Неточные совпадения
Хлестаков.
Дайте,
дайте мне взаймы! Я сейчас же расплачусь с трактирщиком. Мне бы только
рублей двести или хоть даже и меньше.
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне
дать триста
рублей взаймы?
Хлестаков. Вот со мной престранный случай: в дороге совсем издержался. Не можете ли вы мне
дать триста
рублей взаймы?
Слились в комок целковики,
За тот комок
дают ему
Одиннадцать
рублей…
Кузьма к этому времени совсем уже оглох и ослеп, но едва
дали ему понюхать монету
рубль, как он сейчас же на все согласился и начал выкрикивать что-то непонятное стихами Аверкиева из оперы «Рогнеда».
«Я вас не держу, — мог сказать он. — Вы можете итти куда хотите. Вы не хотели разводиться с вашим мужем, вероятно, чтобы вернуться к нему. Вернитесь. Если вам нужны деньги, я
дам вам. Сколько нужно вам
рублей?»
— Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать всё состояние брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести
рублей, которые он
дал на станции.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать,
дают только пять с половиной
рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
— Ну да, а ум высокий Рябинина может. И ни один купец не купит не считая, если ему не отдают даром, как ты. Твой лес я знаю. Я каждый год там бываю на охоте, и твой лес стòит пятьсот
рублей чистыми деньгами, а он тебе
дал двести в рассрочку. Значит, ты ему подарил тысяч тридцать.
— Оттого, что у него стачки с купцами; он
дал отступного. Я со всеми ими имел дела, я их знаю. Ведь это не купцы, а барышники. Он и не пойдет на дело, где ему предстоит десять, пятнадцать процентов, а он ждет, чтобы купить за двадцать копеек
рубль.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он
дал мне по двести
рублей.
Место это
давало от семи до десяти тысяч в год, и Облонский мог занимать его, не оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной
дамы и от двух Евреев, и всех этих людей, хотя они были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно было видеть в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят
рублей, он уехал в Петербург.
Я
дал сорок
рублей лишних и перекупил его; за это я был вознагражден взглядом, где блистало самое восхитительное бешенство.
Вчера приехал сюда фокусник Апфельбаум. На дверях ресторации явилась длинная афишка, извещающая почтеннейшую публику о том, что вышеименованный удивительный фокусник, акробат, химик и оптик будет иметь честь
дать великолепное представление сегодняшнего числа в восемь часов вечера, в зале Благородного собрания (иначе — в ресторации); билеты по два
рубля с полтиной.
Впрочем, чтобы успокоить ее, он
дал ей какой-то лист в
рубль ценою.
— Нет, больше двух
рублей я не могу
дать, — сказал Чичиков.
— Право, у вас душа человеческая все равно что пареная репа. Уж хоть по три
рубли дайте!
— Да кто же говорит, что они живые? Потому-то и в убыток вам, что мертвые: вы за них платите, а теперь я вас избавлю от хлопот и платежа. Понимаете? Да не только избавлю, да еще сверх того
дам вам пятнадцать
рублей. Ну, теперь ясно?
— Вы, матушка, — сказал он, — или не хотите понимать слов моих, или так нарочно говорите, лишь бы что-нибудь говорить… Я вам
даю деньги: пятнадцать
рублей ассигнациями. Понимаете ли? Ведь это деньги. Вы их не сыщете на улице. Ну, признайтесь, почем продали мед?
— Приятное столкновенье, — сказал голос того же самого, который окружил его поясницу. Это был Вишнепокромов. — Готовился было пройти лавку без вниманья, вдруг вижу знакомое лицо — как отказаться от приятного удовольствия! Нечего сказать, сукна в этом году несравненно лучше. Ведь это стыд, срам! Я никак не мог было отыскать… Я готов тридцать
рублей, сорок
рублей… возьми пятьдесят даже, но
дай хорошего. По мне, или иметь вещь, которая бы, точно, была уже отличнейшая, или уж лучше вовсе не иметь. Не так ли?
— Ты, однако, и тогда так говорил, — отвечал белокурый, — а когда я тебе
дал пятьдесят
рублей, тут же просадил их.
— Но позвольте: зачем вы их называете ревизскими, ведь души-то самые давно уже умерли, остался один неосязаемый чувствами звук. Впрочем, чтобы не входить в дальнейшие разговоры по этой части, по полтора
рубли, извольте,
дам, а больше не могу.
— Крестьян накупили на сто тысяч, а за труды
дали только одну беленькую. [Беленькая — ассигнация в двадцать пять
рублей.]
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. — Все будет сделано, а чиновным вы никому не
давайте ничего, об этом я вас прошу. Приятели мои не должны платить. — Сказавши это, он тут же
дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему не понравившееся. Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч
рублей. Несколько минут он смотрел в глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и наконец сказал...
Да накупи я всех этих, которые вымерли, пока еще не подавали новых ревизских сказок, приобрети их, положим, тысячу, да, положим, опекунский совет
даст по двести
рублей на душу: вот уж двести тысяч капиталу!
— Когда ты не хочешь на деньги, так вот что, слушай: я тебе
дам шарманку и все, сколько ни есть у меня, мертвые души, а ты мне
дай свою бричку и триста
рублей придачи.
Пошли его хоть в Камчатку, да
дай только теплые рукавицы, он похлопает руками, топор в руки, и пошел
рубить себе новую избу».
— А ей-богу, так! Ведь у меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать, а у меня есть и самому нечего… А уж я бы за них что ни
дай взял бы. Так посоветуйте вашему приятелю-то: отыщись ведь только десяток, так вот уж у него славная деньга. Ведь ревизская душа стóит в пятистах
рублях.
— Ну, видите ли, я вдруг постигнул ваш характер. Итак, почему ж не
дать бы мне по пятисот
рублей за душу, но… состоянья нет; по пяти копеек, извольте, готов прибавить, чтобы каждая душа обошлась, таким образом, в тридцать копеек.
— Не знаю, как вам
дать, я не взял с собою денег. Да, вот десять
рублей есть.
— То есть двадцать пять
рублей? Ни, ни, ни, даже четверти угла не
дам, копейки не прибавлю.
— Я ничего не брала у вас, — прошептала в ужасе Соня, — вы
дали мне десять
рублей, вот возьмите их. — Соня вынула из кармана платок, отыскала узелок, развязала его, вынула десятирублевую бумажку и протянула руку Лужину.
Ну и решил, что вам действительно передо мной совестно такие куши
давать и, кроме того, может быть, подумал я, он хочет ей сюрприз сделать, удивить ее, когда она найдет у себя в кармане целых сто
рублей.
— Но позвольте, позвольте же мне, отчасти, все рассказать… как было дело и… в свою очередь… хотя это и лишнее, согласен с вами, рассказывать, — но год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала на теперешнюю квартиру, сказала мне… и сказала дружески… что она совершенно во мне уверена и все… но что не захочу ли я
дать ей это заемное письмо, в сто пятнадцать
рублей, всего что она считала за мной долгу.
Тысячу бы
рублей в ту минуту я
дал, своих собственных, чтобы только на вас в свои глаза посмотреть: как вы тогда сто шагов с мещанинишкой рядом шли, после того как он вам «убийцу» в глаза сказал, и ничего у него, целых сто шагов, спросить не посмели!..
— Рубля-то четыре
дайте, я выкуплю, отцовские. Я скоро деньги получу.
Чтоб утешить бедного Савельича, я
дал ему слово впредь без его согласия не располагать ни одною копейкою. Он мало-помалу успокоился, хотя все еще изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто
рублей! легко ли дело!»
Покупщик будет
давать за бедного зверька очень много денег, но продавец должен требовать непременно только
рубль, — ни больше, ни меньше как один серебряный
рубль.
Бабушка на это согласилась, но предупредила меня, что она не будет иметь возможности
дать мне какой бы то ни было совет или остановить меня от увлечения и ошибки, потому что тот, кто владеет беспереводным
рублем, не может ни от кого ожидать советов, а должен руководиться своим умом.
Кроме того, я видал картины с генералами и множество других вещей, которых я не мог купить, потому что мне
давали на мои расходы простой серебряный
рубль, а не беспереводный.
— Прекрасно, — отвечал я, — я
даю вам по
рублю за каждую вашу пуговицу. Снимайте скорей ваш жилет.
Неразменный
рубль — по-моему, это талант, который Провидение
дает человеку при его рождении.
— Тут начнется эдакая, знаете… пустяковина. Попы, нищие, могильщики, нужно
давать на чай и вообще… Вам противно будет, так вы
дайте Марье Ивановне
рублей… ну, полсотни! Она уж распорядится…
У Самгина оказался билет в сто
рублей и еще
рублей двадцать. Он
дал сто.
— Цапля, вино какое-нибудь — есть?
Давай,
давай! Был вчера на именинах у одного жулика, пили до шести часов утра. Сорок
рублей в карты проиграл — обида!
Но на водку он не
давал, а когда просили, усмехался, вспоминая Ваську Калужанина, который выпросил у Христа неразменный
рубль.
— Большевики — это люди, которые желают бежать на сто верст впереди истории, — так разумные люди не побегут за ними. Что такое разумные? Это люди, которые не хотят революции, они живут для себя, а никто не хочет революции для себя. Ну, а когда уже все-таки нужно сделать немножко революции, он
даст немножко денег и говорит: «Пожалуйста, сделайте мне революцию… на сорок пять
рублей!»
— Думаете, что если вы
дали пять
рублей в пользу политических, так этим уже куплено вами место в истории…
— Так что я вам — не компания, — закончил он и встал, шумно отодвинув стул. — Вы, господа,
дайте мне… несколько
рублей, я уйду…
— Тосю я уважаю. Единственную. Она в Ростове-на-Дону. Недавно от нее посланец был с запиской, написала, чтоб я выдал ему деньжата ее, 130
рублей. Я
дал 300. У меня много их, денег. А посланец эдакий… топор. Сушеная рыба. Ночевал у меня. Он и раньше бывал у Тоси. Какой-то Тырков, Толчков…