Неточные совпадения
«Нет, надо опомниться!» сказал он себе. Он поднял ружье и шляпу, подозвал
к ногам Ласку и вышел из болота. Выйдя на сухое, он
сел на кочку, разулся, вылил воду из сапога, потом подошел
к болоту, напился со ржавым вкусом воды, намочил разгоревшиеся стволы и обмыл себе лицо и руки. Освежившись, он
двинулся опять
к тому месту, куда пересел бекас, с твердым намерением не горячиться.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать
к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она
движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь,
сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Часам
к пяти мы подошли
к Камигуину, но
двигались так медленно, что солнце
садилось, а мы еще были все у входа.
А в это время трое слепых
двигались все дальше. Теперь все шли уже согласно. Впереди, все так же постукивая палкой, шел Кандыба, отлично знавший дороги и поспевавший в большие
села к праздникам и базарам. Народ собирался на стройные звуки маленького оркестра, и в шапке Кандыбы то и дело звякали монеты.
— Вы… вы с ума сошли! Вы не смеете… — Она пятилась задом —
села, вернее, упала на кровать — засунула, дрожа, сложенные ладонями руки между колен. Весь пружинный, все так же крепко держа ее глазами на привязи, я медленно протянул руку
к столу —
двигалась только одна рука — схватил шток.
Весь мокрый, голодный, я вскочил на площадку отходившего товарного поезда и благополучно ехал всю ночь, только, подъезжая
к станции, соскакивал на ходу, уходил вперед и, когда поезд
двигался, снова
садился.
Васса. Ну иди, Людка, иди… (Осталась одна.
Двигается по комнате осторожно, как по льду, придерживаясь за спинки стульев, покашливает, урчит.) Дела… Растут дела… (Хочет
сесть, но не решается. Стоит спиной
к двери.) Доктора, что ли, позвать?
Павел, накинувши шинель,
сел в свой фаэтон. Пара вороных жеребцов дружно подхватила его от подъезда, так что у Константина едва удержалась круглая шляпа; и весь поезд
двинулся к церкви ни шибко, ни тихо, но как следует свадебному дворянскому поезду.
По полю
к бараку
двигалась фура — должно быть, везли больного. Мелкий дождь сыпался… Больше ничего не было. Матрёна отвернулась от окна и, тяжело вздохнув,
села за стол, занятая вопросом...
Пришла Мальва с бутылкой водки и связкой кренделей в руках;
сели есть уху. Ели молча, кости обсасывали громко и выплевывали их изо рта на песок
к двери. Яков ел много и жадно; это, должно быть, нравилось Мальве: она ласково улыбалась, глядя, как отдуваются его загорелые щеки, быстро
двигаются влажные крупные губы. Василий ел плохо, но старался показать, что он очень занят едой, — это нужно было ему для того, чтоб без помехи, незаметно для сына и Мальвы, обдумать свое отношение
к ним.
Они
сел и в поезд. Дали третий звонок. Поезд свистнул и стал
двигаться. Начальник станции, с толстым, бородатым лицом, что-то сердито кричал сторожу и указывал пальцем на конец платформы. Там сидели и лежали среди узлов человек десять мужиков, в лаптях и пыльных зипунах. Сторож, с злым лицом, подбежал
к ним, что-то крикнул и вдруг, размахнув ногою, сильно ударил сапогом лежавшего на узле старика. Мужики испуганно вскочили и стали поспешно собирать узлы.
В полуверсте от станции он
сел на камень у дороги и стал глядеть на солнце, которое больше чем наполовину спряталось за насыпь. На станции уж кое-где зажглись огни, замелькал один мутный зеленый огонек, но поезда еще не было видно. Володе приятно было сидеть, не
двигаться и прислушиваться
к тому, как мало-помалу наступал вечер. Сумрак беседки, шаги, запах купальни, смех и талия — всё это с поразительною ясностью предстало в его воображении и всё это уж не было так страшно и значительно, как раньше…
Когда погребальная процессия
двинулась от церкви
к кладбищу, один из сослуживцев покойного, некто Поплавский,
сел на извозчика и поскакал
к своему приятелю Григорию Петровичу Запойкину, человеку молодому, но уже достаточно популярному.
Потом, сладив с собою,
села на кровать и мутными глазами оглядывала свою комнату. Смеркалось… через полчаса будет совсем темно. Ее зазнобило. Она встала, надела платок и тихо
двинулась от кровати
к письменном столу.
К нему, бывало, охотой
двинутся. Табор-от в поле останется, а князь Алексей Юрьич с большими господами, с шляхетством, с знакомцами,
к Петру Алексеичу в Махалиху, а всего поедет человек двадцать, не больше. Петр Алексеич примет гостей благодушно, выйдет из дома на костылях и
сядет с князем рядышком на крылечке. Другие одаль — и ни гугу.