищи. Они помогут тебе, помогут нам обоим. Ты не гляди, что они иногда шутят и врут глупости. А сердца у них золотые.
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха с невестою
сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать,
добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не попало.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а
сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с
сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой
добрый господин, мой верный друг?
Много ли, мало ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во палате высокой беломраморной, сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со короною царскою, в одежде златокованной, перед ним стоит отец с
сестрами, а кругом на коленях стоит свита великая, все одеты в парчах золотых, серебряных; и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою
добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь в образе человеческом, будь моей невестою желанною.
Прасковьи Ивановны я не понимал; верил на слово, что она
добрая, но постоянно был недоволен ее обращением со мной, с моей
сестрой и братцем, которого она один раз приказала было высечь за то, что он громко плакал; хорошо, что маменька не послушалась.
«Пусть-де околеет, туда и дорога ему…» И прогневалась на
сестер старшиих дорогая гостья, меньшая
сестра, и сказала им таковы слова: «Если я моему господину
доброму и ласковому за все его милости и любовь горячую, несказанную заплачу его смертью лютою, то не буду я стоить того, чтобы мне на белом свете жить, и стоит меня тогда отдать диким зверям на растерзание».
— Сейчас я от
сестры письмо получил, — сказал он, — она пишет, что будет так
добра — приедет гостить к нам.
— Да как убили опричники матушку да батюшку,
сестер да братьев, скучно стало одному на свете; думаю себе: пойду к
добрым людям; они меня накормят, напоят, будут мне братьями да отцами! Встретил в кружале вот этого молодца, догадался, что он ваш, да и попросил взять с собою.
Они оба такие же, как были: старший, горбоносый, с длинными волосами, приятен и, кажется,
добрый; младший, Виктор, остался с тем же лошадиным лицом и в таких же веснушках. Их мать —
сестра моей бабушки — очень сердита и криклива. Старший — женат, жена у него пышная, белая, как пшеничный хлеб, у нее большие глаза, очень темные.
— Вот видишь, — говорит ему Дыма. — Теперь вот кланяешься, как
добрый, а сам подумай, что ты с нами наделал: родная
сестра уехала одна. Поди ты к чорту! — Он плюнул и сердито отвернулся от немца.
Когда же я начал умолять его, ссылаясь на престарелую мать и девицу-сестру, у которой единственное сокровище на земле — ее добродетель, то он не только не внял голосу великодушия, но даже позволил себе несколько двусмысленностей насчет добродетели моей
доброй, бедной
сестры.
Грустная тень давно слетела с лица молодых. Они были совершенно счастливы.
Добрые люди не могли смотреть на них без удовольствия, и часто повторялись слова: «какая прекрасная пара!» Через неделю молодые собирались ехать в Багрово, куда
сестры Алексея Степаныча уехали через три дня после свадьбы. Софья Николавна написала с ними ласковое письмо к старикам.
— Эх, любезный, жаль, что твой боярин не запорожский казак! У нас в куренях от этого не сохнут; живем, как братья, а
сестер нам не надобно. От этих баб везде беда.
Добрый ночи, товарищ!
Наташа(мечется почти в беспамятстве). Люди
добрые…
сестра моя и Васька убили! Полиция — слушай… Вот эта,
сестра моя, научила… уговорила… своего любовника… вот он, проклятый! — они убили! Берите их… судите… Возьмите и меня… в тюрьму меня! Христа ради… в тюрьму меня!..
Наташа(вдруг, громко). А-а… я поняла!.. Так, Василий?!
Добрые люди! Они — заодно!
Сестра моя и — он… они заодно! Они всё это подстроили! Так, Василий?.. Ты… для того со мной давеча говорил… чтобы она всё слышала? Люди
добрые! Она — его любовница… вы — знаете… это — все знают… они — заодно! Она… это она его подговорила мужа убить!.. муж им мешал… и я — мешала… Вот — изувечили меня…
Ирина стала вдруг повадлива как овечка, мягка как шелк и бесконечно
добра; принялась давать уроки своим младшим
сестрам — не на фортепьяно, — она не была музыкантшей — но во французском языке, в английском; читала с ними их учебники, входила в хозяйство; все ее забавляло, все занимало ее; она то болтала без умолку, то погружалась в безмолвное умиление; строила различные планы, пускалась в нескончаемые предположения о том, что она будет делать, когда выйдст замуж за Литвинова (они нисколько не сомневались в том, что брак их состоится), как они станут вдвоем…
Провожу-то ли я дружка далекохонько,
Я до города-то его, до Владимира,
Я до матушки-то его, каменной Москвы.
Середи-то Москвы мы становилися.
Господа-то купцы на нас дивовалися.
Уж и кто это, да с кем прощается?
Или муж с женой, или это брат с
сестрой,
Добрый молодец с красной девицей?
Кручинина. Разве
сестры милосердия, со всей любовью, ухаживают только за теми, кого можно вылечить? Нет, они еще с большей любовью заботятся и о безнадежных, неизлечимых. Теперь вы, вероятно, согласитесь, что бывают женщины, которые делают
добро без всяких расчетов, а только из чистых побуждений. Отвечайте мне. Бывают?
— Моя
сестра, разумеется, как баба, сама виновата, — произнес он, зареготав жеребчиком. — Ядовита она у нас очень. Но я Нестора Игнатьича всегда уважал и буду уважать, потому что он
добрый, очень
добрый был для всех нас. Маменька с
сестрою там как им угодно: это их дело.
Дорушка заметила, что
сестра ее поражена мыслью о том, что Нестора Игнатьевича могут разбранить, обидеть и вообще не пожалеть его, когда он сам такой
добрый, ко гда он сам так искренно всех жалеет.
А между тем время работало свою работу. Маленькая сестрица Ани, взятая из сострадания очень
доброю и просвещенною женою нового управителя, подросла, выучилась писать и прислала
сестре очень милое детское письмо.
— Я от скуки каждый день наблюдаю из окна, уж вы извините, — продолжала она, глядя в газету, — и часто вижу вас и вашу
сестру. У нее всегда такое
доброе, сосредоточенное выражение.
Сыновей княгиня этим выделом не боялась обидеть, потому что, по ее мнению, им и так доставалось против
сестры очень много, а к тому же княгиня рассчитывала
добрым хозяйством увеличить их состояние к тому времени, когда они придут в совершенный возраст.
Энергическая девушка, пользуясь любовью и уважением купеческого дома, в который сбывала свои ковры, необыкновенно ловко и быстро просватала свою младшую красивую
сестру за приказчика этого дома, молодого человека, который, по соображениям Марьи Николаевны, подавал
добрые надежды, и не обманул их:
сестра ее была за ним счастлива.
Сыновья бросились собирать себе на головы горящие уголья: посоветовавшись между собою и не найдя никаких поводов к несогласному действию, они объявили матери, что ее
добрая воля была награждать их
сестру свыше законной меры, да еще второй раз давать зятю на разживу и поручаться за его долги; что они во всем этом неповинны и отвечать последними остатками состояния не желают, а берут их себе, так как эта малая частица их собственными трудами заработана, а матери предоставляют ведаться с кредиторами покойного зятя, как она знает.
Негина. Нет, пожалуйста, не откажись. Я как
сестра… я как
сестра, Петя. Ну, доставь ты мне эту радость!.. Как
сестра… Чем же я тебе за все
добро твое?..
Это была
сестра жены,
добрая, глупая вдова.
— Знаешь ли,
сестра! — примолвил вполголоса Ижорской, смотря вслед за Рославлевым, который вышел вместе с Полиною, — знаешь ли, кто больше всех пострадал от этого несчастного случая? Ведь это он! Свадьба была назначена на прошлой неделе, а бедняжка Владимир только сегодня в первый раз поговорит на свободе с своей невестою. Не в
добрый час он выехал из Питера!
Полина склонила голову на грудь больной, и слезы ее смешались с слезами
доброй Оленьки, которая, обнимая
сестру свою, повторяла...
Я очнулся ранним и свежим зимним утром. Тит сидел у стола и что-то читал. Я долго смотрел на него, на его лицо, склоненное на руки, внимательное,
доброе и умное. С таким выражением Тит никогда не читал записки. Так он читал только письма
сестры и матери. Все лицо его светилось тогда каким-то внутренним светом. Потом он поднял глаза на меня. В них был тот же свет.
Благодарим на
добром слове, на привете ласковом!» Но Костик глянул на мать, глянул на
сестру, они и пошли.
Приехавший вместе с нею дядя не переменил для молодой жены своих привычек. Сказавши несколько слов с моей матерью, он тут же в гостиной задремал на кресле. Помню, что через год после этого на мезонине Добро-Водского дома, я заглядывал в люльку моей кузины Любиньки, а через год или два родилась ее
сестра Анюта, Мужского потомства у дяди Ивана Неофитовича не было.