Неточные совпадения
Потом мы воротились, заехали в гостиницу, взяли
номер, стали есть и пить шампанское; пришла
дама…
Адрес
дала, у Вознесенского моста,
номер такой-то и квартира
номер такой-то.
Объяснение это последовало при странных и необыкновенных обстоятельствах. Я уже упоминал, что мы жили в особом флигеле на дворе; эта квартира была помечена тринадцатым
номером. Еще не войдя в ворота, я услышал женский голос, спрашивавший у кого-то громко, с нетерпением и раздражением: «Где квартира
номер тринадцать?» Это спрашивала
дама, тут же близ ворот, отворив дверь в мелочную лавочку; но ей там, кажется, ничего не ответили или даже прогнали, и она сходила с крылечка вниз, с надрывом и злобой.
Далее показала, что она при вторичном своем приезде в
номер купца Смелькова действительно
дала ему, по наущению Картинкина, выпить в коньяке каких-то порошков, которые она считала усыпительными, с тем, чтобы купец заснул и поскорее отпустил ее.
Обед был подан в
номере, который заменял приемную и столовую. К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился за свой деревенский костюм и пожалел, что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего не говорит. Чтобы попасть в тон этой
дамы, Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности разделял доктор, и они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского ига.
Особенно же славились ужины, на которые съезжалась кутящая Москва после спектаклей. Залы наполняли фраки, смокинги, мундиры и
дамы в открытых платьях, сверкавших бриллиантами. Оркестр гремел на хорах, шампанское рекой… Кабинеты переполнены.
Номера свиданий торговали вовсю! От пяти до двадцати пяти рублей за несколько часов. Кого-кого там не перебывало! И все держалось в секрете; полиция не мешалась в это дело — еще на начальство там наткнешься!
Из 7-го
номера пишу тебе два слова, добрый, сердечный друг. Вчера утром сюда приехал и сегодня отправляюсь в дальнейший путь. Эта
даль должна, наконец, меня с тобой сблизить. До сих пор благополучно с Ваней путешествуем. Менее двух суток досюда спутник мой не скучает и на станциях не болтает с бабами. Они его называют: говорок — и меня преследуют вопросами об нем…
— Ну, а теперь черт с тобою,
давай хоть тот
номер.
— Теперь, — сказал Соловьев, возвратившись в
номер и садясь осторожно на древний стул, — теперь приступим к порядку дня. Буду ли я вам чем-нибудь полезен? Если вы мне
дадите полчаса сроку, я сбегаю на минутку в кофейную и выпотрошу там самого лучшего шахматиста. Словом располагайте мною.
Другой, очень недурно одетый мужчина лет сорока пяти, промучив девушку часа два, заплатил за
номер и
дал ей восемьдесят копеек; когда же она стала жаловаться, он со зверским лицом приставил к самому ее носу огромный, рыжеволосый кулак и сказал решительно...
— Но что же делать, — произнес он, —
дайте ей, по крайней мере,
номер поскорее; она сидит у меня в комнате вся в слезах и расстроенная.
— Я с этим, собственно, и пришел к тебе. Вчера ночью слышу стук в мою дверь. Я вышел и увидал одну молоденькую девушку, которая прежде жила в
номерах; она вся дрожала, рыдала, просила, чтоб ей
дали убежище; я сходил и схлопотал ей у хозяйки
номер, куда перевел ее, и там она рассказала мне свою печальную историю.
— Я пришел к вам от Анны Ивановны, которая пришла ко мне и просит вас, чтобы вы
дали ей
номер.
Особенно восторгался пением очень молчаливый и замкнутый художник Сергей Васильевич Иванов и тут же пообещал
дать рисунок для юбилейного
номера, а когда я прочел свою поэму «Стенька Разин», — Сергей Васильевич заявил...
Писал в этой газете в начале литературной юности А.П. Чехов, писал А.В. Амфитеатров и, кажется, даже Вас. Ив. Немирович-Данченко. Детей А.Я. Липскерова репетировал бывавший часто у Чехова студент Н.Е. Эфрос, он и уговорил Чехова
дать в газету повесть, которая и была напечатана в нескольких
номерах «Новостей дня».
Такие цензоры, как С.И. Соколов и С.В. Залетов, относились ко мне хорошо, доверяли выпускать текущий дневной материал без просмотра. Такое доверие
давало мне возможность раньше выпускать
номер, — но тут бывали курьезные недоразумения.
Всех этих подробностей косая
дама почти не слушала, и в ее воображении носился образ Валерьяна, и особенно ей в настоящие минуты живо представлялось, как она, дошедшая до физиологического отвращения к своему постоянно пьяному мужу, обманув его всевозможными способами, ускакала в Москву к Ченцову, бывшему тогда еще студентом, приехала к нему в
номер и поселилась с ним в самом верхнем этаже тогдашнего дома Глазунова, где целые вечера, опершись грудью на горячую руку Валерьяна, она глядела в окна, причем он, взглядывая по временам то на нее, то на небо, произносил...
Солдат поместили в казармах, а офицерам
дали большой
номер с четырьмя кроватями, куда пригласили и меня.
Он помог Егорушке раздеться,
дал ему подушку и укрыл его одеялом, а поверх одеяла пальто Ивана Иваныча, затем отошел на цыпочках и сел за стол. Егорушка закрыл глаза, и ему тотчас же стало казаться, что он не в
номере, а на большой дороге около костра; Емельян махнул рукой, а Дымов с красными глазами лежал на животе и насмешливо глядел на Егорушку.
Не дальше, как сегодня, под живым впечатлением только что прочитанных
номеров, я встретился с ним на улице и, по обыкновению, спутался. Вместо того, чтоб перебежать на другую сторону, очутился с ним лицом к лицу и начал растабарывать."Как, говорю, вам не стыдно выступать с клеветами против газеты, которая, во всяком случае, честно исполняет свою задачу? Если б даже убеждения ее…"Но он мне не
дал и договорить.
В ее
номере находились доктор, акушерка и пожилая русская
дама из Харькова, которую звали Дарьей Михайловной.
Дня через два мне сказали, что в приемной наших студенческих
номеров меня ждет
дама. Я догадался, что это, вероятно, Валентина Григорьевна, и скоро сбежал с лестницы. Она встала мне навстречу.
— То-то, plaisir. Смешон ты мне, батюшка. Денег-то я тебе, впрочем, не
дам, — прибавила она вдруг генералу. — Ну, теперь в мой
номер: осмотреть надо, а потом и отправимся по всем местам. Ну, подымайте.
Первые дни Яков Яковлевич и Четуха только и делали, что «пригоняли» новичкам одежду. Пригонка оказалась делом очень простым: построили весь младший возраст по росту,
дали каждому воспитаннику
номер, начиная с правого фланга до левого, а потом одели в прошлогоднее платье того же
номера. Таким образом, Буланину достался очень широкий пиджак, достигавший ему чуть ли не до колен, и необыкновенно короткие панталоны.
Приехал он в С. утром и занял в гостинице лучший
номер где весь пол был обтянут серым солдатским сукном и была на столе чернильница, серая от пыли, со всадником на лошади, у которого была поднята рука со шляпой, а голова отбита. Швейцар
дал ему нужные сведения: фон Дидериц живет на Старо-Гончарной улице, в собственном доме, — это недалеко от гостиницы, живет хорошо, богато, имеет своих лошадей, его все знают в городе. Швейцар выговаривал так: Дрыдыриц.
В одном из
номеров женской половины странноприимницы нетерпеливо ходила высокая красивая
дама вся в черном.
Прочих жильцов у нас в
номерах всего одна маленькая ростом и худенькая
дама, из полковых, приезжая, с тремя маленькими и заболевшими уже у нас в
номерах детьми.
— А так… Запоздали слишком… Если на одной станции опоздаешь, то на других поневоле будут задерживать, чтоб
дать ход встречным. Поезжай хоть сейчас, хоть утром, а все равно нам уж не придется ехать четырнадцатым
номером. Поедем, должно быть, двадцать третьим.
От скуки ли, из желания ли завершить хлопотливый день еще какой-нибудь новой хлопотой, или просто потому, что на глаза ему попадается оконце с вывеской «Телеграф», он подходит к окну и заявляет желание послать телеграмму. Взявши перо, он думает и пишет на синем бланке: «Срочная. Начальнику движения. Восемь вагонов живым грузом. Задерживают на каждой станции. Прошу
дать скорый
номер. Ответ уплочен. Малахин».
Ему
дали, для надобностей анализа, несколько стаканчиков, и он в строжайшем порядке расставил их, а
номера — первый, второй, третий… — попросил надписать студента, так как сам писал недостаточно красиво.
Трилецкий. Для чего же врать, Вельзевул Буцефалович? Сколько вы мне
дали денег, позвольте вас спросить? Припомните-ка! Съездил я к вам шесть раз и получил только всего рубль, да еще порванный рубль… Хотел его нищему
дать, да нищий не взял. «Порван, говорит, очень,
номеров нет!»
Море шумело далеко внизу, ветер становился свежее. Английский пароход вышел из полосы лунного света, и она блестела, сплошная, и переливалась тысячами матово-блестящих всплесков, уходя в бесконечную морскую
даль и становясь все ярче и ярче. Не хотелось встать со скамьи, оторваться от этой картины и идти в тесный
номер гостиницы, в котором остановился Василий Петрович. Однако было уже поздно; он встал и пошел вдоль по бульвару.
— Ну, я понимаю, если бы у тебя было громкое цирковое имя или если бы ты изобрел один из тех замечательных
номеров, которые артисту
дают сразу и славу и деньги. Но у тебя для этого слишком глупая голова. Поэтому — вон!
Я всякие дальнейшие осведомления почел излишними и даже комнаты не пошел смотреть, а
дал псаломщику ключ от моего
номера с доверительною надписью на карточке и поручил ему рассчитаться в гостинице, взять оттуда мои вещи и перевезти всё к его куму. Потом я просил его зайти за мною сюда и проводить меня на мое новое жилище.
Из денег мне, из каждой платы,
давали третью часть, а первую брал подбуфетчик, другую — услужающие, которые в
номерах господам чемоданы с приезда разбирают и платье чистят.
Жена приехала с детишками. Пурцман отделился в 27-й
номер. Мне, говорит, это направление больше нравится. Он на широкую ногу устроился. Ковры постелил, картины известных художников. Мы попроще. Одну печку поставил вагоновожатому — симпатичный парнишка попался, как родной в семье. Петю учит править. Другую в вагоне, третью кондукторше — симпатичная — свой человек — на задней площадке. Плиту поставил. Ездим,
дай бог каждому такую квартиру!
Посредине большого двора, вымощенного гладким широким белым камнем, возвышалось куполообразное здание с ваннами и душами, и наши русские были очень удивлены, увидавши дам-европеек, которые выходили из своих
номеров, направляясь в ванны, в легких кобайо, широких шароварах и в бабушах на босую ногу. Оказалось, что это обычный костюм во все часы дня, кроме обеда, к которому мужчины являются в черных сюртуках, а то и во фраках, а
дамы — в роскошных туалетах и брильянтах.
И, не слушая Меркулова, пошел вон из
номера. Исходил он все коридоры, перебудил много народа, но, чего искал, того не достал. И бранился с половыми, и лаской говорил им, и денег
давал — ничего не мог поделать. Вспомнил, что в
номере у него едва початая бутылка рейнвейна. И то хорошо, на безрыбье и рак рыба.
Каролина поднялась. Под ней действительно была палитра со свежеразведенными красками…О, боги! Зачем я не художник? Будь я художником, я
дал бы Португалии великую картину! Зинзага махнул рукой и выскочил из 148
номера, радуясь, что он не художник, и скорбя всем сердцем, что он романист, которому не удалось пообедать у художника.
— Да, конечно, это полное ваше право. Но завтрашний
номер, воскресный, уже сверстан, в понедельник газета не выходит. Так что, к сожалению, сможем поместить только во вторник… А кстати, профессор: не можете ли вы нам
давать время от времени популярно-научные статьи, доступные пониманию рабочей массы? Мы собираемся расширить нашу газету.
Разве так
дают свое согласие порядочные барышни?! Что он подумал?.. „Обрадовалась, матушка, что я тебя беру за себя. Ты нищей можешь остаться, а я хоть и разночинец, да миллионщик. Вот ты и закричала:"люб", точно в лото самый большой
номер тебе вынулся!
Суд над ним по делу об убитой француженке
дал ему материал для его пьесы"Дело", которая так долго лежала под спудом в цензуре. Не мог он и до конца дней своих отрешиться от желания обелять себя при всяком удобном случае. Сколько помню, и тогда в
номере Hotel de France он сделал на это легкий намек. Но у себя, в Больё (где он умер), М.М.Ковалевский, его ближайший сосед, слыхал от него не раз протесты против такой"клеветы".
Оставалось еще два
номера во второй части программы, но начался уже разъезд. Из боковых комнат, особенно из гостиной, стали подниматься
дамы, шумя стульями, мужчины затопали каблуками, из большой залы потянулись также к выходу. Слушать что-нибудь было затруднительно. Но Анна Серафимовна высидела до конца.
Шторы были спущены в его спальне. Он еще жил в меблированных комнатах, но за квартиру
дал задаток; переберется в конце января. Ему жаль будет этих
номеров. Здесь он чувствовал себя свободно, молодо, точно какой приезжий, успешно хлопочущий по отысканию наследства. Номерная жизнь напоминает ему и военную службу, и время слушания лекций, и заграничные поездки.
Номера, где он жил, считались дорогими и порядочными. Но нравы в них держались такие же, как и во всех прочих. Стояли тут около него две иностранки, принимавшие гостей… во всякое время. Обе нанимали помесячно нарядные квартирки. Жило три помещичьих семейства, водилась картежная игра, останавливались заграничные немцы из коммивояжеров. Но подъезд и лестница, ливрея швейцара и половики держались в чистоте, не пахло кухней, лакеи ходили во фраках, сливки к кофе
давали непрокислые.
Извозчик ухнул. Сани влетели на двор „Стрельны“, а за ними еще две тройки. Вылезали все шумно, переговаривались с извозчиками,
давали им на чай. Кого-то вели… Двое лепетали какую-то шансонетку. Сени приняли их, точно предбанник… Не хватало
номеров вешать платье. Из залы и коридора лился целый каскад хаотических звуков: говор, пение, бряцанье гитары, смех, чмоканье, гул, визг женских голосов…
— Но что же я могу сделать, сударыня? Не вы одни жалуетесь, все жалуются, — да что же я с ним сделаю? Придешь к нему в
номер и начнешь стыдить: «Ганнибал Иваныч! Бога побойтесь! Совестно!», а он сейчас к лицу с кулаками и разные слова: «На-кося выкуси» и прочее. Безобразие! Проснется утром и
давай ходить по коридору в одном, извините, нижнем. А то вот возьмет револьвер в пьяном виде и
давай садить пули в стену. Днем винище трескает, ночью в карты режется… А после карт драка… От жильцов совестно!
— Или
дайте мне другой
номер, или же я совсем уеду из ваших проклятых
номеров!
Георгий Дмитриевич. Одним словом, она была с ним на свидании, у него в
номерах. Она говорит, что ходила затем, чтобы
дать ему по морде, и
дала! Он, видишь ли, уже два года пристает к ней, умоляет, пишет письма…
С него взяли за
номер и еду четырнадцать франков, так что,
дав человеку на чай, у него осталось еще семнадцать франков, с которыми он и надеялся доехать в третьем классе до Антверпена.