Неточные совпадения
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам,
для общей нашей пользы, всякое
письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.
Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник
для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел писать.
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"
Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал
для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Он прочел
письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни жестокого слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост
для возвращения. Сложив
письмо и загладив его большим массивным ножом слоновой кости и уложив в конверт с деньгами, он с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было в нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
Получив
письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был
для Левина всегда чрезвычайно интересен.
PS. При этом
письме деньги, которые могут понадобиться
для ваших расходов».
Он прочел
письма. Одно было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он
для продажи этого леса будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
— Хорошо, — сказала она и, как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала
письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила
письмо и стала читать с конца. «Я сделал приготовления
для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла
письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
— О, нет! — как будто с трудом понимая, — сказал Вронский. — Если вам всё равно, то будемте ходить. В вагонах такая духота.
Письмо? Нет, благодарю вас;
для того чтоб умереть, не нужно рекомендаций. Нешто к Туркам… — сказал он, улыбнувшись одним ртом. Глаза продолжали иметь сердито-страдающее выражение.
— Вы приедете ко мне, — сказала графиня Лидия Ивановна, помолчав, — нам надо поговорить о грустном
для вас деле. Я всё бы дала, чтоб избавить вас от некоторых воспоминаний, но другие не так думают. Я получила от нее
письмо. Она здесь, в Петербурге.
Алексей Александрович долго возился с ними, написал им программу, из которой они не должны были выходить, и, отпустив их, написал
письма в Петербург
для направления депутации.
Последнее ее
письмо, полученное им накануне, тем в особенности раздражило его, что в нем были намеки на то, что она готова была помогать ему
для успеха в свете и на службе, а не
для жизни, которая скандализировала всё хорошее общество.
Просидев дома целый день, она придумывала средства
для свиданья с сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это
письмо, когда ей принесли
письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но
письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
Воображаясь героиней
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя…
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был не Грандисон.
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря на луну…
Вдруг мысль в уме ее родилась…
«Поди, оставь меня одну.
Дай, няня, мне перо, бумагу
Да стол подвинь; я скоро лягу;
Прости». И вот она одна.
Всё тихо. Светит ей луна.
Облокотясь, Татьяна пишет.
И всё Евгений на уме,
И в необдуманном
письмеЛюбовь невинной девы дышит.
Письмо готово, сложено…
Татьяна!
для кого ж оно?
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места
для признаний
И
для вручения
письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то… не то, избави Боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.
— В бреду? Нет… Ты выходишь за Лужина
для меня. А я жертвы не принимаю. И потому, к завтраму, напиши
письмо… с отказом… Утром дай мне прочесть, и конец!
«Двадцать городовому, три Настасье за
письмо… — значит, Мармеладовым дал вчера копеек сорок семь али пятьдесят», — подумал он,
для чего-то рассчитывая, но скоро забыл даже,
для чего и деньги вытащил из кармана.
Прочитав это
письмо, я чуть с ума не сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое
для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к генералу и опрометью к нему вбежал.
Клим изорвал
письмо, разделся и лег, думая, что в конце концов люди только утомляют. Каждый из них, бросая в память тяжелую тень свою, вынуждает думать о нем, оценивать его, искать
для него место в душе. Зачем это нужно, какой смысл в этом?
Самгин собрал все листки, смял их, зажал в кулаке и, закрыв уставшие глаза, снял очки. Эти бредовые
письма возмутили его, лицо горело, как на морозе. Но, прислушиваясь к себе, он скоро почувствовал, что возмущение его не глубоко, оно какое-то физическое, кожное. Наверное, он испытал бы такое же, если б озорник мальчишка ударил его по лицу. Память услужливо показывала Лидию в минуты, не лестные
для нее, в позах унизительных, голую, уставшую.
Внезапно, но твердо он решил перевестись в один из провинциальных университетов, где живут, наверное, тише и проще. Нужно было развязаться с Нехаевой. С нею он чувствовал себя богачом, который, давая щедрую милостыню нищей, презирает нищую. Предлогом
для внезапного отъезда было
письмо матери, извещавшей его, что она нездорова.
Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее
для себя не увидел ее. Дома он нашел
письмо Дуняши, — она извещала, что едет — петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке
письма было очень мелко приписано: «Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
— У меня нашлись общие знакомые с старухой Премировой. Славная старушка. Но ее племянница — ужасна! Она всегда такая грубая и мрачная? Она не говорит, а стреляет из плохого ружья. Ах, я забыла: она дала мне
письмо для тебя.
В самом деле, пора было ехать домой. Мать писала
письма, необычно
для нее длинные, осторожно похвалила деловитость и энергию Спивак, сообщала, что Варавка очень занят организацией газеты. И в конце
письма еще раз пожаловалась...
Раиса. Нет, она очень долго пишет. Мы скоро не умеем;
для этого привычка нужна, а мы, кроме
писем, ничего не пишем.
Вы высказались там невольно: вы не эгоист, Илья Ильич, вы написали совсем не
для того, чтоб расстаться — этого вы не хотели, а потому, что боялись обмануть меня… это говорила честность, иначе бы
письмо оскорбило меня и я не заплакала бы — от гордости!
«Подожду еще; авось
письмо придет завтра или послезавтра». И он принимался рассчитывать, когда должно прийти в деревню его
письмо, сколько времени может промедлить сосед и какой срок понадобится
для присылки ответа.
Штольц не приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только заглянул на короткое время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич получил от него
письмо, в котором Андрей уговаривал его самого ехать в деревню и взять в свои руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал на южный берег Крыма,
для двух целей: по делам своим в Одессе и
для здоровья жены, расстроенного после родов.
Сначала он делал это потому, что нельзя было укрыться от нее: писалось
письмо, шел разговор с поверенным, с какими-нибудь подрядчиками — при ней, на ее глазах; потом он стал продолжать это по привычке, а наконец это обратилось в необходимость и
для него.
— Вот тут написано, — решил он, взяв опять
письмо: — «Пред вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали: он придет, и вы очнетесь…» И полюбите, прибавлю я, так полюбите, что мало будет не года, а целой жизни
для той любви, только не знаю… кого? — досказал он, впиваясь в нее глазами.
Бабушка говорила робко, потому что все еще не знала,
для чего прочла ей
письма Вера. Она была взволнована дерзостью Марка и дрожала в беспокойстве за Веру, боясь опасного поворота страсти, но скрывала свое волнение и беспокойство.
Но когда он прочитал
письмо Веры к приятельнице, у него невидимо и незаметно даже
для него самого, подогрелась эта надежда. Она там сознавалась, что в нем, в Райском, было что-то: «и ум, и много талантов, блеска, шума или жизни, что, может быть, в другое время заняло бы ее, а не теперь…»
Райский пришел к себе и начал с того, что списал
письмо Веры слово в слово в свою программу, как материал
для характеристики. Потом он погрузился в глубокое раздумье, не о том, что она писала о нем самом: он не обиделся ее строгими отзывами и сравнением его с какой-то влюбчивой Дашенькой. «Что она смыслит в художественной натуре!» — подумал он.
— И не надо! Ты скажи, любишь ли ты и от кого
письмо: это будет все равно, что ты умерла
для меня.
Постойте, Катерина Николаевна, еще минутку не говорите, а дайте мне все докончить: я все время, как к вам ходил, все это время подозревал, что вы
для того только и ласкали меня, чтоб из меня выпытать это
письмо, довести меня до того, чтоб я признался…
— Как не знать. Крафт третьего дня
для того и повел меня к себе… от тех господ, чтоб передать мне это
письмо, а я вчера передал Версилову.
Теперь мне понятно: он походил тогда на человека, получившего дорогое, любопытное и долго ожидаемое
письмо и которое тот положил перед собой и нарочно не распечатывает, напротив, долго вертит в руках, осматривает конверт, печать, идет распорядиться в другую комнату, отдаляет, одним словом, интереснейшую минуту, зная, что она ни за что не уйдет от него, и все это
для большей полноты наслаждения.
Одним словом, я не помню выражений
письма, но она доверилась… так сказать,
для последнего разу… и, так сказать, отвечая самыми геройскими чувствами.
— Без сомнения, — прервал я горячо. — Некто Васин говорит, что в поступке его с этим
письмом и с отказом от наследства заключается «пьедестал»… По-моему, такие вещи не делаются
для показу, а соответствуют чему-то основному, внутреннему.
Во-вторых,
для убедительности, послать в
письме всю копию с ее «документа», так чтобы она могла прямо видеть, что ее не обманывают.
Он две тысячи триста остальных стребовал же с меня, в виде заемного
письма,
для верности, на имя одного купца.
— Знаете ли, — усмехнулся я вдруг, — вы передали
письмо потому, что
для вас не было никакого риску, потому что браку не бывать, но ведь он? Она, наконец? Разумеется, она отвернется от его предложения, и тогда… что тогда может случиться? Где он теперь, Анна Андреевна? — вскричал я. — Тут каждая минута дорога, каждую минуту может быть беда!
При этом
письме я приложу
для вашего любопытства образец этих трудов: молитву Господню на якутском, тунгусском и колошенском языках, которая сообщена мне здесь. Что значат трудности английского выговора в сравнении с этими звуками, в произношении которых участвуют не только горло, язык, зубы, щеки, но и брови, и складки лба, и даже, кажется, волосы! А какая грамматика! то падеж впереди имени, то притяжательное местоимение слито с именем и т. п. И все это преодолено!
Сегодня опять японцы взяли контр-презенты и уехали. Мы в эту минуту снимаемся с якоря. Шкуна идет делать опись ближайшим к Японии островам, потом в Шанхай, а мы к берегам Сибири; но прежде, кажется, хотят зайти к корейским берегам. Транспорт идет с нами. В Едо послано
письмо с приглашением полномочным прибыть в Аниву
для дальнейших переговоров.
Когда услышите вой ветра с запада, помните, что это только слабое эхо того зефира, который треплет нас, а задует с востока, от вас, пошлите мне поклон — дойдет. Но уж пристал к борту бот, на который ссаживают лоцмана. Спешу запечатать
письмо. Еще последнее «прости»! Увидимся ли? В путешествии, или походе, как называют мои товарищи, пока еще самое лучшее
для меня — надежда воротиться.
Другой подарил чернильницу с золотыми украшениями, со всем прибором
для письма, с тушью, кистями, стопой бумаги и даже с восковыми раскрашенными свечами.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать
письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а более вглядывался в эти новые
для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
Но довольно Ликейских островов и о Ликейских островах, довольно и
для меня и
для вас! Если захотите знать подробнее долготу, широту места, пространство, число островов, не поленитесь сами взглянуть на карту, а о нравах жителей, об обычаях, о произведениях, об истории — прочтите у Бичи, у Бельчера. Помните условие: я пишу только
письма к вам о том, что вижу сам и что переживаю изо дня в день.
Не касаюсь предмета нагасакских конференций адмирала с полномочными: переговоры эти могут послужить со временем материалом
для описаний другого рода, важнее, а не этих скромных
писем, где я, как в панораме, взялся представить вам только внешнюю сторону нашего путешествия.