Неточные совпадения
— Он? — нет. Но надо иметь ту простоту, ясность, доброту, как твой отец, а у меня есть ли это? Я не
делаю и мучаюсь. Всё это ты наделала. Когда тебя не было и не было еще этого, — сказал он со взглядом
на ее живот, который она поняла, — я все свои силы клал
на дело; а теперь не могу, и мне совестно; я
делаю именно как заданный
урок, я притворяюсь…
— Ну, этого я не понимаю, — сказал Сергей Иванович. — Одно я понимаю, — прибавил он, — это
урок смирения. Я иначе и снисходительнее стал смотреть
на то, что называется подлостью, после того как брат Николай стал тем, что он есть… Ты знаешь, что он
сделал…
«Действительно, я у Разумихина недавно еще хотел было работы просить, чтоб он мне или
уроки достал, или что-нибудь… — додумывался Раскольников, — но чем теперь-то он мне может помочь? Положим,
уроки достанет, положим, даже последнею копейкой поделится, если есть у него копейка, так что можно даже и сапоги купить, и костюм поправить, чтобы
на уроки ходить… гм… Ну, а дальше?
На пятаки-то что ж я
сделаю? Мне разве того теперь надобно? Право, смешно, что я пошел к Разумихину…»
Победа не решалась никак; может быть, немецкая настойчивость и преодолела бы упрямство и закоснелость обломовцев, но немец встретил затруднения
на своей собственной стороне, и победе не суждено было решиться ни
на ту, ни
на другую сторону. Дело в том, что сын Штольца баловал Обломова, то подсказывая ему
уроки, то
делая за него переводы.
«Это история, скандал, — думал он, — огласить позор товарища, нет, нет! — не так! Ах! счастливая мысль, — решил он вдруг, — дать Ульяне Андреевне
урок наедине: бросить ей громы
на голову, плеснуть
на нее волной чистых, неведомых ей понятий и нравов! Она обманывает доброго, любящего мужа и прячется от страха:
сделаю, что она будет прятаться от стыда. Да, пробудить стыд в огрубелом сердце — это долг и заслуга — и в отношении к ней, а более к Леонтью!»
— Успокойтесь: ничего этого нет, — сказала она кротко, — и мне остается только поблагодарить вас за этот новый
урок, за предостережение. Но я в затруднении теперь, чему следовать: тогда вы толкали туда,
на улицу — теперь… боитесь за меня. Что же мне, бедной,
делать!.. — с комическим послушанием спросила она.
Весь тот день мало со мной говорил, совсем молчал даже, только заметил я: глядит, глядит
на меня из угла, а все больше к окну припадает и
делает вид, будто бы
уроки учит, а я вижу, что не
уроки у него
на уме.
— Нет, мой друг, это возбудит подозрения. Ведь я бываю у вас только для
уроков. Мы
сделаем вот что. Я пришлю по городской почте письмо к Марье Алексевне, что не могу быть
на уроке во вторник и переношу его
на среду. Если будет написано:
на среду утро — значит, дело состоялось;
на среду вечер — неудача. Но почти несомненно «
на утро». Марья Алексевна это расскажет и Феде, и вам, и Павлу Константинычу.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что
уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние
на народ целого завода, и как он кое-что успевает там
делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
А главное в том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал дела в свои руки, так что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот что: он получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять будет он; товарищ фирмы только
на этом условии и взял место управляющего, «я, говорит, не могу, куда мне», — да вы только место занимайте, чтобы сидел
на нем честный человек, а в дело нечего вам мешаться, я буду
делать», — «а если так, то можно, возьму место», но ведь и не в этом важность, что власть, а в том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти
на 1000 руб. больше, чем прежде получал всего и от случайной черной литературной работы, и от
уроков, и от прежнего места
на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
Теперь вообразите себе мою небольшую комнатку, печальный зимний вечер, окна замерзли, и с них течет вода по веревочке, две сальные свечи
на столе и наш tête-à-tête. [разговор наедине (фр.).] Далес
на сцене еще говорил довольно естественно, но за
уроком считал своей обязанностью наиболее удаляться от натуры в своей декламации. Он читал Расина как-то нараспев и
делал тот пробор, который англичане носят
на затылке,
на цезуре каждого стиха, так что он выходил похожим
на надломленную трость.
Господин,
на которого указал полковник, промолчал и понурил голову, побагровев в лице…
Урок был хорош. Вот и
делай после подлости…
— Иначе не можно… Раньше я думал, что она будет только приезжать учиться вместе с Дидей, но из этого ничего не выйдет. Конечно, мы
сделаем это не вдруг: сначала Устенька будет приходить
на уроки, потом будет оставаться погостить
на несколько дней, а уж потом переедет совсем.
Работы у него было много, а смотреть тоже было
на что: Ольга Александровна
делала разные чудеса и стала брать у Рогнеды Романовны какие-то
уроки.
От нечего
делать я раскрыл книгу
на том месте, где был задан
урок, и стал прочитывать его.
Урок был большой и трудный, я ничего не знал и видел, что уже никак не успею хоть что-нибудь запомнить из него, тем более что находился в том раздраженном состоянии, в котором мысли отказываются остановиться
на каком бы то ни было предмете.
А дома мамаша так уж и ждет меня: она лежит, а я ей рассказываю все, все, так и ночь придет, а я все говорю, и она все слушает про дедушку: что он
делал сегодня и что мне рассказывал, какие истории, и что
на урок мне задал.
На следующий день
на уроке Закона Божия отец Михаил рассказал ученикам весь эпизод фальшивого купона и сказал, что это
сделал гимназист.
— Покуда — ничего. В департаменте даже говорят, что меня столоначальником
сделают. Полторы тысячи — ведь это куш. Правда, что тогда от частной службы отказаться придется, потому что и
на дому казенной работы по вечерам довольно будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно будет заработать, рубликов хоть
на триста. Квартиру наймем; ты только вечером
на уроки станешь ходить, а по утрам дома будешь сидеть; хозяйство свое заведем — живут же другие!
При его молчаливо-торжественном обходе юнкера поочередно
делают ему глубокие придворные поклоны, которым их
на уроках танцев беспрестанно учит балетмейстер Большого театра, Петр Алексеевич Ермолов.
— Давеча
уроку не знал; Фома Фомич
на коленки ставил, а я и не стал. Стар я стал, батюшка, Сергей Александрыч, чтоб надо мной такие шутки шутить! Барин осерчать изволил, зачем Фому Фомича не послушался. «Он, говорит, старый ты хрыч, о твоем же образовании заботится, произношению тебя хочет учить». Вот и хожу, твержу вокабул. Обещал Фома Фомич к вечеру опять экзаментик
сделать.
Ирина стала вдруг повадлива как овечка, мягка как шелк и бесконечно добра; принялась давать
уроки своим младшим сестрам — не
на фортепьяно, — она не была музыкантшей — но во французском языке, в английском; читала с ними их учебники, входила в хозяйство; все ее забавляло, все занимало ее; она то болтала без умолку, то погружалась в безмолвное умиление; строила различные планы, пускалась в нескончаемые предположения о том, что она будет
делать, когда выйдст замуж за Литвинова (они нисколько не сомневались в том, что брак их состоится), как они станут вдвоем…
Васса. Ну хоть про нее. Там головни-то шипят. Сырое дерево горит туго. А Гурий Кротких — научит. Он за двести целковых в месяц меня хозяйствовать учит, а тебя рублей за пятнадцать будет учить революцию
делать. Полтина за
урок. Пришел ко мне служить — штаны были мятые, а недавно, в театре, гляжу —
на жене его золотишко кое-какое блестит. Так-то, девицы! В матросы, значит, Онегин?
Ставил он исключительно высшие баллы, а в старших классах перед экзаменами предлагал кадетам написать ему
на общей бумажке, кто что хочет отвечать.
На уроках его каждый
делал, что хотел: читали романы, играли в пуговки, курили в отдушник, ходили с места
на место. Он только нервно потирал свои виски пальцами и упрашивал...
Пан Тимофтей, встретив нас, ввел в школу, где несколько учеников, из тутошних казацких семейств, твердили свои «стихи» (
уроки). Кроме нас, панычей, в тот же день,
на Наума, вступило также несколько учеников. Пан Кнышевский,
сделав нам какое-то наставление, чего мы, как еще неученые, не могли понять, потому что он говорил свысока, усадил нас и преподал нам корень, основание и фундамент человеческой мудрости. Аз, буки, веди приказано было выучить до обеда.
«Какова! — думаю, — значит, она своего упорства не оставляет, — она таки хочет женить брата
на Машеньке… Ну пусть их
делают, как знают, и пусть их Машенькин отец надует, как он надул своих старших зятьев. Да даже еще и более, потому что те сами жохи, а мой брат — воплощенная честность и деликатность. Тем лучше, — пусть он их надует — и брата и мою жену. Пусть она обожжется
на первом
уроке, как людей сватать!»
— Ты очаровательна сегодня, — говорил он, глядя
на нее с восторгом, — и никогда еще я так не жалел, что ты поспешила замуж… Зачем? Я знаю, ты
сделала это ради нас, но… — Он дрожащими руками вытащил пачечку денег и сказал: — Я сегодня получил с
урока и могу отдать долг твоему мужу.
Первый
урок числа, первый
урок масштаба, первый
урок материала, первый
урок иерархии, первый
урок мысли и, главное, наглядное подтверждение всего моего последующего опыта: из тысячи фигурок, даже одна
на другую поставленных, не
сделаешь Пушкина.
Смеялся Николай только
на уроках студента с Петькой, и Петька ненавидел его за смех. В его присутствии он нарочно еще выше задирал колени, так что едва не заваливался со стулом
на спину, щурил пренебрежительно глаза, ковырял в носу, хотя прекрасно знал, что этого не нужно
делать, и хладнокровно говорил студенту невыносимые дерзости. Рябое лицо репетитора наливалось кровью и потело; он чуть не плакал и по уходе Петьки жаловался, что мальчишка совсем не хочет учиться.
— Я мою его кисти, палитры и тряпки, я пачкаю свои платья о его картины, я хожу
на уроки, чтобы прокормить его, я шью для него костюмы, я выношу запах конопляного масла, стою по целым дням
на натуре, всё
делаю, но…голой? голой? — не могу!!!
Следующие два
урока были рисование и немецкий язык. Учитель рисования роздал нам карточки с изображением ушей, носов, губ. Нина показала мне, что надо
делать, как надо срисовывать. Учитель — добродушнейшее, седенькое существо — после первой же моей черточки нашел меня очень слабой художницей и переменил карточку
на менее сложный рисунок.
Решили так: сегодня я к генералу не пойду, а завтра, в воскресенье, днем пойду
на дом к Горбатову и все ему объясню. Так и
сделал. Горбатов рассмеялся, сказал, что рекомендательные письма всегда так пишутся, что генерал — форменный бурбон и немецкого языка не знает. И еще раз посоветовал, чтобы за
урок я потребовал тридцать рублей.
— Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Я ничего не
сделаю, не бойтесь,] — сказал Пьер отвечая
на испуганный жест Анатоля. — Письма — раз, — сказал Пьер, как будто повторяя
урок для самого себя. — Второе, — после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, — вы завтра должны уехать из Москвы.