Неточные совпадения
— Я не
стану тебя учить тому, что ты там пишешь в присутствии, — сказал он, — а если нужно, то спрошу у тебя. А ты так уверен, что понимаешь всю эту грамоту о лесе. Она трудна. Счел ли ты
деревья?
Лес
стал освещаться,
деревья редеть, послышались крики — и вдруг перед ними озеро.
Деревья же
становились гуще: к осинам и ольхам начала присоединяться береза, и скоро образовалась вокруг лесная гущина.
Так и Чичикову заметилось все в тот вечер: и эта малая, неприхотливо убранная комнатка, и добродушное выраженье, воцарившееся в лице хозяина, и поданная Платонову трубка с янтарным мундштуком, и дым, который он
стал пускать в толстую морду Ярбу, и фырканье Ярба, и смех миловидной хозяйки, прерываемый словами: «Полно, не мучь его», — и веселые свечки, и сверчок в углу, и стеклянная дверь, и весенняя ночь, которая оттоле на них глядела, облокотясь на вершины
дерев, из чащи которых высвистывали весенние соловьи.
Холод ли, мрак ли, сырость ли, ветер ли, завывавший под окном и качавший
деревья, вызвали в нем какую-то упорную фантастическую наклонность и желание, — но ему все
стали представляться цветы.
А если корень иссушится, —
Не
станет дерева, ни вас».
А если б некогда
деревьев тех не
стало,
И время их бы отошло...
Вы кто такие там,
Что дерзко так считаться с нами
стали?» —
Листы, по
дереву шумя, залепетали.
—
Деревья в лесу, — повторила она. —
Стало быть, по-вашему, нет разницы между глупым и умным человеком, между добрым и злым?
— Во-первых, на это существует жизненный опыт; а во-вторых, доложу вам, изучать отдельные личности не стоит труда. Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что
деревья в лесу; ни один ботаник не
станет заниматься каждою отдельною березой.
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и
становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца в углу двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота, пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое
дерево под ударом ветра.
Но она не обратила внимания на эти слова. Опьяняемая непрерывностью движения, обилием и разнообразием людей, криками, треском колес по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом
дерева, она сама говорила фразы, не совсем обыкновенные в ее устах. Нашла, что город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что жизнь
становится величественной, когда видишь, как работают тысячи людей.
— Камень — дурак. И
дерево — дурак. И всякое произрастание — ни к чему, если нет человека. А ежели до этого глупого материала коснутся наши руки, — имеем удобные для жилья дома, дороги, мосты и всякие вещи, машины и забавы, вроде шашек или карт и музыкальных труб. Так-то. Я допрежде сектантом был, сютаевцем, а потом
стал проникать в настоящую философию о жизни и — проник насквозь, при помощи неизвестного человека.
Раза два мелькнул на дворе Дунаев, с его незабываемой улыбочкой в курчавой бороде, которая
стала еще более густой и точно вырезанной из
дерева.
Самгин лишь тогда понял, что стена разрушается, когда с нее, в хаос жердей и досок, сползавший к земле,
стали прыгать каменщики, когда они, сбрасывая со спины груз кирпичей, побежали с невероятной быстротой вниз по сходням, а кирпичи сыпались вслед, все более громко барабаня по
дереву, дробный звук этот заглушал скрип и треск.
Ей
становится тяжело, что-то давит грудь, беспокоит. Она снимет мантилью, косынку с плеч, но и это не помогает — все давит, все теснит. Она бы легла под
дерево и пролежала так целые часы.
Запахло сыростью.
Становилось все темнее и темнее.
Деревья сгруппировались в каких-то чудовищ; в лесу
стало страшно: там кто-то вдруг заскрипит, точно одно из чудовищ переходит с своего места на другое, и сухой сучок, кажется, хрустит под его ногой.
Ему представилось, как он сидит в летний вечер на террасе, за чайным столом, под непроницаемым для солнца навесом
деревьев, с длинной трубкой, и лениво втягивает в себя дым, задумчиво наслаждаясь открывающимся из-за
деревьев видом, прохладой, тишиной; а вдали желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк и румянит гладкий, как зеркало, пруд; с полей восходит пар;
становится прохладно, наступают сумерки, крестьяне толпами идут домой.
Уж
становилось темно, когда он, блуждая между
деревьями, вдруг увидел ее пробирающеюся сквозь чащу кустов и
деревьев, росших по обрыву. Он весь задрожал и бросился к ней, так что и она вздрогнула и остановилась.
Райский посмотрел с обрыва на Волгу: она сверкала вдали, как
сталь. Около него, тихо шелестя, летели с
деревьев увядшие листья.
Ботаника совершенно знает, как растет
дерево, физиолог и анатом знают даже, почему поет птица, или скоро узнают, а что до звезд, то они не только все сосчитаны, но всякое движение их вычислено с самою минутною точностью, так что можно предсказать, даже за тысячу лет вперед, минута в минуту, появление какой-нибудь кометы… а теперь так даже и состав отдаленнейших звезд
стал известен.
Промахнувшись раз, японцы
стали слишком осторожны: адмирал сказал, что, в ожидании ответа из Едо об отведении нам места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на другой день на камне воткнули
дерево, чтоб сделать камень похожим на берег, на который мы обещали не съезжать. Фарсеры!
Затей (вероятно, Закхей) направил их на луг и на
дерево, они
стали.
Мы
стали сбираться домой, обошли еще раз все комнаты, вышли на идущие кругом дома галереи: что за виды! какой пламенный закат! какой пожар на горизонте! в какие краски оделись эти
деревья и цветы! как жарко дышат они!
Мая извивается игриво, песчаные мели выглядывают так гостеприимно, как будто говорят: «Мы вас задержим, задержим»; лес не темный и не мелкий частокол, как на болотах, но заметно покрупнел к реке;
стал чаще являться осинник и сосняк. Всему этому несказанно обрадовался Иван Григорьев. «Вон осинничек, вон соснячок!» — говорил он приветливо, указывая на знакомые
деревья. Лодка готова, хлеб выпечен, мясо взято — едем. Теперь платить будем прогоны по числу людей, то есть сколько будет гребцов на лодках.
С первого раза, как
станешь на гонконгский рейд, подумаешь, что приехал в путное место: куда ни оглянешься, все высокие зеленые холмы, без
деревьев правда, но приморские места, чуть подальше от экватора и тропиков, почти все лишены растительности.
Я предпочел остаться в тени
деревьев и
стал помогать натуралисту ловить насекомых.
Старцев думал так, и в то же время ему хотелось закричать, что он хочет, что он ждет любви во что бы то ни
стало; перед ним белели уже не куски мрамора, а прекрасные тела, он видел формы, которые стыдливо прятались в тени
деревьев, ощущал тепло, и это томление
становилось тягостным…
Когда уже
стало сильно смеркаться, проходивший сосновою рощей из скита к монастырю Ракитин вдруг заметил Алешу, лежавшего под
деревом лицом к земле, недвижимого и как бы спящего.
— О да, я сам был тогда еще молодой человек… Мне… ну да, мне было тогда сорок пять лет, а я только что сюда приехал. И мне
стало тогда жаль мальчика, и я спросил себя: почему я не могу купить ему один фунт… Ну да, чего фунт? Я забыл, как это называется… фунт того, что дети очень любят, как это — ну, как это… — замахал опять доктор руками, — это на
дереве растет, и его собирают и всем дарят…
Мы уселись у костра и
стали разговаривать. Наступила ночь. Туман, лежавший доселе на поверхности воды, поднялся кверху и превратился в тучи. Раза два принимался накрапывать дождь. Вокруг нашего костра было темно — ничего не видно. Слышно было, как ветер трепал кусты и
деревья, как неистовствовало море и лаяли в селении собаки.
Вдруг радиус моего кругозора
стал быстро сокращаться: навалился густой туман. Точно стеной, отделил он меня от остального мира. Теперь я мог видеть только те предметы, которые находились в непосредственной близости от меня. Из тумана навстречу мне поочередно выдвигались то лежащее на земле
дерево, то куст лозняка, пень, кочка или еще что-нибудь в этом роде.
Сорванная с
деревьев листва закружилась в вихре и
стала подниматься кверху. Порывы ветра были так сильны, что ломали сучья, пригибали к земле молодняк и опрокидывали сухие
деревья.
Этот день мы употребили на переход к знакомой нам грибной фанзе около озера Благодати. Опять нам пришлось мучиться в болотах, которые после дождей
стали еще непроходимее. Чтобы миновать их, мы сделали большой обход, но и это не помогло. Мы рубили
деревья, кусты, устраивали гати, и все-таки наши вьючные животные вязли на каждом шагу чуть не по брюхо. Большого труда стоило нам перейти через зыбуны и только к сумеркам удалось выбраться на твердую почву.
Начинался рассвет… Из темноты
стали выступать сопки, покрытые лесом, Чертова скала и кусты, склонившиеся над рекой. Все предвещало пасмурную погоду… Но вдруг неожиданно на востоке, позади гор, появилась багровая заря, окрасившая в пурпур хмурое небо. В этом золотисто-розовом сиянии отчетливо
стал виден каждый куст и каждый сучок на
дереве. Я смотрел как очарованный на светлую игру лучей восходящего солнца.
После этого оба они пришли ко мне и
стали просить, чтобы я переменил место бивака. На вопрос, какая тому причина, солон сказал, что, когда под утесом он
стал рубить
дерево, сверху в него черт два раза бросил камнями. Дерсу и солон так убедительно просили меня уйти отсюда и на лицах у них написано было столько тревоги, что я уступил им и приказал перенести палатки вниз по реке метров на 400. Тут мы нашли место еще более удобное, чем первое.
— Раньше никакой люди первый зверя найти не могу. Постоянно моя первый его посмотри. Моя стреляй — всегда в его рубашке дырку делай. Моя пуля никогда ходи нету. Теперь моя 58 лет. Глаз худой
стал, посмотри не могу. Кабарга стреляй — не попал,
дерево стреляй — тоже не попал. К китайцам ходи не хочу — их работу моя понимай нету. Как теперь моя дальше живи?
Часа в три утра в природе совершилось что-то необычайное. Небо вдруг сразу очистилось. Началось такое быстрое понижение температуры воздуха, что дождевая вода, не успевшая стечь с ветвей
деревьев, замерзла на них в виде сосулек. Воздух
стал чистым и прозрачным. Луна, посеребренная лучами восходящего солнца, была такой ясной, точно она вымылась и приготовилась к празднику. Солнце взошло багровое и холодное.
Тогда он переменил положение и, упершись спиной в скалу,
стал лапами давить на
дерево.
Удивительные птицы вороны: как скоро они узнают, где есть мясо! Едва солнечные лучи позолотили вершины гор, как несколько их появилось уже около нашего бивака. Они громко перекликались между собой и перелетали с одного
дерева на другое. Одна из ворон села очень близко от нас и
стала каркать.
Наконец взошло солнце. Клубы тумана приняли оранжевые оттенки. Сквозь них
стали вырисовываться кусты,
деревья, горы…
Деревья, растущие вблизи их, убрались инеем и
стали похожи на белые кораллы.
Долина реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где есть негустые лиственные леса. Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных
деревьев, которые мало-помалу
становятся преобладающими.
Что-то сделалось с солнцем. Оно уже не так светило, как летом, вставало позже и рано торопилось уйти на покой. Трава на земле начала сохнуть и желтеть. Листва на
деревьях тоже
стала блекнуть. Первыми почувствовали приближение зимы виноградники и клены. Они разукрасились в оранжевые, пурпуровые и фиолетовые тона.
Он поднял ружье и
стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого. В тот момент, когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел на
дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
Долина
становилась все шире и шире. Буреломы и гарь остались позади; вместо ели, кедра и пихты чаще
стали попадаться березняки, тальники и лиственницы, имеющие вид строевых
деревьев.
Несколько дней спустя после этого мы занимались пристрелкой ружей. Людям были розданы патроны и указана цель для стрельбы с упора. По окончании пристрелки солдаты
стали просить разрешения открыть вольную стрельбу. Стреляли они в бутылку, стреляли в белое пятно на
дереве, потом в круглый камешек, поставленный на краю утеса.
Наконец он утомился, сел на землю по-человечьи и, раскрыв рот,
стал смотреть на
дерево, видимо что-то соображая.
Дерсу
стал осматривать стволы
деревьев.
Глаза умершего были открыты и запорошены снегом. Из осмотра места вокруг усопшего мои спутники выяснили, что когда китаец почувствовал себя дурно, то решил
стать на бивак, снял котомку и хотел было ставить палатку, но силы оставили его; он сел под
дерево и так скончался. Маньчжур Чи-Ши-у, Сунцай и Дерсу остались хоронить китайца, а мы пошли дальше.