Неточные совпадения
Вот в чем
дело, батюшка. За
молитвы родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
Между тем колокол продолжал в урочное время призывать к
молитве, и число верных с каждым
днем увеличивалось.
— Ох, не припоминай его, бог с ним! — вскрикнула она, вся побледнев. — Еще третьего
дня всю ночь мне снился окаянный. Вздумала было на ночь загадать на картах после
молитвы, да, видно, в наказание-то Бог и наслал его. Такой гадкий привиделся; а рога-то длиннее бычачьих.
— Это — другое
дело, Афанасий Васильевич. Я это делаю для спасения души, потому что в убеждении, что этим хоть сколько-нибудь заглажу праздную жизнь, что как я ни дурен, но
молитвы все-таки что-нибудь значат у Бога. Скажу вам, что я молюсь, — даже и без веры, но все-таки молюсь. Слышится только, что есть господин, от которого все зависит, как лошадь и скотина, которою пашем, знает чутьем того, <кто> запрягает.
На дачах Варавки поселились незнакомые люди со множеством крикливых детей; по утрам река звучно плескалась о берег и стены купальни; в синеватой воде подпрыгивали, как пробки, головы людей, взмахивались в воздух масляно блестевшие руки; вечерами в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно, в три часа, безгрудая, тощая барышня в розовом платье и круглых, темных очках играла на пианино «
Молитву девы», а в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и по воде косо влачилась за нею розовая тень.
Эта песня, неизбежная, как вечерняя
молитва солдат, заканчивала тюремный
день, и тогда Самгину казалось, что весь
день был неестественно веселым, что в переполненной тюрьме с утра кипело странное возбуждение, — как будто уголовные жили, нетерпеливо ожидая какого-то праздника, и заранее учились веселиться.
— Есть, батюшка, да сил нет, мякоти одолели, до церкви дойду — одышка мучает. Мне седьмой десяток! Другое
дело, кабы барыня маялась в постели месяца три, да причастили ее и особоровали бы маслом, а Бог, по моей грешной
молитве, поднял бы ее на ноги, так я бы хоть ползком поползла. А то она и недели не хворала!
А многострадального раба Божия Михаила памятую в
молитвах моих и до сего
дня на каждый
день.
К вечеру того же
дня он совершил над собою известное лечение, о котором Смердяков рассказывал Ивану Федоровичу, то есть вытерся весь с помощию супруги водкой с каким-то секретным крепчайшим настоем, а остальное выпил с «некоторою
молитвой», прошептанною над ним супругой, и залег спать.
Он видел, как многие из приходивших с больными детьми или взрослыми родственниками и моливших, чтобы старец возложил на них руки и прочитал над ними
молитву, возвращались вскорости, а иные так и на другой же
день, обратно и, падая со слезами пред старцем, благодарили его за исцеление их больных.
Приходившие поклонники видели, как он простаивал иногда весь
день на
молитве, не вставая с колен и не озираясь.
Похороны совершились на третий
день. Тело бедного старика лежало на столе, покрытое саваном и окруженное свечами. Столовая полна была дворовых. Готовились к выносу. Владимир и трое слуг подняли гроб. Священник пошел вперед, дьячок сопровождал его, воспевая погребальные
молитвы. Хозяин Кистеневки последний раз перешел за порог своего дома. Гроб понесли рощею. Церковь находилась за нею.
День был ясный и холодный. Осенние листья падали с дерев.
— Пойти куда-нибудь далеко, на
молитву, на трудный подвиг, — продолжала она. — А то
дни уходят, жизнь уйдет, а что мы сделали?
Наши люди рассказывали, что раз в храмовой праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник какой, довел
дело до высокопреосвященнейшего! Честью не хотел, так вот тебе и подрезали крылья». Обиженный поп отвечал будто бы на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни есть самые дрянные
молитвы, их-то я вам и читаю».
Я ехал на другой
день в Париж;
день был холодный, снежный, два-три полена, нехотя, дымясь и треща, горели в камине, все были заняты укладкой, я сидел один-одинехонек: женевская жизнь носилась перед глазами, впереди все казалось темно, я чего-то боялся, и мне было так невыносимо, что, если б я мог, я бросился бы на колени и плакал бы, и молился бы, но я не мог и, вместо
молитвы, написал проклятие — мой «Эпилог к 1849».
Старушка, бабушка моя,
На креслах опершись, стояла,
Молитву шепотом творя,
И четки всё перебирала;
В дверях знакомая семья
Дворовых лиц мольбе внимала,
И в землю кланялись они,
Прося у бога долги
дни.
Объяснение отца относительно
молитвы загорелось во мне неожиданной надеждой. Если это верно, то ведь
дело устраивается просто: стоит только с верой, с настоящей верой попросить у бога пару крыльев… Не таких жалких какие брат состряпал из бумаги и дранок. А настоящих с перьями, какие бывают у птиц и ангелов. И я полечу!
Говение окончилось под впечатлением этой сцены, и никогда впоследствии покаянная
молитва Ефрема Сирина не производила на меня такого действия, как в эти
дни, когда ее произносил для нас Овсянкин в убогом старом храме, под низким потолком которого лилось пение растроганного кающегося молодого хора…
Это кузина играет пьесы из своего небогатого репертуара: «Песня без слов», «
Молитва девы», «Полонез» Огинского, шумки и думки польско — украинских композиторов.
Однажды он смастерил простым ножом грубое подобие скрипки и стал пиликать в конюшне плясовые напевы, а порой передразнивал «Полонез» Огинского или «
Молитву девы».
— Да, для себя… По пословице, и вор богу молится, только какая это
молитва? Будем говорить пряменько, Галактион Михеич: нехорошо. Ведь я знаю, зачем ты ко мне-то пришел… Сначала я, грешным
делом, подумал, что за деньгами, а потом и вижу, что совсем другое.
— Ах, какой ты! Со богатых-то вы все оберете, а нам уж голенькие остались. Только бы на ноги встать, вот главная причина. У тебя вон пароходы в башке плавают, а мы по сухому бережку с
молитвой будем ходить. Только бы мало-мало в люди выбраться, чтобы перед другими не стыдно было. Надоело уж под начальством сидеть, а при своем
деле сам большой, сам маленький. Так я говорю?
— Да я не о том, немецкая душа: дело-то ваше неправильное… да. Божий дар будете переводить да черта тешить. Мы-то с
молитвой, а вам наплевать… тьфу!..
Через несколько
дней после приезда он заставил меня учить
молитвы. Все другие дети были старше и уже учились грамоте у дьячка Успенской церкви; золотые главы ее были видны из окон дома.
Целый
день она не разговаривала со мною, а вечером, прежде чем встать на
молитву, присела на постель и внушительно сказала памятные слова...
Долгие
молитвы всегда завершают
дни огорчений, ссор и драк; слушать их очень интересно; бабушка подробно рассказывает богу обо всем, что случилось в доме; грузно, большим холмом стоит на коленях и сначала шепчет невнятно, быстро, а потом густо ворчит...
Не только аскетический подвиг, не только
молитва, но и творческий экстаз есть богообщение, в творческом экстазе Бог сходит к человеку и участвует в
делах его.
Прежде всего наложила на нее Енафа сорокадневный «канун»: однажды в
день есть один ржаной хлеб, однажды пить воду, откладывать ежедневно по триста поклонов с исусовой
молитвой да четвертую сотню похвале-богородице.
— Нюрочка, помни этот
день: другого такого
дня не будет… Молись хорошенько богу, твоя детская чистая
молитва дойдет скорее нашей.
Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от
молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой
день встретил меня стихами...
Ребенок, пососав несколько
дней материнское молоко, отравленное материнским горем, зачах, покорчился и умер. Мария Райнер целые годы неутешно горевала о своем некрещеном ребенке и оставалась бездетною. Только весною 1840 года она сказала мужу: «Бог услышал мою
молитву: я не одна».
Евсеич
раздел меня, велел мне молиться богу, и я молился и, по обыкновению, прочитав
молитву, проговорил вслух: «Господи, помилуй тятеньку и маменьку».
Я не успел помолиться на постоялом дворе; но так как уже не раз замечено мною, что в тот
день, в который я по каким-нибудь обстоятельствам забываю исполнить этот обряд, со мною случается какое-нибудь несчастие, я стараюсь исправить свою ошибку: снимаю фуражку, поворачиваясь в угол брички, читаю
молитвы и крещусь под курточкой так, чтобы никто не видал этого. Но тысячи различных предметов отвлекают мое внимание, и я несколько раз сряду в рассеянности повторяю одни и те же слова
молитвы.
По приезде домой, полковник сейчас же стал на
молитву: он каждый
день, с восьми часов до десяти утра и с восьми часов до десяти часов вечера, молился, стоя, по обыкновению, в зале навытяжку перед образом.
Но на
деле никаких голосов не было. Напротив того, во время минутного переезда через черту, отделяющую Россию от Германии, мы все как будто остепенились. Даже дамы, которые в Эйдкунене пересели в наше отделение, чтобы предстать на Страшный суд в сопровождении своих мужей, даже и они сидели смирно и, как мне показалось, шептали губами обычную короткую
молитву культурных людей:"Пронеси, господи!"
Посмотрите, как крестится и шепчет торопливо
молитву на сон грядущий Родион Антоныч; в голове кукарского Ришелье работает тысяча валов, колес и шестерен, перемалывая перепутавшиеся впечатления тревожного
дня.
Этот образ вызывал в душе ее чувство, подобное тому, с которым она, бывало, становилась перед иконой, заканчивая радостной и благодарной
молитвой тот
день, который казался ей легче других
дней ее жизни.
— И поди, чай, — прервал Половников, — сделавши такое доброе
дело, стал на
молитву, выпустил рубаху, опояску ниже пупа спустил… и прав, думает… Ну, а робенка-то куда вы
девали? ты говори да досказывай! — продолжал он, обращаясь к Кузьмовне.
В ту пору не завелось еще в тех местах ни бесчинств, ни разврату; проводили мы
дни в тишине, труде и
молитве.
Спаси вас господи за ваши труды, почтеннейший муж Михайло Трофимыч; мы, что можем, с своей стороны на общую пользу готовы, только сами знаете, старухи сироты что в таком великом
деле могут, кроме
молитв?
— А не знаю, право, как вам на это что доложить? Не следует, говорят, будто бы за них бога просить, потому что они самоуправцы, а впрочем, может быть, иные, сего не понимая, и о них молятся. На Троицу, не то на Духов
день, однако, кажется, даже всем позволено за них молиться. Тогда и
молитвы такие особенные читаются. Чудесные
молитвы, чувствительные; кажется, всегда бы их слушал.
Сотни свежих окровавленных тел людей, за 2 часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей с проклятиями и
молитвами на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами на цветущей долине, другие на носилках, на койках и на окровавленном полу перевязочного пункта; а всё так же, как и в прежние
дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и всё так же, как и в прежние
дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило.
Он мысленно пробежал свое детство и юношество до поездки в Петербург; вспомнил, как, будучи ребенком, он повторял за матерью
молитвы, как она твердила ему об ангеле-хранителе, который стоит на страже души человеческой и вечно враждует с нечистым; как она, указывая ему на звезды, говорила, что это очи божиих ангелов, которые смотрят на мир и считают добрые и злые
дела людей; как небожители плачут, когда в итоге окажется больше злых, нежели добрых
дел, и как радуются, когда добрые
дела превышают злые.
Сам я слишком скудельный и надломленный сосуд, чтобы говорить от себя, и взамен того спешу Вам передать то, что на
днях мне читал один из высочайших духовных мыслителей о
молитве.
Иван Иваныч (выходит из совещательной камеры, доканчивая слова
молитвы)…и не лиши нас небесного твоего царствия… Петр Иваныч! Семен Иваныч! садитесь, пожалуйста! Федор Павлыч! милости просим! Да! так на чем, бишь, мы остановились? на допросе свидетелей… Вот и прекрасно. Господа головастики! расскажите, что вам известно по этому
делу? Не стесняйтесь! хотя вы вызваны защитой, но можете свидетельствовать и против подсудимого!
— Да, — продолжал спокойно Иоанн, — боярин подлинно стар, но разум его молод не по летам. Больно он любит шутить. Я тоже люблю шутить и в свободное от
дела и
молитвы время я не прочь от веселья. Но с того
дня, как умер шут мой Ногтев, некому потешать меня. Дружине, я вижу, это ремесло по сердцу; я же обещал не оставить его моею милостию, а потому жалую его моим первым шутом. Подать сюда кафтан Ногтева и надеть на боярина!
В восемь часов шли к вечерне; в десятом Иоанн уходил в спальню, где трое слепых рассказывали ему сказки; он слушал их и засыпал, но ненадолго: в полночь вставал, и
день его начинался
молитвою!
Он был набожен и каждый
день охотно посвящал
молитве несколько часов.
Устроив свои
дела в кухне, Аким Акимыч приступил к своему облачению, оделся со всем приличием и торжественностью, не оставив ни одного крючочка незастегнутым, и, одевшись, тотчас же приступил к настоящей
молитве.
Много «
молитв» моих я и до сего
дня помню, — работа ума в детстве ложится на душу слишком глубокими шрамами — часто они не зарастают всю жизнь.