Неточные совпадения
— Пожалуй, я тебе дам
девчонку; она у меня
знает дорогу, только ты смотри! не завези ее, у меня уже одну завезли купцы.
— Во сне сколько ни ешь — сыт не будешь, а ты — во сне онучи жуешь. Какие мы хозяева на земле? Мой сын, студент второго курса, в хозяйстве понимает больше нас. Теперь, брат, живут по жидовской науке политической экономии, ее даже
девчонки учат. Продавай все и — едем! Там деньги сделать можно, а здесь — жиды, Варавки, черт
знает что… Продавай…
Но в дверях, в темноте, схватывает меня Ламберт: «Духгак, духгак! — шепчет он, изо всех сил удерживая меня за руку, — она на Васильевском острове благородный пансион для
девчонок должна открывать» (NB то есть чтоб прокормиться, если отец,
узнав от меня про документ, лишит ее наследства и прогонит из дому.
Так вот нет же, никто того не видит и не
знает во всей вселенной, а как сойдет мрак ночной, все так же, как и
девчонкой, пять лет тому, лежу иной раз, скрежещу зубами и всю ночь плачу: «Уж я ж ему, да уж я ж ему, думаю!» Слышал ты это все?
По всей вероятности, негодная Верка не хочет выходить замуж, — это даже несомненно, — здравый смысл был слишком силен в Марье Алексевне, чтобы обольститься хитрыми ее же собственными раздумьями о Верочке, как о тонкой интриганке; но эта
девчонка устраивает все так, что если выйдет (а чорт ее
знает, что у ней на уме, может быть, и это!), то действительно уже будет полной госпожей и над мужем, и над его матерью, и над домом, — что ж остается?
— Что? что? — сказал Троекуров, — угрозы! мне угрозы, дерзкая
девчонка! Да
знаешь ли ты, что я с тобою сделаю то, чего ты и не воображаешь. Ты смеешь меня стращать защитником. Посмотрим, кто будет этот защитник.
— Тогда я была
девчонкой и не
знала, что такое значит любить… да. А теперь я… я тебя не люблю…
Таисья правела гостя в заднюю избу и не
знала, куда его усадить и чем угостить. В суете она не забыла послать какую-то
девчонку в школу оповестить Нюрочку, — за быстроту в шутку Таисья называла эту слугу телеграммой.
Ах, если бы мы, люди, умудренные опытом,
знали о том, как много и даже чересчур много
знают окружающие нас мальчуганы и
девчонки, о которых мы обыкновенно говорим...
— А я
знаю! — кричала она в озлоблении. — Я
знаю, что и вы такие же, как и я! Но у вас папа, мама, вы обеспечены, а если вам нужно, так вы и ребенка вытравите,многие так делают. А будь вы на моем месте, — когда жрать нечего, и
девчонка еще ничего не понимает, потому что неграмотная, а кругом мужчины лезут, как кобели, — то и вы бы были в публичном доме! Стыдно так над бедной девушкой изголяться, — вот что!
— Делай, как
знаешь. Конечно, это хорошо. Да поглядите,
девчонки, ведь она вся мокрая. Ах, какая дурища! Ну! Живо! Раздевайся! Манька Беленькая или ты, Тамарочка, дайте ей сухие панталоны, теплые чулки и туфли. Ну, теперь, — обратилась она к Любке, — рассказывай, идиотка, все, что с тобой случилось!
— Прозой! Роман сочинил, и как в этом случае мило поступил: есть там у него в Москве какая-то дрянная знакомая
девчонка, он описал ту в романе и бог
знает как расхвалил, да и читает Клеопаше, — приятно той было слушать это!
Поведение набоба доказывало это неопровержимейшим образом, потому что он держал себя с Лушей с утонченной вежливостью и, кажется, не
знал, чем угодить этой взбалмошной
девчонке, которая ничего не хотела замечать.
— Вероятно, где-нибудь на водах. Она собиралась ехать… Да, очень красивая и еще более упрямая
девчонка.
Знаете, что она имела в виду?
— Хорошо, — отвечал односложно Калинович, думая про себя: «Эта несносная
девчонка употребляет, кажется, все средства, чтоб сделать мой отъезд в Петербург как можно труднее, и неужели она не понимает, что мне нельзя на ней жениться? А если понимает и хочет взять это силой, так неужели не
знает, что это совершенно невозможно при моем характере?»
— Ну, хорошо; возьмем несветские. Я уж доказывал тебе, не
знаю только, доказал ли, что к своей этой… как ее? Сашеньке, что ли? ты был несправедлив. Ты полтора года был у них в доме как свой: жил там с утра до вечера, да еще был любим этой презренной
девчонкой, как ты ее называешь. Кажется, это не презрения заслуживает…
— Голубушка Варвара Дмитриевна, слухом земля полнится. И так сразу стало подозрительно: все мальчики — как мальчики, а этот — тихоня, ходит как в воду опущенный. А по роже посмотреть — молодец молодцом должен быть, румяный, грудастый. И такой скромный, товарищи замечают: ему слово скажут, а он уж и краснеет. Они его и дразнят
девчонкой. Только они думают, что это так, чтобы посмеяться, не
знают, что это — правда. И представьте, какие они хитрые: ведь и хозяйка ничего не
знает.
— Ну, она думала, я шучу, смеется. Тогда я посерьезнее сказала: голубушка Ольга Васильевна, говорю,
знаете, ведь, говорят, что это —
девчонка. Но только она не верит: пустяки, говорит, какая же это
девчонка, я ведь, говорит, не слепая…
— Чем бы по вечерам на биллиард ходить каждый вечер, сходил бы иногда к гимназистам на квартиры. Они
знают, что учителя к ним редко заглядывают, а инспектора и раз в год не дождешься, так у них там всякое безобразие творится, и картеж, и пьянство. Да вот сходил бы к этой девчонке-то переодетой. Пойди попозже, как спать станут ложиться; мало ли как тогда можно будет ее уличить да сконфузить.
— Как хотите, — сказал Передонов, — а только я тогда должен директору сказать. Я думал по-семейному, ему же лучше бы. Может быть, и ваш Сашенька прожженный. Еще мы не
знаем, за что его дразнят
девчонкой, — может быть, совсем за другое. Может быть, не его учат, а он других развращает.
— Нет, ты не
знаешь, что я хочу сказать! — вскрикнул фальцетом Николай Артемьевич, внезапно изменив и величавости парламентской осанки, и плавной важности речи, и басовым нотам, — ты не
знаешь, дерзкая
девчонка!
— Начнем сверху: губернатор живёт с женой управляющего казённой палатой, а управляющий — недавно отнял жену у одного из своих чиновников, снял ей квартиру в Собачьем переулке и ездит к ней два раза в неделю совсем открыто. Я её
знаю: совсем
девчонка, году нет, как замуж вышла. А мужа её в уезд послали податным инспектором. Я и его
знаю, — какой он инспектор? Недоучка, дурачок, лакеишка…
«Да спасет тебя господь бог от такой жены, — отвечала Долинскому сестра. — Как ты с ними познакомился? Я
знаю эту фальшивую, лукавую и бессердечную
девчонку. Она вся ложь, и ты с нею никогда не будешь счастлив».
Арина Пантелеймоновна. Уж разве спросить
девчонку? Она стояла все на улице, не
знает ли она как-нибудь… Дуняшка! Дуняшка!..
Государь его лично
знает: он ему доложит, и ей, дрянной
девчонке, не позволят расстраивать чужое семейное счастье!
— Только они меня-то, к сожалению, не
знают… — продолжала между тем та, все более и более приходя в озлобленное состояние. — Я бегать да подсматривать за ними не стану, а прямо дело заведу: я мать, и мне никто не запретит говорить за дочь мою. Господин князь должен был понимать, что он — человек женатый, и что она — не уличная какая-нибудь
девчонка, которую взял, поиграл да и бросил.
— И Даренка плывет?
Знаю,
знаю… Сорока на хвосте принесла. Нет, я тебе скажу, у Пашки на барке плывет одна
девчонка… И черт его
знает, где он такую отыскал!
Глафира. Я не
знаю, что сделалось. Что-то произошло вдруг для нас с сестрой неожиданное. Сестра о чем-то плакала, стали всё распродавать, меня отправили к Меропе Давыдовне, а сами скрылись куда-то, исчезли, кажется, за границу. Конечно, я сама виновата, очень виновата: мне надо было там ловить жениха — это было очень легко; а я закружилась, завертелась, как глупая
девчонка; я себе этого никогда не прощу.
Васса. Ну а как же? Ночуй. Не выдам жандармам-то.
Девчонки будут рады видеть тебя. Очень рады будут. Они тебя любят. А Колю я тебе не дам! Так и
знай.
— «Как варят соус тортю?» — «Эй, эй, что у меня в руке?» — «Слушай, моряк, любит ли Тильда Джона?» — «Ваше образование, объясните течение звезд и прочие планеты!» — Наконец, какая-то замызганная
девчонка с черным, как у воробья, носом, положила меня на обе лопатки, пропищав: «Папочка, не
знаешь ты, сколько трижды три?»
Жалко было медведя, но ещё более было жалко
знать, что бесстрашный, ловкий, весёлый озорник деверь путается с какой-то ничтожной
девчонкой, а её, Наталью, не видит.
Прошел месяц, другой. Много я уже перевидал, и было уже кое-что страшнее Лидкиного горла. Я про него и забыл. Кругом был снег, прием увеличивался с каждым днем. И как-то, в новом уже году, вошла ко мне в приемную женщина и ввела за ручку закутанную, как тумбочка,
девчонку. Женщина сияла глазами. Я всмотрелся и
узнал.
Бессеменов. Я
знал, что он от нас уйдет… ну, только — разве так? А эта… эта… кричит! Поденщица,
девчонка… пойду, поговорю им…
Все наши девы и
девчонки, разумеется, много
знали о страшном Селиване, вблизи двора которого замерз мужик Николай. По этому случаю теперь вспомнили Селивану все его старые проделки, о которых я прежде и не
знал. Теперь обнаружилось, что кучер Константин, едучи один раз в город за говядиной, слышал, как из окна Селивановой избы неслися жалобные стоны и слышались слова: «Ой, ручку больно! Ой, пальчик режет».
Генерал. А теперь я скажу. Ты обращаешься со мной черт
знает как,
девчонка! Напоминаю тебе, что ты моей ровесницей будешь лет через сорок… тогда я, может быть, позволю тебе говорить со мной, как с равным. Поняла? Конь!
— Что? сама не
знаю. Он хотел говорить со мной наедине. Мне казалось, что он всё еще не имел время, случая высказаться. Теперь он высказался! Послушайте: он, может быть, необыкновенный человек, но он — глуп, право… Он двух слов сказать не умеет. Он — просто невежлив. Впрочем, я даже не очень его виню… он мог подумать, что я ветреная, сумасшедшая
девчонка. Я с ним почти никогда не говорила… Он, точно, возбуждал мое любопытство, но я воображала, что человек, который заслуживает быть вашим другом…
— Вечером, в роще… — спокойно продолжал Авдей Иванович. — Но ты не думай чего-нибудь такого. Я только так.
Знаешь — скучно. Девочка хорошенькая… ну, думаю, что за беда? Жениться-то я не женюсь… а так, тряхну стариной. Бабиться не люблю — а
девчонку потешить можно. Вместе послушаем соловьев. Это — по-настоящему твое дело; да вишь, у этого бабья глаз нету. Что́ я, кажись, перед тобой?
Девчонка была глупа! я сейчас
узнал, что глупа!
Матрена. А видишь ли, ягодка, — малый, сама
знаешь, до баб какой, да и красик, нечего сказать. Ну жил он, ведашь, на чугунке, а там у них девчонка-сирота — в куфарках жила. Ну и стала вязаться за ним
девчонка эта.
Евдокия Антоновна (отрывает ее от студента). Я тебе покажу,
девчонка, дрянь! Идешь или нет, говори! Ты меня
знаешь, Оленька… ну, идешь?
Онуфрий. Эх, Гриша, все мы люди, все мы человеки, да и собаку-то убивать надо подумавши. Поверь мне, оба вы, и ты и он, прекрасные люди; а просто так: роковая судьба и жестокое сцепление обстоятельств. (Тихо.) Ты
знаешь, ведь он эту
девчонку любит.
— Бог же вас
знает после того! А я думал, что она только нашему брату под стать. Впрочем, она точно
девчонка хоть куда.
В столовую собираются дворовые мальчишки и
девчонки «за подачками»: они
знают, что Степан Михайлович весел и будет обделять их кусками с своего стола.
Софья Егоровна. Не говори мне про женщин! Тысячу раз на день ты говоришь мне о них! Надоело! (Встает.) Что ты делаешь со мной? Ты уморить меня хочешь? Я больна через тебя! У меня день и ночь грудь болит по твоей милости! Ты этого не видишь?
Знать ты этого не хочешь? Ты ненавидишь меня! Если бы ты любил меня, то не смел бы так обращаться со мной! Я не какая-нибудь простая
девчонка для тебя, неотесанная, грубая душа! Я не позволю какому-нибудь… (Садится.) Ради бога! (Плачет.)
— Что я мог сделать с ней, если она не хотела открыть своего горя? Приказывать — я приказал; просить — я просил. Что же, по-твоему, я должен был стать на колени перед
девчонкой и плакать, как старая баба? В голове… откуда я
знаю, что у нее в голове! Жестокая, бессердечная дочь!
— Чёрт бы побрал эти невинности с их невинными рожицами! — бормотал он, пожирая глазами Ильку. Дезире пил и молчал. В последнее время несчастный драгун стал задумываться…Ильке, которая требовала сто тысяч, он не мог предложить и двух. Его отец на днях умер, и имение поступило в распоряжение кредиторов. На бескорыстную любовь он не рассчитывал: он
знал, что он некрасив и что эти
девчонки корыстолюбивы…
— Ну-ну…довольно! — забормотал Цвибуш. — Бог
знает чем пичкаете вы голову этой
девчонки!.. Оставим этот разговор! Прошу вас, доктор! Я переменяю разговор…Так…Правду ли говорят, что вы на прошлой неделе приняли лютеранство?
Отец, бледный, вспотевший, с дрожащими пальцами и губами, забился в дальний угол вагона и, закрыв глаза, молился богу. Он не
узнавал в этой веселой, слушающей офицерские пошлости Ильке свою кроткую, часто плачущую Ильку. Он не верил своим глазам и ушам…Непонятны, загадочны эти глупые
девчонки!
— Она смеется! — шептал он ей через четверть часа. — Она глупа! Вы
знаете, что она требует с каждого за один миг любви?
Знаете? Сто тысяч франков! Ха-ха-ха! Посмотрим, какой сумасшедший даст ей эти деньги! За сто тысяч я буду иметь таких десяток! Гм…Дочь вашей кузины, мадам, была красивее ее в тысячу раз и стоила мне сто тысяч, но стоила в продолжение трех лет! А эта? Капризная
девчонка! Сто тысяч…Ваше дело, madame, объяснить ей, что это ужасно глупо с ее стороны…Она шутит, но…не всегда же можно шутить.
— Молодец! Ай да девочка! — одобрил ее тот. — A
знаешь, ведь я угадал, что так будет, и собак с собой не взял. A то бы они шум подняли. Ваши у нас в балагане были сегодня и кошку отобрали. Хозяин страх сердится. И говорит: «приведи
девчонку», Это тебя то есть. Кошки они пожалели, девочку потеряют. Ну, скорее собирайся. Спят у вас?