Неточные совпадения
— Тут уж есть эдакое… неприличное, вроде как о
предках и родителях бесстыдный разговор в пьяном виде с чужими, да-с! А господин Томилин и совсем ужасает меня. Совершенно как дикий черемис, — говорит что-то, а понять невозможно. И на плечах у него как будто не голова, а гнилая и горькая луковица. Робинзон — это, конечно, паяц, — бог с ним! А вот бродил тут молодой человек, Иноков, даже у меня был раза два… невозможно вообразить, на какое
дело он способен!
— И тут вы остались верны себе! — возразил он вдруг с радостью, хватаясь за соломинку, — завет
предков висит над вами: ваш выбор пал все-таки на графа! Ха-ха-ха! — судорожно засмеялся он. — А остановили ли бы вы внимание на нем, если б он был не граф? Делайте, как хотите! — с досадой махнул он рукой. — Ведь… «что мне за
дело»? — возразил он ее словами. — Я вижу, что он, этот homme distingue, изящным разговором, полным ума, новизны, какого-то трепета, уже тронул, пошевелил и… и… да, да?
— Да, кузина, вы будете считать потерянною всякую минуту, прожитую, как вы жили и как живете теперь… Пропадет этот величавый, стройный вид, будете задумываться, забудете одеться в это несгибающееся платье… с досадой бросите массивный браслет, и крестик на груди не будет лежать так правильно и покойно. Потом, когда преодолеете
предков, тетушек, перейдете Рубикон — тогда начнется жизнь… мимо вас будут мелькать
дни, часы, ночи…
— Да, упасть в обморок не от того, от чего вы упали, а от того, что осмелились распоряжаться вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его женой. «Сочиняет, пишет письма, дает уроки, получает деньги, и этим живет!» В самом
деле, какой позор! А они, — он опять указал на
предков, — получали, ничего не сочиняя, и проедали весь свой век чужое — какая слава!.. Что же сталось с Ельниным?
Он был в их глазах пустой, никуда не годный, ни на какое
дело, ни для совета — старик и плохой отец, но он был Пахотин, а род Пахотиных уходит в древность, портреты
предков занимают всю залу, а родословная не укладывается на большом столе, и в роде их было много лиц с громким значением.
— В том-то и
дело, что Костя доказывает совершенно противное, то есть что если обставить приисковых рабочих настоящим образом, тогда лучшие прииски будут давать предпринимателям одни убытки. Они поспорили горячо, и Костя высказался очень резко относительно происхождения громадных богатств, нажитых золотом. Тут досталось и вашим
предкам отчасти, а отец принял все на свой счет и ужасно рассердился на Костю.
Булгарин с Гречем не идут в пример: они никого не надули, их ливрейную кокарду никто не принял за отличительный знак мнения. Погодин и Шевырев, издатели «Москвитянина», совсем напротив, были добросовестно раболепны. Шевырев — не знаю отчего, может, увлеченный своим
предком, который середь пыток и мучений, во времена Грозного, пел псалмы и чуть не молился о продолжении
дней свирепого старика; Погодин — из ненависти к аристократии.
Предки Ермака были искони ямщики, и дом их сгорел в тот же
день, когда Наполеон бежал из Москвы через Тверскую заставу.
Я с трудом держу перо в руках: такая неизмеримая усталость после всех головокружительных событий сегодняшнего утра. Неужели обвалились спасительные вековые стены Единого Государства? Неужели мы опять без крова, в диком состоянии свободы — как наши далекие
предки? Неужели нет Благодетеля? Против… в
День Единогласия — против? Мне за них стыдно, больно, страшно. А впрочем, кто «они»? И кто я сам: «они» или «мы» — разве я — знаю?
И с этой вершины — там, на
дне, где ничтожными червями еще копошится нечто, уцелевшее в нас от дикости
предков, — с этой вершины одинаковы: и противозаконная мать — О, и убийца, и тот безумец, дерзнувший бросить стихом в Единое Государство; и одинаков для них суд: довременная смерть.
В свое время он умрет, и прах его с надлежащею помпой отвезут сначала на варшавский вокзал, а потом в родовое имение, где похоронены останки его
предков. А на другой
день в газетах появится его некролог...
Вопрос первый.Воссияет ли Бурбон на престоле
предков или не воссияет? Ежели воссияет, то будет ли поступлено с Греви и Гамбеттой по всей строгости законов или, напротив, им будет объявлена благодарность за найденный во всех частях управления образцовый порядок? Буде же невоссияет, то неужели тем только
дело и кончится, что не воссияет?
Хвастался, что служит в квартале только временно, покуда в сенате решается процесс его по имению; что хотя его и называют сыщиком, но, собственно говоря, должность его дипломатическая, и потому следовало бы называть его «дипломатом такого-то квартала»; уверял, что в 1863 году бегал «до лясу», но что, впрочем, всегда был на стороне правого
дела, и что даже
предки его постоянно держали на сеймах руку России («як же иначе може то быть!»).
Тесно стало моему дедушке жить в Симбирской губернии, в родовой отчине своей, жалованной
предкам его от царей московских; тесно стало ему не потому, чтоб в самом
деле было тесно, чтоб недоставало лесу, пашни, лугов и других угодьев, — всего находилось в излишестве, — а потому, что отчина, вполне еще прадеду его принадлежавшая, сделалась разнопоместною.
Если жизнь стала такова, что человек уже не находит куска хлеба на земле, удобренной костями его
предков, — не находит и, гонимый нуждою, уезжает скрепя сердце на юг Америки, за тридцать
дней пути от родины своей, — если жизнь такова, что вы хотите от человека?
У нас есть знать, именитые роды, от знатных
дел и услуг
предков государству прославившиеся; вот это помнить надо, а у нас родовое-то все с Петра раскрадено да в посмех дано.
Уважая род как преемство известных добрых преданий, которые, по ее мнению, должны были служить для потомков побуждением беречь и по мере сил увеличивать добрую славу
предков, княгиня отнюдь не была почитательницею породы и даже довольно вульгарно выражалась, что «плохого князя и телята лижут; горе тому, у кого имя важнее
дел его».
От чего же он опротивел мне в двадцать четыре
дня, а достославным моим
предкам казался лучше всякого эдема?
Совершенно другое
дело светская красавица: уже несколько поколений
предки ее жили, не работая руками; при бездейственном образе жизни крови льется в оконечности мало; с каждым новым поколением мускулы рук и ног слабеют, кости делаются тоньше; необходимым следствием всего этого должны быть маленькие ручки и ножки — они признак такой жизни, которая одна и кажется жизнью для высших классов общества, — жизни без физической работы; если у светской женщины большие руки и ноги, это признак или того, что она дурно сложена, или того, что она не из старинной хорошей фамилии.
— Позвольте, господа, — восклицал Введенский, — чтобы правильнее относиться к
делу, следует понять, что Ганзиер миф. Для каждого понимающего, что такое миф, несомненно, что когда идет
дело о русском юноше, получающем образование через сближение с иностранцами, то невольно возникает образ Ганзы, сообщившей нашим непочатым
предкам свое образование. Во избежание некоторой сложности такого представления, миф уловляет тождественными звуками нужное ему олицетворение, и появляется Ганзиер миф.
Звучные
дела государей наших, знаменитые деяния
предков наших, а наипаче славный век Екатерины II явит нам предметы к произведениям, достойным громкого нашего века.
Дело было в том, что, когда отдохнувший от пожаров город стал устраиваться и некоторые люди стали покупать участки в кварталах за церковью Василия Великого, оказалось, что у продавцов не только не было никаких документов, но что и сами эти владельцы и их
предки считали всякие документы совершенно лишними.
Заговор матери от тоски по сыне показывает, что самые темные люди, наши
предки и тот странный народ, который забыт нами, но окружает нас кольцом неразрывным и требует от нас памяти о себе и
дел для себя, — также могут выбиться из колеи домашней жизни, буржуазных забот, бабьих причитаний и душной боязни каких-то дрянных серых чертенят.
Олег, следуя за течением Днепра, возлюбил красные берега его и в благословенной стране Киевской основал столицу своего обширного государства; но Великий Новгород был всегда десницею князей великих, когда они славили
делами имя русское. Олег под щитом новогородцев прибил щит свой к вратам цареградским. Святослав с дружиною новогородскою рассеял, как прах, воинство Цимисхия, и внук Ольгин вашими
предками был прозван Владетелем мира.
Мы
разделяем ваши сомнения, — но ваша вера не согревает нас. Мы
разделяем вашу ненависть, но не понимаем вашей привязанности к завещанному
предками; мы слишком угнетены, слишком несчастны, чтобы довольствоваться полусвободой. Вас связывают скрупулы [сомнения (от фр. scrupule).], вас удерживают задние мысли. У нас нет ни задних мыслей, ни скрупулов; у нас только недостаток силы…
Оттого наши
предки и чествовали великими праздниками дарование Ярилой огня человеку. Праздники те совершались в долгие летние
дни, когда солнце, укорачивая ход, начинает расставаться с землею. В память дара, что даровал бог света, жгут купальские огни. Что Купало, что Ярило — все едино, одного бога звания.
Ветхозаветная религия имела вполне определенную задачу: в ограде закона, бывшего лишь «сенью будущих благ», в атмосфере чистого и беспримесного монотеизма воспитать земных
предков Спасителя, приуготовить явление Пречистой
Девы, а также и Предтечи Господня Иоанна Крестителя и Иосифа Обручника.
В портьере показался секретарь Ропшин: бедный и бледный, нескверный и неблазный молодой человек,
предки которого, происходя от ревельских чухон, напрашивались в немецкие бароны, но ко
дню рождения этого Генриха не приготовили ему ничего, кроме имени Ропшкюль, которое он сам переменил на Ропшин, чтобы не походить на чухонца.
— Действительно, перестанем… — заметил Ястребов. — Но каковы французы, раздули
дело, возвели в герои, пристегнули политику, чего хочешь, того и просишь… Нет, ты подумай, Савин — политический деятель, приготовлявший динамит и взрывающий на воздух замок
предков… Умора!
«В 16… году…
дня (писал Кропотов), во время кратковременной отлучки моей из дому, жена, после трудных родов, произвела на свет сына, нареченного Владимиром, по обычаю наших
предков, именем святого, приходящего в осьмой
день.
Сам Иоанн, следуя обычаю
предков, раздавал перед войной милостыню бедным, делал большие вклады в храмы монастыри и молился над прахом своих предместников в соборах, которые были
день и ночь открыты для богомольцев.
Не театры, балы и концерты, незнакомые еще юным представительницам прекрасного пола XVI столетия, заставляли томиться радостным ожиданием их молодые сердца, а более близкие к природе, незатейливые развлечения, а главное, возможность хотя немного поднять завесу будущего гаданием в «святые
дни», безусловную веру в которое, наравне с несомненно признаваемой возможностью «приворотов», «отворотов», «порчи с глазу» и проч., носили в умах и сердцах своих наши отдаленные
предки обоего пола.
— Они, вероятно, и сами не считали это серьезным… Я, напротив, взглянул на это
дело серьезнее их и других моих
предков и свой взгляд высказал вчера, прежде нежели приступить к работе, отцу Николаю.
«Мы нисколько не сомневаемся, любезный брат и истинный друг, — говорила в письме царица, — что ваше величество, в силу дружеских чувств, питаемых вами к августейшим нашим
предкам, не только примете с удовольствием известие об этом благоприятном и благополучном для империи нашей перевороте, но что вы
разделите наши намерения и желания во всем, что может послужить к постоянному и нерушимому сохранению и вящему упрочению дружбы, существующей между обоими нашими дворами.
— А та, что в те
дни, когда над этим домом, и над этим парком, и надо мной должна заняться заря нового счастья, я не хотел, чтобы здесь оставался памятник семейного несчастья моего
предка, несчастья, которое он увековечил ужасным злодеянием…
Князь Луговой промолчал и переменил разговор. Он не мог не заметить действительно странного поведения княжны со
дня убийства ее матери, но приписывал это другим причинам и не верил, или, лучше сказать, не хотел верить в ее сумасшествие. Ведь тогда действительно она была бы для него потеряна навсегда. Граф прав — связать себя с сумасшедшей было бы безумием. Но ведь в ней, княжне, его спасение от последствий рокового заклятия его
предков. На память князю Сергею Сергеевичу пришли слова призрака. Он похолодел.
Прадед графа Аракчеева, Степан, умер капитаном, служа в армейских полках; дед, Андрей, был убит в турецком походе Миниха, армейским поручиком, а отец его, тоже Андрей, служил в гвардии, в Преображенском полку, и воспользовавшись милостивым манифестом 18 февраля 1762 года, по которому на волю дворян представлялось служить или не служить, вышел в отставку в чине поручика и удалился в свое небольшое поместье в 20 душ крестьян, которые при
разделах пришлись в его долю из жалованного
предку наследия, в тогдашнем Вышневолоцком уезде Тверской губернии.
— Я почту тот
день счастливым, — сказал он королю, — когда пролью последние капли крови, способствуя вам взойти на престол ваших знаменитых
предков.
Сам Иоанн, следуя обычаю
предков, раздавал перед войной милостыню бедным, делал большие вклады в храмы и монастыри и молился над прахом своих предместников в соборах, которые были
день и ночь открыты для богомольцев.
Там всё — там родших милый дом;
Там наши жёны, чада;
О нас их слёзы пред Творцом;
Мы жизни их ограда;
Там
девы — прелесть наших
дней,
И сонм друзей бесценный,
И царский трон, и прах царей,
И
предков прах священный.
За них, друзья, всю нашу кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.
Степанида Васильевна это тотчас же понимала и хотя не перечила мужу, так как мир и согласие супружеское она, по завету
предков, ставила выше всего на свете, но через некоторое время она опять устраивалась и писала ему тихое и ласковое письмо, где говорила: „Хитрости твои и твоя со мною в важных
делах неоткровенность очень меня, мой друг, огорчают и терзают, потому что я их ничем не заслужила.