Неточные совпадения
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда
толпа окончательно
двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Поэтому
толпа уж совсем было
двинулась вперед, чтоб исполнить совет Пахомыча, как возник вопрос, куда идти: направо или налево?
Вронский умышленно избегал той избранной, великосветской
толпы, которая сдержанно и свободно
двигалась и переговаривалась пред беседками. Он узнал, что там была и Каренина, и Бетси, и жена его брата, и нарочно, чтобы не развлечься, не подходил к ним. Но беспрестанно встречавшиеся знакомые останавливали его, рассказывая ему подробности бывших скачек и расспрашивая его, почему он опоздал.
Она еще издалека почувствовала приближение мужа и невольно следила за ним в тех волнах
толпы, между которыми он
двигался.
Тогда Циммер взмахнул смычком — и та же мелодия грянула по нервам
толпы, но на этот раз полным, торжествующим хором. От волнения, движения облаков и волн, блеска воды и дали девушка почти не могла уже различать, что
движется: она, корабль или лодка — все
двигалось, кружилось и опадало.
Пока он рассказывал, Самгин присмотрелся и увидал, что по деревне
двигается на околицу к запасному магазину густая
толпа мужиков, баб, детей, —
двигается не очень шумно, а с каким-то урчащим гулом; впереди шагал небольшой, широкоплечий мужик с толстым пучком веревки на плече.
Захлестывая панели,
толпа сметала с них людей, но сама как будто не росла, а, становясь только плотнее, тяжелее,
двигалась более медленно. Она не успевала поглотить и увлечь всех людей, многие прижимались к стенам, забегали в ворота, прятались в подъезды и магазины.
Это командовал какой-то чумазый, золотоволосый человек, бесцеремонно расталкивая людей; за ним, расщепляя
толпу, точно клином, быстро пошли студенты, рабочие, и как будто это они толчками своими восстановили движение, —
толпа снова
двинулась, пение зазвучало стройней и более грозно. Люди вокруг Самгина отодвинулись друг от друга, стало свободнее, шорох шествия уже потерял свою густоту, которая так легко вычеркивала голоса людей.
Выбежав на площадь, люди разноголосо ухнули, попятились, и на секунды вокруг Самгина все замолчали, боязливо или удивленно. Самгина приподняло на ступень какого-то крыльца, на углу, и он снова видел
толпу, она
двигалась, точно чудовищный таран, отступая и наступая, — выход вниз по Тверской ей преграждала рота гренадер со штыками на руку.
Толпа, отхлынув от собора, попятилась к решетке сада, и несколько минут Самгин не мог видеть ничего, кроме затылков, но вскоре люди, обнажая головы, начали
двигаться вдоль решетки, молча тиская друг друга, и пред Самгиным поплыли разнообразные, но одинаково серьезно настроенные профили.
Самгину показалось, что
толпа снова
двигается на неподвижную стену солдат и
двигается не потому, что подбирает раненых; многие выбегали вперед, ближе к солдатам, для того чтоб обругать их. Женщина в коротенькой шубке, разорванной под мышкой, вздернув подол платья, показывая солдатам красную юбку, кричала каким-то жестяным голосом...
Безвольно и удрученно Самгин
двигался в
толпе людей, почему-то вдруг шумно повеселевших, слышал их оживленные голоса...
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами,
двинулись на
толпу, казаки подняли нагайки, но в те же секунды его приподняло с земли и в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом в бок лошади, на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом с ним стоял седой человек, похожий на шкаф, пальто на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку на затылок, человек ревел басом...
Затем Самгин видел, как отступавшая
толпа точно уперлась во что-то и вдруг, единодушно взревев,
двинулась вперед, шагая через трупы, подбирая раненых; дружно треснул залп и еще один, выскочили солдаты, стреляя, размахивая прикладами, тыкая штыками, — густейшим потоком люди, пронзительно воя, побежали вдоль железной решетки сквера, перепрыгивая через решетку, несколько солдат стали стрелять вдоль Невского.
По торцам мостовой, наполняя воздух тупым и дробным звуком шагов, нестройно
двигалась небольшая, редкая
толпа, она была похожа на метлу, ручкой которой служила цепь экипажей, медленно и скучно тянувшаяся за нею. Встречные экипажи прижимались к панелям, — впереди
толпы быстро шагал студент, рослый, кудрявый, точно извозчик-лихач; размахивая черным кашне перед мордами лошадей, он зычно кричал...
Толпа, покрикивая, медленно разорвалась на три части: две отходили по косой вправо и влево от колокольни, третья
двигалась по прямой линии от нее, все три бережно, как нити жемчуга, несли веревки и казались нанизанными на них. Веревки тянулись от ушей большого колокола, а он как будто не отпускал их, натягивая все туже.
Появились пешие полицейские, но
толпа быстро всосала их, разбросав по площади; в тусклых окнах дома генерал-губернатора мелькали,
двигались тени, в одном окне вспыхнул огонь, а в другом, рядом с ним, внезапно лопнуло стекло, плюнув вниз осколками.
Ночами перед Самгиным развертывалась картина зимней, пуховой земли, сплошь раскрашенной по белому огромными кострами пожаров; огненные вихри вырывались точно из глубины земной, и всюду, по ослепительно белым полям, от вулкана к вулкану
двигались, яростно шумя, потоки черной лавы —
толпы восставших крестьян.
На улице было людно и шумно, но еще шумнее стало, когда вышли на Тверскую. Бесконечно
двигалась и гудела
толпа оборванных, измятых, грязных людей. Негромкий, но сплошной ропот стоял в воздухе, его разрывали истерические голоса женщин. Люди устало шли против солнца, наклоня головы, как бы чувствуя себя виноватыми. Но часто, когда человек поднимал голову, Самгин видел на истомленном лице выражение тихой радости.
Себя он не чувствовал увлекаемым,
толпа двигалась в направлении к Тверской, ему нужно было туда же, к Страстной площади.
Мы въехали в город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями. В полумраке
двигалась по тротуарам
толпа гуляющих; по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из
толпы и мимо крепостной стены приехали на гласис и вмешались в ряды экипажей.
Она стояла сначала в середине
толпы за перегородкой и не могла видеть никого, кроме своих товарок; когда же причастницы
двинулись вперед, и она выдвинулась вместе с Федосьей, она увидала смотрителя, а за смотрителем и между надзирателями мужичка с светло-белой бородкой и русыми волосами — Федосьиного мужа, который остановившимися глазами глядел на жену.
Староста обратился к
толпе, спрашивая, кто говорил? но все молчали; вскоре в задних рядах поднялся ропот, стал усиливаться и в одну минуту превратился в ужаснейшие вопли. Исправник понизил голос и хотел было их уговаривать. «Да что на него смотреть, — закричали дворовые, — ребята! долой их!» — и вся
толпа двинулась. Шабашкин и другие члены поспешно бросились в сени и заперли за собою дверь.
Экипажей было меньше, мрачные
толпы народа стояли на перекрестках и толковали об отравителях; кареты, возившие больных, шагом
двигались, сопровождаемые полицейскими; люди сторонились от черных фур с трупами.
Блестящая
толпа человек в двести
движется через «говорильню», «детскую» и «фруктовую» в большую столовую, отделенную от клуба аванзалом.
По окончании акта студенты вываливают на Большую Никитскую и
толпами, распевая «Gaudeamus igitur», [«Итак, радуйтесь, друзья…» (название старинной студенческой песни на латинском языке).]
движутся к Никитским воротам и к Тверскому бульвару, в излюбленные свои пивные. Но идет исключительно беднота; белоподкладочники, надев «николаевские» шинели с бобровыми воротниками, уехали на рысаках в родительские палаты.
По городу грянула весть, что крест посадили в кутузку. У полиции весь день собирались
толпы народа. В костеле женщины составили совет, не допустили туда полицмейстера, и после полудня женская
толпа, все в глубоком трауре,
двинулась к губернатору. Небольшой одноэтажный губернаторский дом на Киевской улице оказался в осаде. Отец, проезжая мимо, видел эту
толпу и седого старого полицмейстера, стоявшего на ступенях крыльца и уговаривавшего дам разойтись.
Толпа загалдела вся разом и
двинулась к Мельникову дому. Задние подталкивали передник. Анфим забрался в сани и умолял Михея Зотыча уезжать.
Они не могли
двигаться среди этой
толпы, чтобы согреться, и в их голocax, тянувших по очереди унылую песню, слышалась безотчетная жалоба физического страдания и полной беспомощности.
Впереди
толпы были три женщины; две из них были удивительно хороши собой, и не было ничего странного, что за ними
двигается столько поклонников.
Вся
толпа двинулась через столовую в гостиную.
Галдевшая у печей
толпа поденщиц была занята своим делом. Одни носили сырые дрова в печь и складывали их там, другие разгружали из печей уже высохшие дрова. Работа кипела, и слышался только треск летевших дождем поленьев. Солдатка Аннушка работала вместе с сестрой Феклистой и Наташкой. Эта Феклиста была еще худенькая, несложившаяся девушка с бойкими глазами. Она за несколько дней работы исцарапала себе все руки и едва
двигалась: ломило спину и тело. Сырые дрова были такие тяжелые, точно камни.
В Ключевском заводе уже было открыто свое волостное правление, и крепостных разбойников отправили туда. За ними
двинулась громадная
толпа, так что, когда шли по плотине, не осталось места для проезда. Разбойники пришли сами «объявиться».
И днем и ночью на главных улицах ошалевшего города стояла,
двигалась и орала
толпа, точно на пожаре.
Вдруг поднялся глухой шум и топот множества ног в зале, с которым вместе
двигался плач и вой; все это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца, как будто на головах людей, спустился деревянный гроб; потом, когда тесная
толпа раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и старик Петр Федоров, которого самого вели под руки; бабушку также вели сначала, но скоро посадили в сани, а тетушки и маменька шли пешком; многие, стоявшие на дворе, кланялись в землю.
Медленно
двигаясь,
толпа вышла на улицу, вытянулась во всю ее длину и наконец скрылась из моих глаз.
Стало тихо, чутко. Знамя поднялось, качнулось и, задумчиво рея над головами людей, плавно
двинулось к серой стене солдат. Мать вздрогнула, закрыла глаза и ахнула — Павел, Андрей, Самойлов и Мазин только четверо оторвались от
толпы.
Мать видела, что лицо у него побледнело и губы дрожат; она невольно
двинулась вперед, расталкивая
толпу. Ей говорили раздраженно...
В осажденном городе Севастополе, на бульваре, около павильона играла полковая музыка, и
толпы военного народа и женщин празднично
двигались по дорожкам. Светлое весеннее солнце взошло с утра над английскими работами, перешло на бастионы, потом на город, — на Николаевскую казарму и, одинаково радостно светя для всех, теперь спускалось к далекому синему морю, которое, мерно колыхаясь, светилось серебряным блеском.
Я
двигался посредине рва, с трудом лавируя между сидящими и прибывающими новыми
толпами со стороны скачек.
Вдруг ветерок, слабый утренний ветерок смахнул туман и открыл синее небо. Я сразу ожил, почувствовал свою силу, но что я мог сделать, впаянный в
толпу мертвых и полуживых? Сзади себя я услышал ржание лошадей, ругань.
Толпа двигалась и сжимала еще больше. А сзади чувствовалась жизнь, по крайней мере ругань и крики. Я напрягал силы, пробирался назад,
толпа редела, меня ругали, толкали.
И вся
толпа двинулась за Серебряным и перевалилась через холм, заграждавший им дотоле неприятельские костры. Тогда новое неожиданное зрелище поразило их очи. Справа от татарского стана змеился по степи огонь, и неправильные узоры его, постепенно расширяясь и сливаясь вместе, ползли все ближе и ближе к стану.
Вся
толпа двинулась из лесу, окружая царевича. Когда показалось наконец поле, а вдали запестрела крыша Александровой слободы, Перстень остановился.
Толпы врагов
С зарею
двинулись с холмов...
В
толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал.
Не скоро ели предки наши,
Не скоро
двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье в сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
Матвей думал, что далее он увидит отряд войска. Но, когда пыль стала ближе и прозрачнее, он увидел, что за музыкой идут — сначала рядами, а потом, как попало, в беспорядке — все такие же пиджаки, такие же мятые шляпы, такие же пыльные и полинялые фигуры. А впереди всей этой пестрой
толпы, высоко над ее головами, плывет и колышется знамя, укрепленное на высокой платформе на колесах. Кругом знамени, точно стража, с десяток людей
двигались вместе с
толпой…
Многочисленные
толпы двинулись тою же дорогою, по которой уже два раза бежали.
Мы заняли ползала у буфета, смешались с офицерами, пили донское; Далматов угостил настоящим шампанским, и, наконец,
толпой двинулись к платформе после второго звонка. Вдруг шум, толкотня, и к нашему вагону 2-го класса — я и начальник эшелона прапорщик Прутников занимали купе в этом вагоне, единственном среди товарного состава поезда, — и в
толпу врывается, хромая, Андреев-Бурлак с двухаршинным балыком под мышкой и корзинкой вина.
Продолжительный свист раздался наконец, послышался тяжелый, ежеминутно возраставший гул, и, медленно выкатываясь из-за поворота дороги, появился паровик.
Толпа подалась ему навстречу, и Литвинов
двинулся за нею, волоча ноги, как осужденный. Лица, дамские шляпки стали показываться из вагонов, в одном окошке замелькал белый платок… Капитолина Марковна им махала… Кончено: она увидела Литвинова, и он ее узнал.
Площадь пустеет; три светлые фигуры, взяв под руки друг друга, запели что-то, дружно и красиво, и пошли в улицу, музыканты
двинулись за ними, и
толпа вслед им; бегут дети, в сиянии красивых огней они — точно рассыпанные бусы кораллов, а голуби уже уселись на крышах, на карнизах и — воркуют.