Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали,
и вы туда ж за ними!
и я вот ни от кого
до сих пор толку не
доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку
и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах
и вавилонянах — еще ничего, а как
добрался до Александра Македонского, то я не могу вам сказать, что с ним сделалось.
Скотинин. Ба! ба! ба! Да эдак
и до меня
доберутся. Да эдак
и всякий Скотинин может попасть под опеку… Уберусь же я отсюда подобру-поздорову.
Даже сочинены были стихи, в которых автор
добирался до градоначальниковой родительницы
и очень неодобрительно отзывался о ее поведении.
Не говоря о том, что на него весело действовал вид этих счастливых, довольных собою
и всеми голубков, их благоустроенного гнезда, ему хотелось теперь, чувствуя себя столь недовольным своею жизнью,
добраться в Свияжском
до того секрета, который давал ему такую ясность, определенность
и веселость в жизни.
— Ну, как я рад, что
добрался до тебя! Теперь я пойму, в чем состоят те таинства, которые ты тут совершаешь. Но нет, право, я завидую тебе. Какой дом, как славно всё! Светло, весело, — говорил Степан Аркадьич, забывая, что не всегда бывает весна
и ясные дни, как нынче. —
И твоя нянюшка какая прелесть! Желательнее было бы хорошенькую горничную в фартучке; но с твоим монашеством
и строгим стилем — это очень хорошо.
— Эти глупые шиньоны!
До настоящей дочери
и не
доберешься, а ласкаешь волосы дохлых баб. Ну что, Долинька, — обратился он к старшей дочери, — твой козырь что поделывает?
Они были дружны с Левиным,
и поэтому Левин позволял себе допытывать Свияжского,
добираться до самой основы его взгляда на жизнь; но всегда это было тщетно. Каждый раз, как Левин пытался проникнуть дальше открытых для всех дверей приемных комнат ума Свияжского, он замечал, что Свияжский слегка смущался; чуть-заметный испуг выражался в его взгляде, как будто он боялся, что Левин поймет его,
и он давал добродушный
и веселый отпор.
Вот мы
и свернули налево
и кое-как, после многих хлопот,
добрались до скудного приюта, состоящего из двух саклей, сложенных из плит
и булыжника
и обведенных такою же стеною; оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после узнал, что правительство им платит
и кормит их с условием, чтоб они принимали путешественников, застигнутых бурею.
Они удалились, а я продолжал свой путь с большей осторожностью
и наконец счастливо
добрался до своей квартиры.
Добравшись до мелкого места, барин стал на ноги, покрытый клетками сети, как в летнее время дамская ручка под сквозной перчаткой, — взглянул вверх
и увидел гостя, в коляске въезжавшего на плотину.
На сорóке тащились они полтора дни с лишком; на дороге ночевали, переправлялись через реку, закусывали холодным пирогом
и жареною бараниною,
и только на третий день утром
добрались до города.
Теперь же решился он во что бы то ни стало
добраться до таможни,
и добрался.
Коцебу, в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору — девица Зяблова, прочие лица были
и того менее замечательны; однако же он прочел их всех,
добрался даже
до цены партера
и узнал, что афиша была напечатана в типографии губернского правления, потом переворотил на другую сторону: узнать, нет ли там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза, свернул опрятно
и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни попадалось.
И сколько раз уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они
и тут умели отшатнуться
и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи
и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки
добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход, где дорога?
Надо было видеть, как одни, презирая опасность, подлезали под нее, другие перелезали через, а некоторые, особенно те, которые были с тяжестями, совершенно терялись
и не знали, что делать: останавливались, искали обхода, или ворочались назад, или по хворостинке
добирались до моей руки
и, кажется, намеревались забраться под рукав моей курточки.
У меня недоставало сил стащить его с места,
и я начинал кричать: «Ату! ату!» Тогда Жиран рвался так сильно, что я насилу мог удерживать его
и не раз упал, покуда
добрался до места.
Ни
до одной правды не
добирались, не соврав наперед раз четырнадцать, а может,
и сто четырнадцать, а это почетно в своем роде; ну, а мы
и соврать-то своим умом не умеем!
Хлопуша
и Белобородов не сказали ни слова
и мрачно смотрели друг на друга. Я увидел необходимость переменить разговор, который мог кончиться для меня очень невыгодным образом,
и, обратясь к Пугачеву, сказал ему с веселым видом: «Ах! я было
и забыл благодарить тебя за лошадь
и за тулуп. Без тебя я не
добрался бы
до города
и замерз бы на дороге».
Я слыхал о тамошних метелях
и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силен; я понадеялся
добраться заблаговременно
до следующей станции
и велел ехать скорее.
Он опять тяжело повернулся к стене; а Василий Иванович вышел из кабинета
и,
добравшись до жениной спальни, так
и рухнулся на колени перед образами.
Аркадий первый вышел на крыльцо; он взобрался в ситниковскую коляску. Его почтительно подсаживал дворецкий, а он бы с удовольствием его побил или расплакался. Базаров поместился в тарантасе.
Добравшись до Хохловских выселков, Аркадий подождал, пока Федот, содержатель постоялого двора, запряг лошадей,
и, подойдя к тарантасу, с прежнею улыбкой сказал Базарову...
А Павел Петрович вышел из саду
и, медленно шагая,
добрался до леса. Он остался там довольно долго,
и когда он вернулся к завтраку, Николай Петрович заботливо спросил у него, здоров ли он?
до того лицо его потемнело.
Он был сыном уфимского скотопромышленника, учился в гимназии, при переходе в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов прожил некоторое время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой, пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними в Канаду, но на острове Крите заболел,
и его возвратили в Одессу. С юга пешком
добрался до Москвы
и здесь осел, решив...
В тесной толпе ему было душно; в лодку он садился с неверною надеждою
добраться благополучно
до другого берега, в карете ехал, ожидая, что лошади понесут
и разобьют.
Потом он мел — не всякий день, однако ж, — середину комнаты, не
добираясь до углов,
и обтирал пыль только с того стола, на котором ничего не стояло, чтоб не снимать вещей.
Он выбежит
и за ворота: ему бы хотелось в березняк; он так близко кажется ему, что вот он в пять минут
добрался бы
до него, не кругом, по дороге, а прямо, через канаву, плетни
и ямы; но он боится: там, говорят,
и лешие,
и разбойники,
и страшные звери.
Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь — вот что было его постоянною задачею,
и,
добираясь постепенно
до ее решения, он понимал всю трудность ее
и был внутренне горд
и счастлив всякий раз, когда ему случалось заметить кривизну на своем пути
и сделать прямой шаг.
Она быстро поставила кофейник на стол, схватила с пола Андрюшу
и тихонько посадила его на диван к Илье Ильичу. Ребенок пополз по нем,
добрался до лица
и схватил за нос.
Ее воображению открыта теперь самая поэтическая сфера жизни: ей должны сниться юноши с черными кудрями, стройные, высокие, с задумчивой, затаенной силой, с отвагой на лице, с гордой улыбкой, с этой искрой в глазах, которая тонет
и трепещет во взгляде
и так легко
добирается до сердца, с мягким
и свежим голосом, который звучит как металлическая струна.
— Вот я
до логики-то
и добираюсь, — сказал Марк, — только боюсь, не две ли логики у нас!..
Он уже не по-прежнему, с стесненным сердцем, а вяло прошел сумрачную залу с колоннадой, гостиные с статуями, бронзовыми часами, шкафиками рококо
и, ни на что не глядя,
добрался до верхних комнат; припомнил, где была детская
и его спальня, где стояла его кровать, где сиживала его мать.
Назад идти опять между сплошных кустов, по кочкам
и ямам подниматься вверх, он тоже не хотел
и потому решил протащиться еще несколько десятков сажен
до проезжей горы, перелезть там через плетень
и добраться по дороге
до деревни.
Много комнат прошли Райский
и Аянов, прежде нежели
добрались до жилья, то есть
до комнат, где сидели обе старухи
и Софья Николаевна.
Не было возможности дойти
до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень,
добрались до балкона
и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды
и едва пришли в себя. Несмотря на зонтик, солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
Он горел тускло
и наконец стал мерцать так слабо, что я почти ощупью
добрался до кровати
и залез под синий кисейный занавес.
Но вот наконец
добрались и до мелких торговцев.
«Мы однажды
добрались в пургу
до юрты, — говорил отец Никита, — а товарищи отстали: не послушали инстинкта собак, своротили их не туда, куда те мчали,
и заблудились.
Иногда я приходил в отчаяние. Как, при этих болях, я выдержу двух — или трехгодичное плавание? Я слег
и утешал себя мыслью, что,
добравшись до Англии, вернусь назад.
И к этому еще туманы, качка
и холод!
Мы стянулись кое-как
и добрались до нашего судна, где застали гостей: трех длиннобородых старцев в белых, с черными полосками, халатах
и сандалиях на босу ногу.
Когда наконец англичане
доберутся до них
и в неприступных убежищах, тогда они смиряются, несут повинные головы, выдают часть оружия
и скота
и на время затихают, грабя изредка, при случае.
Кое-как
добрался я
до своей каюты, в которой не был со вчерашнего дня, отворил дверь
и не вошел — все эти термины теряют значение в качку — был втиснут толчком в каюту
и старался удержаться на ногах, упираясь кулаками в обе противоположные стены.
Вчера, 17-го, какая встреча: обедаем; говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг
и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «Восток» идет к нам с вестями из Европы, с письмами… Все ожило. Через час мы читали газеты, знали все, что случилось в Европе по март. Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено идти к русским берегам. Что-то будет? Скорей бы
добраться: всего двести пятьдесят миль осталось
до места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
На последних пятистах верстах у меня начало пухнуть лицо от мороза.
И было от чего: у носа постоянно торчал обледенелый шарф: кто-то будто держал за нос ледяными клещами. Боль невыносимая! Я спешил
добраться до города, боясь разнемочься,
и гнал более двухсот пятидесяти верст в сутки, нигде не отдыхал, не обедал.
Лошади от ветра воротят морды назад, ямщики тоже,
и седоки прячут лицо в подушки — напрасно: так
и режет шею, спину, грудь
и непременно
доберется до носа.
Два раза пытался я
добраться до средины постели
и два раза скатывался долой.
Штили держали нас дня два почти на одном месте, наконец 17 мая нашего стиля, по чуть-чуть засвежевшему ветерку, мимо низменного, потерявшегося в зелени берега
добрались мы
до Анжерского рейда
и бросили якорь. Чрез несколько часов прибыл туда же испанский транспорт, который вез из Испании отряд войск в Манилу.
Они думали, что
и все так будет, что не
доберутся до них, не захотят или не смогут.
Мы шли, шли в темноте, а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во мраке. Нас провожал тот же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не туда попали,
и, если б не провожатый, мы проблуждали бы целую ночь. Наконец
добрались до речки,
до вельбота,
и вздохнули свободно, когда выехали в открытое море.
Мы за ним,
и скоро, измученные,
добрались до трактира, который окружен открытой круглой галереей, отчего
и называется ротондой.