Неточные совпадения
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло на лице чиновника в мундире.
Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением руки даму отойти с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой муж… дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу.
Директор,
слушая ее, пожимал только плечами.
— Ах, боже мой! Боже мой! — говорил Петр Михайлыч. — Какой вы молодой народ вспыльчивый! Не разобрав дела, бабы
слушать — нехорошо… нехорошо… — повторил он с досадою и ушел домой, где целый вечер сочинял к
директору письмо, в котором, как прежний начальник, испрашивал милосердия Экзархатову и клялся, что тот уж никогда не сделает в другой раз подобного проступка.
—
Слушай далее:
директор тут Артасьев… Он хоть и незнаком лично со мной, но почти приятель мой по Пилецкому… Так?..
В гимназии на уроках Передонов злословил своих сослуживцев,
директора, родителей, учеников. Гимназисты
слушали с недоумением. Иные, хамоватые по природе, находились, что, подлаживаясь к Передонову, выражали ему свое сочувствие. Другие же сурово молчали или, когда Передонов задевал их родителей, горячо вступались. На таких Передонов смотрел угрюмо и отходил от них, бормоча что-то.
Но
директор уже не
слушал его и выходил из зала.
Рубовский
слушал его молча. Первый донос, явно нелепый, он переслал
директору; так делал и с некоторыми другими. Иные оставлял, на случай чего.
Директор написал попечителю, что Передонов обнаруживает явные признаки душевного угнетения.
Частые свидания с Кокошкиным у
директора театра А. А. Майкова, на репетициях в самом театре, которые, однако, я
слушал часто издали или стоя за другими, потому что Шушерин не пускал меня на авансцену, свидания на предварительных частых пробах у Кокошкина в доме, где я довольно наслушался, как хозяин ставил на роль Энея молодого дебютанта Дубровского, вовсе не имевшего таланта и физических сил для сцены, — сблизили меня с Кокошкиным, несмотря на несходство наших лет и свойств.
Общество наше уменьшилось. Мы потеряли самого приятного собеседника: Верстовский, как
директор музыки при театре, должен был уехать в Москву. В Бедрине не было фортепьяно, и потому мы лишены были удовольствия
слушать одушевленное пение Верстовского: без аккомпанемента он никогда не пел, отзываясь слабостью голоса. Кокошкин торжественно обещал, что к будущему нашему приезду будет привезена рояль.
—
Послушайте, Пикколо. В Будапеште я только что купил большой цирк-шапито, вместе с конюшней, костюмами и со всем реквизитом, а в Вене я взял в долгую аренду каменный цирк. Так вот, предлагаю вам: переправьте цирк из Венгрии в Вену, пригласите, кого знаете из лучших артистов, — я за деньгами не постою, — выдумайте новые номера и сделайте этот цирк первым, если не в мире, то по крайней мере в Европе. Словом, я вам предлагаю место
директора…
Грекова. Я хочу посмотреть, какое у него теперь лицо… Что у него теперь на лице написано? Пошлите за ним! Умоляю вас! Я хочу ему два слова сказать… Вы не знаете, что я наделала! Что я наделала! Не
слушайте, Сергей Павлович! (Шепотом.) Я ездила к
директору… Михаила Васильича переведут по моей просьбе в другое место… Что я наделала! (Плачет.) Пошлите за ним!.. Кто знал, что он напишет это письмо?! Ах, если б я могла знать! Боже мой… Я страдаю!
— Что же делать? Как уберечься от подобных… идолов? Господа, чего же вы молчите? Что делать? Не пороть же его, каналью! (
Директор задумался.)
Послушай Иван Петрович… Мы взнесем эти деньги, не станем срамиться оглаской, черт с тобой, только ты откровенно без экивок… Женский пол любишь, что ли?
— Нечего делать, преклоняюсь… слушаю-с… — сказал
директор, прочитав аттестацию, и вздохнул, — Подавайте завтра прошение… Нечего делать…
— Я говорил нынче о вас
директору, — сказал он, тоже опуская глаза, — он очень рад принять вас, если вы позволите себя
послушать.