Неточные совпадения
— Возвращаясь к Толстому —
добавлю: он учил думать, если можно назвать учением его мысли вслух о
себе самом. Но он никогда не учил жить, не учил этому даже и в так называемых произведениях художественных, в словесной игре, именуемой искусством… Высшее искусство — это искусство жить в благолепии единства плоти и духа. Не отрывай чувства
от ума, иначе жизнь твоя превратится в цепь неосмысленных случайностей и — погибнешь!
— И зовете меня на помощь; думал, что пришла пора медведю «сослужить службу», и чуть было не оказал вам в самом деле «медвежьей услуги», —
добавил он, вынимая из кармана и показывая ей обломок бича. —
От этого я позволил
себе сделать вам дерзкий вопрос об имени… Простите меня, ради Бога, и скажите и остальное: зачем вы открыли мне это?
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому, другому,
себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую
от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
— Разумеется… ну, а так как место зависит
от меня и вам, вероятно, все равно, в который из этих городов я вас назначу, то я вам дам первую ваканцию советника губернского правления, то есть высшее место, которое вы по чину можете иметь. Шейте
себе мундир с шитым воротником, —
добавил он шутя.
— Славная какая! — произнесла она, отодвинув
от себя Гловацкую, и, держа ее за плечи, любовалась девушкою с упоением артиста. — Точно мать покойница: хороша; когда б и сердце тебе Бог дал материно, —
добавила она, насмотревшись на Женни, и протянула руку стоявшему перед ней без шапки Никитушке.
— А я не оскорблен? Они меня не оскорбили, когда я помыслом не считаю
себя виновным в службе? — воскликнул губернатор, хватая
себя за голову и потом, с заметным усилием приняв спокойный вид, снова заговорил: — На вопрос о вступительной речи моей пропишите ее всю целиком, все, что припомните,
от слова до слова, как и о какого рода взяточниках я говорил; а если что забыли, я сам дополню и
добавлю: у меня все на памяти. Я говорил тогда не зря. Ну, теперь, значит, до свиданья… Ступайте, займитесь этим.
— Ха-ха-ха! Вот, бог меня убей, шельма какая у нас этот Николавра! — взвыл вдруг
от удовольствия дьякон Ахилла и, хлопнув
себя ладонями по бедрам,
добавил: — Глядите на него — маленький, а между тем он, клопштос, с царем разговаривал.
Я решил
себе, что это именно так, и написал об этом моему дяде,
от которого чрез месяц получаю большой пакет с дарственною записью на все его имения и с письмом, в котором он кратко извещал меня, что он оставил дом, живет в келье в одной пустыни и постригся в монахи, а потому, —
добавляет, — «не только сиятельством, но даже и благородием меня впредь не титулуй, ибо монах благородным быть не может!» Эта двусмысленная, шутливая приписка мне немножко не понравилась: и этого он не сумел сделать серьезно!..
— И ведь какой способный малый! — говорил он мне об Сенечке. — Какое хочешь дело… только намекни! он сейчас не только поймет, но даже сам
от себя добавит и разовьет!
— Ха-ха-ха! Вот, бог меня убей, шельма какая у нас этот Николавра! — взвыл вдруг
от удовольствия дьякон Ахилла и, хлопнув
себя ладонями по бедрам,
добавил: — Глядите на него, а он, клопштос, с царем разговаривал!
— Только волосы выдают. Кудри, как у девочки, — пробурчал он
себе под нос, оглядывая всю фигурку Таси пристальным, испытующим взглядом. — Ну, да это легко исправить, —
добавил он и, прежде чем Тася могла опомниться, старый фокусник схватил со стола большие ножницы, какими обыкновенно кроят портные, и вмиг
от красивых, глянцевитых кудрей девочки не осталось и следа.
Вечером того же дня Аким Данилыч сидел в бакалейной лавке Фертикулина, пил лимонад-газес с коньяком и писал: «Кроме официальной бумаги, смею
добавить, ваше-ство, и
от себя некоторое присовокупление.
По этому ответу можно было судить, в каком нравственном состоянии духа находился опальный царедворец, — если только ответ этот не был фразой,
добавим мы
от себя.
— Мега, я здорова, — засмеялась она в ответ на вопросы Сергея Сергеевича, тоже подавая ему руку, которую он почтительно поцеловал. — Разве стоит за меня бояться, мне никогда ни
от чего ничего не делается и ничто не пробирает, точно я заколдованная. Даже досадно. А, может быть, кошачья натура, — с новым смехом
добавила она. — А вы как тут без меня живете, хорошо ли
себя ведете
себя, мои милые дети…
— Это верней всего, а я, несчастный, клевещу на нее, на эту чистую девушку… Боже, какой я низкий, подлый человек… Это более чем «некрасиво», — припомнилось ему выражение Кудрина, — это возмутительно, этому нет имени, —
добавил он
от себя.