Неточные совпадения
— Она за этой дверью; только я сам нынче напрасно хотел ее видеть: сидит в углу, закутавшись в покрывало, не говорит и не смотрит: пуглива, как
дикая серна. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к
мысли, что она моя, потому что она никому не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он, ударив кулаком по столу. Я и в этом согласился… Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться.
Эта
мысль казалась мне
дикою и как-то нецеломудренною, почти грубою.
И не то странно, не то было бы дивно, что Бог в самом деле существует, но то дивно, что такая
мысль —
мысль о необходимости Бога — могла залезть в голову такому
дикому и злому животному, как человек, до того она свята, до того она трогательна, до того премудра и до того она делает честь человеку.
Чем ближе я присматривался к этому человеку, тем больше он мне нравился. С каждым днем я открывал в нем новые достоинства. Раньше я думал, что эгоизм особенно свойствен
дикому человеку, а чувство гуманности, человеколюбия и внимания к чужому интересу присуще только европейцам. Не ошибся ли я? Под эти
мысли я опять задремал и проспал до утра.
Тогда мы легли спать. Теперь я ничего не боялся. Мне не страшны были ни хунхузы, ни
дикие звери, ни глубокий снег, ни наводнения. Со мной был Дерсу. С этими
мыслями я крепко уснул.
Такова судьба всего истинно социального, оно невольно влечет к круговой поруке народов… Отчуждаясь, обособляясь, одни остаются при
диком общинном быте, другие — при отвлеченной
мысли коммунизма, которая, как христианская душа, носится над разлагающимся телом.
Флоренса видела: он знал — зачем. Яркими буквами пламенела его
мысль на
диком лице… Жгучей стрелой впилась она в отверженную грудь и вырвала из нее протяжный, замирающий крик страшного отчаяния.
Он понял все и рассмеялся. Она ревновала его к пароходу. Да, она хотела владеть им безраздельно, деспотически, без
мысли о прошедшем и будущем. Она растворялась в одном дне и не хотела думать больше ни о чем. Иногда на нее находило
дикое веселье, и Харитина дурачилась, как сумасшедшая. Иногда она молчала по нескольку дней, придиралась ко всем, капризничала и устраивала Галактиону самые невозможные сцены.
Только его
дикие, безобразные крики нарушают эту мрачную тишину и производят пугливую суматоху на этом печальном кладбище человеческой
мысли и воли.
В «Современнике» было в свое время выставлено
дикое безобразие этой статьи, проповедующей, что жена должна с готовностью подставлять спину бьющему ее пьяному мужу, и восхваляющей Островского за то, что он будто бы разделяет эти
мысли и умел рельефно их выразить….
Как ни была умна моя мать, но, по ее недостаточному образованию, не могла ей войти в голову
дикая тогда
мысль спосылать сына в народное училище, —
мысль, которая теперь могла бы быть для всех понятною и служить объяснением такого поступка.
Весна. Из-за Зеленой Стены, с
диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы — ежеминутно проводишь по ним языком — и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически
мыслить.
…Странно, я писал сегодня о высочайших вершинах в человеческой истории, я все время дышал чистейшим горным воздухом
мысли, а внутри как-то облачно, паутинно и крестом — какой-то четырехлапый икс. Или это мои лапы, и все оттого, что они были долго у меня перед глазами — мои лохматые лапы. Я не люблю говорить о них — и не люблю их: это след
дикой эпохи. Неужели во мне действительно —
Потом он стал понемногу допускать
мысль, что в жизни, видно, не всё одни розы, а есть и шипы, которые иногда покалывают, но слегка только, а не так, как рассказывает дядюшка. И вот он начал учиться владеть собою, не так часто обнаруживал порывы и волнения и реже говорил
диким языком, по крайней мере при посторонних.
После молитвы наступила полная тишина. Раздражение кадета не только не улеглось, но, наоборот, все возрастало. Он кружился в маленьком пространстве четырех квадратных шагов, и новые
дикие и дерзкие
мысли все более овладевали им.
В хаотическом виде все эти
мысли мелькали в голове помпадура. Одну минуту ему даже померещилось, что он как будто совсем лишний человек, вроде пятого колеса в колеснице; но в следующее затем мгновение эта
мысль представилась ему до того обидною и
дикою, что он даже весь покраснел от негодования. А так как он вообще не мог порядком разобраться с своими
мыслями, то выходили какие-то душевные сумерки, в которых свет хотя и борется с тьмою, но в конце концов тьма все-таки должна остаться победительницею.
Феденька знал это, и по временам ему даже казалось, что шалопаи, в
диком усердии своем, извращают его
мысль. Как ни скромно держала себя Анна Григорьевна, но и ее устрашила перспектива сибирской язвы. Марк Волохов подметил в ней этот спасительный страх (увы! она против воли чувствовала какое-то неопределенное влечение к этому змию-искусителю, уже успевшему погубить родственницу Райского) и всячески старался эксплуатировать его.
Ехать куда-то, неизвестно зачем, без книг, без Дарьюшки, без пива, резко нарушить порядок жизни, установившийся за двадцать лет, — такая идея в первую минуту показалась ему
дикою и фантастическою. Но он вспомнил разговор, бывший в управе, и тяжелое настроение, какое он испытал, возвращаясь из управы домой, и
мысль уехать ненадолго из города, где глупые люди считают его сумасшедшим, улыбнулась ему.
Егорушка, взглянув на дорогу, вообразил штук шесть высоких, рядом скачущих колесниц, вроде тех, какие он видывал на рисунках в священной истории; заложены эти колесницы в шестерки
диких, бешеных лошадей и своими высокими колесами поднимают до неба облака пыли, а лошадьми правят люди, какие могут сниться или вырастать в сказочных
мыслях.
Я не мог сообразить никакой
мысли, и глаза у меня были, как мне после сказали,
дикие и неподвижные.
А когда пробовал задуматься о дальнейшем или твердо установить смысл ухода, то оказывалось, что все прежние
мысли забыты, остались какие-то кончики, обглоданные селедочные хвостики; и начиналась такая
дикая неразбериха, что хоть в сумасшедший дом.
Я хотел встать, но Дюрок толкнул меня в лоб ладонью, и я опять сел.
Дикий сон клубился еще во мне. Он стягивал клещами суставы и выламывал скулы зевотой; и сладость, не утоленная сладость мякла во всех членах. Поспешно собрав
мысли, а также закурив, что было моей утренней привычкой, я рассказал, припомнив, как мог точнее, разговор Галуэя с Дигэ. Ни о чем больше так не расспрашивал и не переспрашивал меня Дюрок, как об этом разговоре.
И вот, когда сумма этих унизительных страхов накопится до nec plus ultra [До крайних пределов (лат.)], когда чаша до того переполнится, что новой капле уж поместиться негде, и когда среди невыносимо подлой тоски вдруг голову осветит
мысль: «А ведь, собственно говоря, ни Грацианов, ни Колупаев залезать ко мне в душу ни от кого не уполномочены», — вот тогда-то и является на выручку
дикая реакция, то есть сквернословие, мордобитие, плеванье в лохань, одним словом — все то, что при спокойном, хоть сколько-нибудь нормальном течении жизни, мирному гражданину даже на
мысль не придет.
Так, у касты ученых, у людей знания в средних веках, даже до XVII столетия, окруженных грубыми и
дикими понятиями, хранилось и святое наследие древнего мира, и воспоминание прошедших деяний, и
мысль эпохи; они в тиши работали, боясь гонений, преследований, — и слава после озарила скрытый труд их.
И снова думал о том, что если б он был смелее с ней… и обрывал себя, доканчивая эту
мысль так: — то навязал бы себе на шею бесспорно очень красивую, но страшно неудобную, тяжёлую, глупую любовницу, с характером
дикой кошки и с грубейшей чувственностью, — это уж наверное!..
Савелий был своим человеком в злобинском доме, почти родным, и
мысль о том, что его нужно оставить, казалась ему несбыточной и
дикой.
Но по ночам, во время тоскливой старческой бессонницы, когда так назойливо лезли в голову
мысли о бестолково прожженной жизни, о собственном немощном одиночестве, о близкой смерти, — актеры горячо и трусливо веровали в бога, и в ангелов-хранителей, и в святых чудотворцев, и крестились тайком под одеялом, и шептали
дикие, импровизированные молитвы.
Ордынов поднял голову и с
диким изумлением взглянул на нее. Какая-то безобразная
мысль мелькнула в уме его. Катерина видела судорожное, болезненное сжатие его лица.
Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чище, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись ему в душу; и невольно мелькнула в голове
мысль: точно ли это старуха?
Единая
мысль разбилась на тысячу
мыслей, и каждая из них была сильна, и все они были враждебны. Они кружились в
диком танце, а музыкою им был чудовищный голос, гулкий, как труба, и несся он откуда-то из неведомой мне глубины. Это была бежавшая
мысль, самая страшная из змей, ибо она пряталась во мраке. Из головы, где я крепко держал ее, она ушла в тайники тела, в черную и неизведанную его глубину. И оттуда она кричала, как посторонний, как бежавший раб, наглый и дерзкий в сознании своей безопасности.
—
Дикая и варварская
мысль! — произнес косой гость.
Черёмухи ветви душистые гнут,
Все
дикие яблони в цвете;
Их запах вдыхаючи,
мыслит Канут:
«Жить любо на Божием свете...
Мысль о приближающейся
дикой ночи сопровождалась сладким замиранием сердца.
…из помыслов всякую правду изгнал он,
Всякую жалость из сердца. Как лев, о свирепствах лишь
мыслит.
Лев, и душой дерзновенной, и
дикою силой стремимый,
Только и рыщет, чтоб стадо найти и добычу похитить.
Так сей Пелид загубил милосердье и стыд потерял он.
Но в тот же миг эта
мысль показалась ему
дикой, безумной.
Драться я не могу в этой обстановке, решительно не могу, я бы, может быть, был герой: дайте мне полк, золотые эполеты, трубачей, а идти рядом с каким-то
диким Антоном Бондаренко и так далее и думать, что между мной и им нет никакой разницы, что меня убьют или его убьют — все равно, эта
мысль убивает меня.
Постепенно, однако, былые воспоминания потянулись бесконечной вереницей в моих
мыслях… Мне вспомнился чудесный розовый день… шумный пир… возгласы тулумбаши… бледная, тоненькая девушка… мой храбрый красавец папа, бесстрашно несшийся на
диком коне… И надо всем этим море цветов и море лучей…
На краю вала, на самом высоком изгибе, с чудным видом на нижнее прибрежье Волги, Теркин присел на траве и долго любовался далью.
Мысли его ушли в глубокую старину этого когда-то
дикого дремучего края… Отец и про древнюю старину не раз ему рассказывал. Бывало, когда Вася вернется на вакации и выложит свои книги, Иван Прокофьич возьмет учебник русской истории, поэкзаменует его маленько, а потом скажет...
И вдруг на один безумный, несказанный счастливый миг мне ясно стало, что все это ложь и никакой войны нет. Нет ни убитых, ни трупов, ни этого ужаса пошатнувшейся беспомощной
мысли. Я сплю на спине, и мне грезится страшный сон, как в детстве: и эти молчаливые жуткие комнаты, опустошенные смертью и страхом, и сам я с каким-то
диким письмом в руках. Брат жив, и все они сидят за чаем, и слышно, как звенит посуда.
Как ни удивительно такое странное учение, объяснимое только фанатизмом суеверия, оно существует, и, как всякое
дикое фанатическое учение, производит свое гибельное влияние, направляя деятельность человеческой
мысли на путь ложный и праздный.
По великому сибирскому пути, на протяжении тысяч верст, медленно двигался огромный, мутно-пьяный, безначально-бунтовской поток. Поток этот, полный слепой и
дикой жажды разрушения, двигался в берегах какого-то совсем другого мира. В этом другом мире тоже была великая жажда разрушения, но над нею царила светлая
мысль, она питалась широкими, творческими целями. Был ясно сознанный враг, был героический душевный подъем.
Обвинение против двух первых, таким образом, отпадало при первой же о нем
мысли, да и самая
мысль казалась
дикой, невозможной.
— Нет, князю не удастся его
дикая, нелепая месть… — вслух промолвил Григорий Александрович. — К тому времени, когда этот ребенок вырастет, я буду в силе, и эта сила даст мне возможность восстановить его права… Теперь же пусть пока его сиятельство вместе со своими достойными сообщниками утешаются
мыслью, что достигли своей цели — повергли в ничтожество незаконного сына княгини.
«То диво, что такая
мысль —
мысль о необходимости Бога — могла залезть в голову такому
дикому и злому животному, каков человек, до того она свята, до того трогательна, до того премудра и до того делает честь человеку».
По
мысли Малюты, травили не самых зверей, а их натравливали на безоружных заключенных царских тюрем, выпускаемых по одному на растерзание
диким зверям.
Никогда я не любила мою квартиру, а теперь она мне казалась еще противнее. Но вместе с тем внезапная, очень
дикая, болезненная
мысль, что я никогда больше не увижу этих комнат, пронизала меня, точно каким раскаленным прутом.
Хоть и говорила она Ксении Яковлевне, что легче было бы ей, если бы умер он, но все же сильно сжимала ее сердце
мысль, что, быть может, действительно лежит где-нибудь ее Яшенька мертвым, вороны черные глаза ему клюют, звери
дикие косточки обгладывают белые. Холодом всю обдавало девушку. «Пусть лучше в Москве погуляет, да сюда вернется, чем такое страшное приключится с ним», — думала она.
Он круто повернулся и вышел в гостиную, не ускоряя шага. И ему сделалось неловко от
мысли, что их сцена на русском языке могла дойти до людей в передней. Стыдно стало и за себя, до боли в висках, как мог он допустить такую
дикую выходку? Помириться с нею он не в состоянии. До сих пор он был глава и главой должен остаться. Но простого подчинения мало, надо довести эту женщину, закусившую удила, и до сознания своей громадной вины.
Она засмеялась громко и весело — и действительно он с ужасом увидел это: на ее лице была
дикая, отчаянная радость. Точно она сходила с ума. И от
мысли, что все погибло так нелепо, что придется совершить это глупое, жестокое и ненужное убийство и все-таки, вероятно, погибнуть — стало еще ужаснее. Совсем белый, но все еще с виду спокойный, все еще решительный, он смотрел на нее, следил за каждым движением и словом и соображал.
Разрасталась, расширялась у него та дума, и, глядя на синеву дремучего леса, что за речкой виднелся на краю небосклона, только о том и
мыслил Гриша, как бы в том лесу келейку поставить, как бы там в безмятежной пустыне молиться, как бы
диким овощем питаться, честным житием век свой подвизаться, столп ради подвига себе поставить и стоять на том столпе тридесять лет несходно, не ложась и колен не преклоняя, от персей рук не откладая, очей с неба не спуская…