Неточные совпадения
Его слушали, сидя за
двумя сдвинутыми столами, три девицы,
два студента, юнкер, и широкоплечий атлет в форме
ученика морского училища, и толстый, светловолосый юноша с румяным лицом и счастливой улыбкой в серых глазах.
Избалованный ласковым вниманием дома, Клим тяжко ощущал пренебрежительное недоброжелательство учителей. Некоторые были физически неприятны ему: математик страдал хроническим насморком, оглушительно и грозно чихал, брызгая на
учеников, затем со свистом выдувал воздух носом, прищуривая левый глаз; историк входил в класс осторожно, как полуслепой, и подкрадывался к партам всегда с таким лицом, как будто хотел дать пощечину всем
ученикам двух первых парт, подходил и тянул тоненьким голосом...
— Странный, не правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался старой девой, сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через
два года помер, а Диомидова взял в
ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
В углу, на маленькой полке стояло десятка
два книг в однообразных кожаных переплетах. Он прочитал на корешках: Бульвер Литтон «Кенельм Чиллингли», Мюссе «Исповедь сына века», Сенкевич «Без догмата», Бурже «
Ученик», Лихтенберже «Философия Ницше», Чехов «Скучная история». Самгин пожал плечами: странно!
Две недели прошло, а он забудет то тот, то другой палец.
Ученики бранятся.
Только на втором курсе, с
двух или трех кафедр, заговорили о них, и у «первых
учеников» явились в руках оригиналы. Тогда Райский сблизился с одним забитым бедностью и робостью товарищем Козловым.
Кроме товарищей да
двух — трех профессоров, предвидевших в нем хорошего деятеля науки, он виделся только с семействами, в которых давал уроки. Но с этими семействами он только виделся: он как огня боялся фамильярности и держал себя очень сухо, холодно со всеми лицами в них, кроме своих маленьких
учеников и учениц.
Этот страшный учитель, у которого на кафедре всегда лежало
два пучка розг и половина слушателей стояла на коленях, сделал Ивана Федоровича аудитором, [Аудитор — старший
ученик, помогающий учителю.] несмотря на то что в классе было много с гораздо лучшими способностями.
Подозвали Волгужева. В отрепанном пиджаке, как большинство
учеников того времени, он подошел к генералгубернатору, который был выше его ростом на
две головы, и взял его за пуговицу мундира, что привело в ужас все начальство.
Обитатели «Шиповской крепости» делились на
две категории: в одной — беглые крепостные, мелкие воры, нищие, сбежавшие от родителей и хозяев дети,
ученики и скрывшиеся из малолетнего отделения тюремного замка, затем московские мещане и беспаспортные крестьяне из ближних деревень. Все это развеселый пьяный народ, ищущий здесь убежища от полиции.
В прекрасный зимний день Мощинского хоронили. За гробом шли старик отец и несколько аристократических господ и дам, начальство гимназии, много горожан и
учеников. Сестры Линдгорст с отцом и матерью тоже были в процессии.
Два ксендза в белых ризах поверх черных сутан пели по — латыни похоронные песни, холодный ветер разносил их высокие голоса и шевелил полотнища хоругвей, а над толпой, на руках товарищей, в гробу виднелось бледное лицо с закрытыми глазами, прекрасное, неразгаданное и важное.
Он был груб, глуп и строг, преподавал по своему предмету одни только «правила», а решение задач сводилось на переписку в тетрадках; весь класс списывал у одного или
двух лучших
учеников, и Сербинов ставил отметки за чистоту тетрадей и красоту почерка.
— До — стой — но есть яко во — истину… — Мотив оживленный, как будто радость: «
две трети», — пробегает в умах
учеников…
Еще дня через
два в класс упало, как петарда, новое сенсационное известие. Был у нас
ученик Доманевич, великовозрастный молодой человек, засидевшийся в гимназии и казавшийся среди мелюзги совсем взрослым. Он был добрый малый и хороший товарищ, но держал себя высокомерно, как профессор, случайно усевшийся на одну парту с малышами.
Едва, как отрезанный, затих последний слог последнего падежа, — в классе, точно по волшебству, новая перемена. На кафедре опять сидит учитель, вытянутый, строгий, чуткий, и его блестящие глаза, как молнии, пробегают вдоль скамей.
Ученики окаменели. И только я, застигнутый врасплох, смотрю на все с разинутым ртом… Крыштанович толкнул меня локтем, но было уже поздно: Лотоцкий с резкой отчетливостью назвал мою фамилию и жестом
двух пальцев указал на угол.
Вязмитинов был сын писца из губернского правления; воспитывался в училище детей канцелярских служителей, потом в числе
двух лучших
учеников был определен в четвертый класс гимназии, оттуда в университет и, наконец, попал на место учителя истории и географии при знакомом нам трехклассном уездном училище.
Наконец наступил сентябрь, и опять начались классы. Анна Петровна едва держалась на ногах, но исправно посещала школу.
Ученики, однако ж, поняли, что она виновата и ничего им сделать не смеет. Начались беспорядки, шум, гвалт. Некоторые мальчики вполне явственно говорили:"С приплодцем!"; другие уверяли, что у них к будущей масленице будет не одна, а разом
две учительницы. Положение день ото дня становилось невыносимее.
Вскоре он и Алексей стали задавать в речке настоящие морские бои и правильные гонки. С этого почина собака доверчиво и с удовольствием влегла в тренировку. Увлеченный этим милым занятием и охотной понятливостью
ученика, Александров вместо недели пробыл в Краскове
две с половиной.
Вам, вероятно, не известно, что года
два тому назад в учебном ведомстве произошли большие перемены: гимназии вместо четвероклассных стали семиклассными;
учеников поэтому прибавилось втрое.
Вообще Марфин вел аскетическую и почти скупую жизнь; единственными предметами, требующими больших расходов, у него были: превосходный конский завод с скаковыми и рысистыми лошадьми, который он держал при усадьбе своей, и тут же несколько уже лет существующая больница для простого народа, устроенная с полным комплектом сиделок, фельдшеров, с
двумя лекарскими
учениками, и в которой, наконец, сам Егор Егорыч практиковал и лечил: перевязывать раны, вскрывать пузыри после мушек, разрезывать нарывы, закатить сильнейшего слабительного больному — было весьма любезным для него делом.
Вместо школы князь всех деревенских мальчиков и девочек обучал церковному хоровому пению, и, сверх того, его дочь позволяла себе иметь двух-трех
учеников из мальчиков, которые случайно понравились ей своею шустростью.
— Да, так вот госпожа Штевен рассказывает с большим возмущением, как
двух ее
учеников, парней лет по семнадцати, волостной суд приговорил к розгам.
— Вот
две тетради по вашему предмету, обе
учеников одного класса, Адаменка и моего сына.
Дьячок не ошибся: его
ученик вспыхнул пламенным желанием учиться, и с быстротою, всех удивлявшей, они до зимы прошли букварь, а в зиму и часослов и псалтырь. Раза
два в неделю дьячок брал после урока гусли и пел
ученику псалмы.
Гимнастические классы тогда у нас были по вторникам, четвергам и субботам от восьми до десяти вечера. В числе помощников Постникова и Тарасова был великолепный молодой гимнаст П.И. Постников, впоследствии известный хирург. В числе
учеников находились
два брата Дуровы, Анатолий и Владимир. Уж отсюда они пошли в цирк и стали входить в славу с первых дней появления на арене.
И тотчас же, как-то вдруг, по-сказочному неожиданно — пред глазами развернулась небольшая площадь, а среди нее, в свете факелов и бенгальских огней,
две фигуры: одна — в белых длинных одеждах, светловолосая, знакомая фигура Христа, другая — в голубом хитоне — Иоанн, любимый
ученик Иисуса, а вокруг них темные люди с огнями в руках, на их лицах южан какая-то одна, всем общая улыбка великой радости, которую они сами вызвали к жизни и — гордятся ею.
— Помни, ребята, — объяснял Ермилов ученикам-солдатам, — ежели, к примеру, фихтуешь, так и фихтуй умственно, потому фихтование в бою есть вещь первая, а главное, помни, что колоть неприятеля надо на полном выпаде в грудь, коротким ударом, и коротко назад из груди штык вырви… Помни, из груди коротко назад, чтобы ён рукой не схватал… Вот так: р-раз — полный выпад и р-раз — назад. Потом р-раз — д-ва, р-раз — д-ва, ногой коротко притопни, устрашай его, неприятеля, р-раз —
два!
Я упросил моих учителей (все через Упадышевского), чтобы мне задавали не по одному, а по
два и по три урока, для того чтобы догнать старших
учеников и не сидеть на одной лавке с новенькими.
Учителя были другие и нас не знали; все переведенные
ученики сидели особо на
двух отдельных скамейках, и сначала ими занимались мало.
В тот же день сделался известен список назначаемых в студенты; из него узнали мы, что все
ученики старшего класса, за исключением
двух или трех, поступят в университет; между ними находились Яковкин и я.
Ибрагимов стал предлагать всем
ученикам, переведенным из нижнего класса, разные вопросы из пройденных им «Введения» и
двух глав грамматики — в том порядке, как сидели
ученики; порядок же был следующий: сначала сидели казенные гимназисты, потом пансионеры, потом полупансионеры и, наконец, своекоштные.
После обеда, которого я не заметил, надели на меня форменную мундирную куртку, повязали суконный галстук, остригли волосы под гребенку, поставили во фрунт по ранжиру, по
два человека в ряд, подле
ученика Владимира Граффа, и сейчас выучили ходить в ногу.
Прокатилась длинная волна стриженых голов; это
ученики двух городских училищ; тяжёлой, серой машиной продвинулась полурота солдат, её вёл знаменитый в городе хладнокровный поручик Маврин: он ежедневно купался в Оке, начиная с половодья и кончая заморозками, и, как было известно, жил на деньги Помяловой, находясь с нею в незаконной связи.
Для полноты воспроизведения устройства школы следует сказать, что
ученики первого класса только частию и предварительно оставались в нашей первой палате, но приближающиеся к экзамену в Дерптский университет перемещались в
две большие комнаты над нашими дортуарами, так называемом педагогиуме, находившемся и в умственном и в нравственном отношении под руководством Мортимера.
Каждого первого числа Крюммер, по просьбе родителей, снабжал
учеников карманными деньгами даже до размера
двух серебряных рублей.
Дома у себя, в мастерской он завел опрятность и чистоту в высшей степени, определил
двух великолепных лакеев, завел щегольских
учеников, переодевался несколько раз в день в разные утренние костюмы, завивался, занялся улучшением разных манер, с которыми принимать посетителей, занялся украшением всеми возможными средствами своей наружности, чтобы произвести ею приятное впечатление на дам; одним словом, скоро нельзя было в нем вовсе узнать того скромного художника, который работал когда-то незаметно в своей лачужке на Васильевском острове.
Но теперь о Сашкиной судьбе гораздо меньше беспокоились, чем в первый раз, и гораздо скорее забыли о нем. Через
два месяца на его месте сидел новый скрипач (между прочим, Сашкин
ученик), которого разыскал аккомпаниатор.
После того все
ученики, без различия состояний, становились в
две линии; посредине поставлялся ослон (скамейка), и у нее восстоял пан Кнышевский, имея рукава засученные и в грозной деснице держа толстый пук розог.
Он обращался с ним высокомерно и грубо, задерживал жалованье и вмешивался в преподавание, и, чтобы окончательно выжить его, недели за
две до праздника определил в школу сторожем дальнего родственника своей жены, пьяного мужика, который не слушался учителя и при
учениках говорил ему дерзости.
В тот день, когда его хоронили, учения в гимназии не было. Товарищи и
ученики несли крышку и гроб, и гимназический хор всю дорогу до кладбища пел «Святый Боже». В процессии участвовали три священника,
два дьякона, вся мужская гимназия и архиерейский хор в парадных кафтанах. И, глядя на торжественные похороны, встречные прохожие крестились и говорили...
Книги с мистическим направлением были мне давно известны, я знал даже и «Сионский вестник», издаваемый Лабзиным, который всегда подписывался
двумя буквами У. М. [Подпись У. М. означала не «
Ученик Масонства», а «
Ученик Мудрости».], то есть «
Ученик Масонства», или Феопемпт Мисаилов.
Затолклись, захлопали, застучали другие голоса — точно развязал кто-то мешок с живыми звонкими голосами, и они попадали оттуда на землю, по одному, по
два, целой кучей. Это говорили
ученики. И, покрывая их всех, стукаясь о деревья, о стены, падая на самого себя, загремел решительный и властный голос Петра — он клялся, что никогда не оставит учителя своего.
Но безграничная ли вера
учеников в чудесную силу их учителя, сознание ли правоты своей или просто ослепление — пугливые слова Иуды встречались улыбкою, а бесконечные советы вызывали даже ропот. Когда Иуда добыл откуда-то и принес
два меча, только Петру понравилось это, и только Петр похвалил мечи и Иуду, остальные же недовольно сказали...
Ученики остановились, и Петр с другом своим Иоанном разостлали на земле плащи свои и других
учеников, сверху же укрепили их между
двумя высокими камнями, и таким образом сделали для Иисуса как бы шатер.
Потом принялся за супругу его, напомадил и напудрил у ней локоны и шиньон и взгромоздил на ее голове целую оранжерею разных цветов, между которыми блистали искусным образом помещенные
два бриллиантовые перстня, когда-то подаренные ее мужу родителями
учеников.
Софийная душа мира закрыта многими покрывалами, как Саисская богиня [В неоконченной философской повести Новалиса «
Ученики в Саисе» рассказана история
двух влюбленных — Гиацинта и Розенблютхен, живущих на одной улице.
Выпевал про Ивана Тимофеича, как дважды его в Москве на кремлевской стене распинали, как
два раза его на Лобном месте погребали, как он дважды воскресал и являлся
ученикам на Пахре, как слетелась к нему на раденье небесная сила и как с нею вознесся он.
Кто был этот быстрый на руку королевецкий начальник — это так и осталось нам неизвестно, но мы ему были очень благодарны, что он проучил Кириллу, а главное — открыл нам, что коварный мужичонко выдавал нашего великолепного товарища за московского палача, которого он будто бы везет в Киев польскую графиню наказывать, а нас
двух выдавал за его
учеников.
В пансионе водилось между
учениками двух старших классов, что им надзиратели и даже учителя взаймы деньги давали, — правда, без процентов. Из пансиона перешло это и в гимназию, к
ученикам из мелкочиновничьих детей и разночинцев.
Он был тогда в шестом классе и собирался в университет через полтора года. Отцу его, Ивану Прокофьичу, приходилось уж больно жутко от односельчан. Пошли на него наветы и форменные доносы, из-за которых он,
два года спустя, угодил на поселение. Дела тоже приходили в расстройство. Маленькое спичечное заведение отца еле — еле держалось. Надо было искать уроков. От платы он был давно освобожден, как хороший
ученик, ни в чем еще не попадавшийся.