Неточные совпадения
— Ну, Христос с вами! отведите им по клочку
земли под огороды! пускай сажают капусту и пасут гусей! — коротко сказала Клемантинка и с этим словом
двинулась к дому, в котором укрепилась Ираидка.
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших людей, — они
двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение
к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой
земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
Ночами перед Самгиным развертывалась картина зимней, пуховой
земли, сплошь раскрашенной по белому огромными кострами пожаров; огненные вихри вырывались точно из глубины земной, и всюду, по ослепительно белым полям, от вулкана
к вулкану
двигались, яростно шумя, потоки черной лавы — толпы восставших крестьян.
Люди
двигались около огня и казались длинными привидениями. Они тянулись куда-то кверху, потом вдруг сокращались и припадали
к земле. Я спросил Захарова, не проплывало ли мимо что-нибудь по реке. Он ответил отрицательно.
Дрова в костре горели ярко. Черные тучи и красные блики
двигались по
земле, сменяя друг друга; они то удалялись от костра, то приближались
к нему вплотную и прыгали по кустам и снежным сугробам.
Тучи продолжали
двигаться все в том же направлении, они опускались ниже и, казалось, придавили воздух
к земле, отчего было душно и чувствовался какой-то гнет, тоска.
Замрут голоса певцов, — слышно, как вздыхают кони, тоскуя по приволью степей, как тихо и неустранимо
двигается с поля осенняя ночь; а сердце растет и хочет разорваться от полноты каких-то необычных чувств и от великой, немой любви
к людям,
к земле.
Я поднялся в город, вышел в поле. Было полнолуние, по небу плыли тяжелые облака, стирая с
земли черными тенями мою тень. Обойдя город полем, я пришел
к Волге, на Откос, лег там на пыльную траву и долго смотрел за реку, в луга, на эту неподвижную
землю. Через Волгу медленно тащились тени облаков; перевалив в луга, они становятся светлее, точно омылись водою реки. Все вокруг полуспит, все так приглушено, все
движется как-то неохотно, по тяжкой необходимости, а не по пламенной любви
к движению,
к жизни.
Она не послушалась и всё
двигалась к нему; от неё истекал запах
земли, пота и увядшей травы.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в небе неустанно и деловито
двигались на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один из них опустился
к земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба в морозный день.
А за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой, черный дым большими клубами шел из-под длинных камышовых крыш, приплюснутых
к земле, и лениво поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу. В дыму около крыш
двигались люди и лошади, покрытые красной пылью…
И бегут, заслышав о набеге,
Половцы сквозь степи и яруги,
И скрипят их старые телеги,
Голосят, как лебеди в испуге.
Игорь
к Дону
движется с полками,
А беда несется вслед за ним:
Птицы, поднимаясь над дубами,
Реют с криком жалобным своим.
По оврагам волки завывают,
Крик орлов доносится из мглы —
Знать, на кости русские скликают
Зверя кровожадные орлы;
Уж лиса на щит червленый брешет,
Стон и скрежет в сумраке ночном…
О Русская
земля!
Ты уже за холмом.
Так проводил он праздники, потом это стало звать его и в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть живого человека, и вот, бросив
землю на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных в простор, —
к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно утонуть десять раз в день, но зато — сколько видишь удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами на краю, и в ней — точно мысли в черепе —
движется живое, разнообразных форм и цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Несколько секунд Фома не
двигался и молчал, со страхом и изумлением глядя на отца, но потом бросился
к Игнату, приподнял его голову с
земли и взглянул в лицо ему.
Все
двигалось, все шумело вокруг, один я стоял, прислонившись
к кулисе, пораженный тем, что произошло, не понимая, не зная, что мне делать. Я видел, как ее подняли и увели. Я видел, как ко мне подошла Анюта Благово; раньше я не видел ее в зале, и теперь она точно из
земли выросла. Она была в шляпе, под вуалью, и, как всегда, имела такой вид, будто зашла только на минуту.
Но усталая, измученная и голодная пегашка на тот раз,
к довершению всех несчастий Антона, решительно отказывалась повиноваться пруканью и понуканью своего хозяина; она уперлась передними ногами в
землю, сурово потупила голову и не
двигалась с места.
Далеко они от бога: пьют, дерутся, воруют и всяко грешат, но ведь им неведомы пути его, и
двигаться к правде нет сил, нет времени у них, — каждый привязан
к земле своей и прикован
к дому своему крепкой цепью страха перед голодом; что спросить с них?
Я, себя не помня, кинулся
к лодкам, их ни одной нет: все унесло… У меня во рту язык осметком стал, так что никак его не сомну, и ребро за ребро опустилось, точно я в
землю ухожу… Стою, и не
двигаюсь, и голоса не даю.
Первая задача исчерпывает собой положительное содержание «язычества» [Ап. Павел в речи в Афинском ареопаге, обращенной
к язычникам, дает такую картину религиозного процесса: «От одной крови Бог произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу
земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и
движемся, и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» (Деян. ап. 17:26-8); сродная мысль выражается им же: «Что можно знать о Боге, явно им (язычникам), ибо Бог явил им.
В это время котенок опять пискливо замяукал и прыгнул вправо. Тотчас одна из палок качнулась вправо. Котенок метнулся влево, палка тоже
двинулась влево, и так несколько раз. Я осторожно приблизился
к котенку и увидел большую рыжую змею. Судя по той части ее тела, которая была приподнята от
земли, пресмыкающееся было длиною метра полтора и толщиною около пяти сантиметров. Голова змеи была обращена
к котенку, и изо рта высовывался черный вилообразный язычок.
Выстрел, несомненно, всколыхнул бы воздух, который увлек бы за собой шаровую молнию. От соприкосновения с каким-либо предметом она могла беззвучно исчезнуть, но могла и разорваться. Я стоял, как прикованный, и не смел пошевельнуться. Светящийся шар неуклонно
двигался все в одном направлении. Он наискось пересек мою тропу и стал взбираться на пригорок. По пути он поднялся довольно высоко и прошел над кустом, потом стал опускаться
к земле и вслед затем скрылся за возвышенностью.
— Ради Бога, не
двигайся дальше… Прижмись
к земле и молчи… Дай проехать этим негодяям, иначе мы погибли…
По-прежнему было тепло и чувствовалась близость
к земле, и по-прежнему медленно
двигались в небе серые тучи, не угрожавшие дождем.
Вдоль прямой дороги, шедшей от вокзала
к городу, тянулись серые каменные здания казенного вида. Перед ними, по эту сторону дороги, было большое поле. На утоптанных бороздах валялись сухие стебли каоляна, под развесистыми ветлами чернела вокруг колодца мокрая, развороченная копытами
земля. Наш обоз остановился близ колодца. Отпрягали лошадей, солдаты разводили костры и кипятили в котелках воду. Главный врач поехал разузнавать сам, куда нам
двигаться или что делать.
Конюхи сводили по сходням фыркающих лошадей, внизу подходили паровозы и брали с нижней палубы вагоны.
Двинулись команды. Опять, выходя из себя, свирепо кричали на солдат помощник коменданта и любезный, милый поручик с белым околышем. Опять солдаты толклись угрюмо и сосредоточенно, держа прикладами
к земле винтовки с привинченными острием вниз штыками.
Мы
двинулись к железной дороге и пошли вдоль пути на юг. Валялись разбитые в щепы телеграфные столбы, по
земле тянулась исковерканная проволока. Нас нагнал казак и вручил обоим главным врачам по пакету. Это был приказ из корпуса. В нем госпиталям предписывалось немедленно свернуться, уйти со станции Шахе (предполагалось, что мы уж там) и воротиться на прежнее место стоянки
к станции Суятунь.
Время шло. Иван Осипович, видимо, сильно нравственно ломавший себя, стал нервно
двигаться на стуле и чутко прислушиваться
к малейшему шуму, долетавшему из сада. Поднявшийся легкий ветерок шелестел деревьями, и только. Густые сумерки стали ложиться на
землю. Слуги зажгли в столовой огни.
— Что однако? Куда ни глянь — все чудо: вода ходит в облаке, воздух
землю держит, как перышко; вот мы с тобою прах и пепел, а
движемся и мыслим, и то мне чудесно; а умрем, и прах рассыпется, а дух пойдет
к тому, кто его в нас заключил. И то мне чудно: как он наг безо всего пойдет? кто ему крыла даст, яко голубице, да полетит и почиет?