Неточные совпадения
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают хорошо,
засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся
губы руками и измазали все свои сияющие лица слезами и вареньем.
— Вы все лжете, — проговорил он медленно и слабо, с искривившимися в болезненную улыбку
губами, — вы мне опять хотите показать, что всю игру мою знаете, все ответы мои заранее знаете, — говорил он, сам почти чувствуя, что уже не взвешивает как должно слов, — запугать меня хотите… или просто
смеетесь надо мной…
— Эй вы, Свидригайлов! Вам чего тут надо? — крикнул он, сжимая кулаки и
смеясь своими запенившимися от злобы
губами.
(Раскольников и не думал
смеяться: он сидел стиснув
губы, не спуская своего воспаленного взгляда с глаз Порфирия Петровича.)
— Нет, седьмой; как можно! — Ребенок опять
засмеялся, уставился на сундук и вдруг схватил свою мать всею пятерней за нос и за
губы. — Баловник, — проговорила Фенечка, не отодвигая лица от его пальцев.
Толстые
губы его так плотно и длительно присосались, что Самгин почти задохнулся, — противное ощущение засасывания обострялось колющей болью, которую причиняли жесткие, подстриженные усы. Поручик выгонял мизинцем левой руки слезы из глаз,
смеялся всхлипывающим смехом, чмокал и говорил...
Самгин вздрогнул, — между сосен стоял очень высокий, широкоплечий парень без шапки, с длинными волосами дьякона, — его круглое безбородое лицо Самгин видел ночью. Теперь это лицо широко улыбалось, добродушно блестели красивые, темные глаза, вздрагивали ноздри крупного носа, дрожали пухлые
губы: сейчас вот
засмеется.
И вдруг
засмеялся мелким смехом, старчески сморщив лицо, весь вздрагивая, потирая руки, глаза его, спрятанные в щелочках морщин, щекотали Самгина, точно мухи. Этот смех заставил Варвару положить нож и вилку; низко наклонив голову, она вытирала
губы так торопливо, как будто обожгла их чем-то едким, а Самгин вспомнил, что вот именно таким противным и догадливым смехом
смеялся Лютов на даче, после ловли воображаемого сома.
— Осторожность — хорошее качество, — сказал Бердников, и снова Самгин увидал лицо его комически сморщенным. Затем толстяк неожиданно и как-то беспричинно
засмеялся.
Смеялся он всем телом, смех ходил в нем волнами, колыхая живот, раздувая шею, щеки, встряхивая толстые бабьи плечи, но смех был почти бесшумен, он всхлипывал где-то в животе, вырываясь из надутых щек и
губ глухими булькающими звуками...
Он зорко поглядел на нее: у ней все лицо
смеялось, а
губы нет…
Она потупила глаза и сжала
губы, но сквозь веки прорывались наружу лучи,
губы удерживали улыбку, но не удержали. Она взглянула на него и
засмеялась так от души, что у ней навернулись даже слезы.
Он
засмеялся и внезапно обнял ее и поцеловал в
губы, как, бывало, делывал мальчиком. Она вырвалась от него и вытерла рот.
Марья Егоровна закусила от смеха
губу. Викентьев сконфузился, потом
засмеялся, потом вскочил.
— И потом «красный нос, растрескавшиеся
губы, одна нога в туфле, другая в калоше»! — договорил Райский,
смеясь. — Ах, бабушка, чего я не захочу, что принудит меня? или если скажу себе, что непременно поступлю так, вооружусь волей…
— Христос воскресе, — сказал он,
смеясь глазами, и, придвинувшись к Нехлюдову и обдав его особенным мужицким, приятным запахом, щекоча его своей курчавой бородкой, в самую середину
губ три раза поцеловал его своими крепкими, свежими
губами.
— Вы… вы… вы маленький юродивый, вот вы кто! — с побледневшим уже лицом и скривившимися от злобы
губами отрезала вдруг Катерина Ивановна. Иван Федорович вдруг
засмеялся и встал с места. Шляпа была в руках его.
— Стало быть, есть у него рассудок, стало быть, он чему-нибудь да
смеется! — ворчала она, с любопытством наблюдая, как это загадочное подобие улыбки то мелькнет, то опять пропадет на тонких обесцвеченных
губах «олуха».
Я вежливо приподнял фуражку. Мне нравилась эта церемония представления, кажется, тоже первая в моей жизни. Я на время остановился у забора, и мы обменялись с Дембицкой несколькими шутками. Младшая Линдгорст простодушно
смеялась. Старшая держалась в стороне и опять как-то гордо. Когда она повернула голову, что-то в ее красивом профиле показалось мне знакомо. Прямой нос, слегка выдавшаяся нижняя
губа… Точно у Басиной Иты? Нет, та была гораздо смуглее, но красивее и приятнее…
Прошло несколько мгновений этого смеха, и лицо Гани действительно очень исказилось: его столбняк, его комическая, трусливая потерянность вдруг сошла с него; но он ужасно побледнел;
губы закривились от судорги; он молча, пристально и дурным взглядом, не отрываясь, смотрел в лицо своей гостьи, продолжавшей
смеяться.
— Небось! Я хоть и взял твой крест, а за часы не зарежу! — невнятно пробормотал он, как-то странно вдруг
засмеявшись. Но вдруг все лицо его преобразилось: он ужасно побледнел,
губы его задрожали, глаза загорелись. Он поднял руки, крепко обнял князя и, задыхаясь, проговорил: — Так бери же ее, коли судьба! Твоя! Уступаю!.. Помни Рогожина!
Она взглянула мне в лицо и как-то странно
рассмеялась. Потом как будто задумалась, как будто все еще припоминала. И долго сидела она так, с улыбкой на
губах, вдумываясь в прошедшее.
Копья ресниц отодвигаются, пропускают меня внутрь — и… Как рассказать то, что со мною делает этот древний, нелепый, чудесный обряд, когда ее
губы касаются моих? Какой формулой выразить этот, все, кроме нее, в душе выметающий вихрь? Да, да, в душе —
смейтесь, если хотите.
Это я Второму Строителю. Лицо у него — фаянс, расписанный сладко-голубыми, нежно-розовыми цветочками (глаза,
губы), но они сегодня какие-то линялые, смытые. Мы считаем вслух, но я вдруг обрубил на полуслове и стою, разинув рот: высоко под куполом на поднятой краном голубой глыбе — чуть заметный белый квадратик — наклеена бумажка. И меня всего трясет — может быть, от смеха, — да, я сам слышу, как я
смеюсь (знаете ли вы это, когда вы сами слышите свой смех?).
Я узнал толстые, негрские и как будто даже сейчас еще брызжущие смехом
губы. Крепко зажмуривши глаза, он
смеялся мне в лицо. Секунда — я перешагнул через него и побежал — потому что я уже не мог, мне надо было сделать все скорее, иначе — я чувствовал — сломаюсь, прогнусь, как перегруженный рельс…
А Татьяна Сергеевна слушает это да
смеется, и не то чтоб
губами только, а так всем нутром, словно детки, когда им легонько брюшко пощекотишь.
Марья Николаевна вдруг
засмеялась,
засмеялась до красноты всего лица, поднесла платок к
губам, встала с кресла и, покачиваясь, как усталая, подошла к Санину и протянула ему руку. Он раскланялся и направился к двери.
Я не отвечал ему и притворился спящим. Если бы я сказал что-нибудь, я бы заплакал. Когда я проснулся на другой день утром, папа, еще не одетый, в торжковских сапожках и халате, с сигарой в зубах, сидел на постели у Володи и разговаривал и
смеялся с ним. Он с веселым подергиваньем вскочил от Володи, подошел ко мне и, шлепнув меня своей большой рукой по спине, подставил мне щеку и прижал ее к моим
губам.
Заметив наконец, какая она хорошенькая, когда
смеется, он вдруг, при всех гостях, обхватил ее за талию и поцеловал в
губы, раза три сряду, в полную сласть.
Лицо его искривилось, концы
губ вздрогнули, и он вдруг
рассмеялся каким-то совсем беспредметным, ни к чему не идущим смехом.
Он ревел нескончаемо долго. Женщины на пароходе, зажав уши ладонями,
смеялись, жмурились и наклоняли вниз головы. Разговаривающие кричали, но казалось, что они только шевелят
губами и улыбаются. И когда гудок перестал, всем вдруг сделалось так легко и так возбужденно-весело, как это бывает только в последние секунды перед отходом парохода.
Приказчик почтительно
смеялся, хозяин уродливо растягивал
губы, Саша, багрово налившись кровью, скрывался за прилавком.
И совсем утешился, закраснел от радости, что так удачно ответил, и принялся
смеяться, выкручивая
губы.
Володин прохаживался по комнатам, тряс лбом, выпячивал
губы и блеял. Гости
смеялись. Володин сел на место, блаженно глядя на всех, щуря глаза от удовольствия, и
смеялся тоже бараньим, блеющим смехом.
Саша нагнулся, призакрыл глаза и понюхал. Людмила
засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по
губам и удержала руку на его рте. Саша зарделся и поцеловал ее теплую, благоухающую ладонь нежным прикосновением дрогнувших
губ. Людмила вздохнула, разнеженное выражение пробежало по ее миловидному лицу и опять заменилось привычным выражением счастливой веселости. Она сказала...
— Твоя — добра! — чмокнув
губами, сказал Шакир. — Селовеком
смеются — нисява, богум-та — нехоруша, ахх!
Он начал объяснять ей, волнуясь и поучая, она слушала, облизывая
губы, точно Сухобаев, и наконец, тихо
засмеявшись, перебила его...
Час спустя Елена, с шляпою в одной руке, с мантильей в другой, тихо входила в гостиную дачи. Волосы ее слегка развились, на каждой щеке виднелось маленькое розовое пятнышко, улыбка не хотела сойти с ее
губ, глаза смыкались и, полузакрытые, тоже улыбались. Она едва переступала от усталости, и ей была приятна эта усталость; да и все ей было приятно. Все казалось ей милым и ласковым. Увар Иванович сидел под окном; она подошла к нему, положила ему руку на плечо, потянулась немного и как-то невольно
засмеялась.
Она вздрогнула. Офицер взглянул на меня с улыбкой удивления. Я уже твердо владел собой и ждал ответа с совершенной уверенностью. Лицо девушки слегка покраснело, она двинула вверх нижней
губой, как будто полумаска мешала ей видеть, и
рассмеялась, но неохотно.
Эта девушка много раз расстраивала и веселила меня, когда, припоминая ее мелкие, характерные движения или же сцены, какие прошли при ее участии, я невольно
смеялся и отдыхал, видя вновь, как она возвращает мне проигранные деньги или, поднявшись на цыпочки, бьет пальцами по
губам, стараясь заставить понять, чего хочет.
Все это было уже не ново Олесе в моем толковании, но на этот раз она даже и слушать меня не стала. Она быстрым движением сбросила с себя платок и, скомкав его, бросила мне в лицо. Началась возня. Я старался отнять у нее цветок боярышника. Сопротивляясь, она упала на землю и увлекла меня за собой, радостно
смеясь и протягивая мне свои раскрытые частым дыханием, влажные милые
губы…
То был малый лет шестнадцати, с широким румяным добродушным лицом и толстыми
губами. Нельзя было не заметить, однако ж, что
губы его на этот раз изменяли своему назначению: они не
смеялись. И вообще во всей наружности парня проглядывало выражение какой-то озабоченности, вовсе ему не свойственной; он не отрывал глаз от старика, как словно ждал от него чего-то особенного.
Если женщина протестовала, то для него это только значило, что он произвел впечатление и нравится. Держа Юлию за талию, он крепко поцеловал ее в щеку, потом в
губы, в полной уверенности, что доставляет ей большое удовольствие. Юлия оправилась от страха и смущения и стала
смеяться. Он поцеловал ее еще раз и сказал, надевая свой смешной картуз...
Шутя и
смеясь, они быстро накрыли стол для кофе и убежали, а на смену, гуськом, один за другим из кают медленно вылезли пассажиры: толстяк, с маленькой головой и оплывшим лицом, краснощекий, но грустный и устало распустивший пухлые малиновые
губы; человек в серых бакенбардах, высокий, весь какой-то выглаженный, с незаметными глазами и маленьким носом-пуговкой на желтом плоском лице; за ними, споткнувшись о медь порога, выпрыгнул рыжий круглый мужчина с брюшком, воинственно закрученными усами, в костюме альпиниста и в шляпе с зеленым пером.
Он снова сел на диван и, помолчав,
засмеялся подавленным смехом. Он видел, что Олимпиада кусает
губы и как бы ищет чего-то глазами в грязной комнате, полной тёплого запаха пареных веников и мыла. Вот она села на диван около двери в баню и опустила голову, сказав...
На его красивом лице, освещенном прекрасными голубыми глазами, она, огромная и толстая, была, казалось, совсем некстати, но она умела выражать малейшее настроение ее обладателя:
губа то
смеялась, то сердилась, то плакала.
И глаза, и
губы, и все лицо
смеются. Вместо ожидаемого жандарма или шпика ко мне прихромал Василий Николаевич, никак уже не жданный.
Лицо Ежова сморщилось в едкую гримасу, он беззвучно, одними
губами,
засмеялся. Фоме была непонятна его речь, и он, чтоб сказать что-нибудь, сказал наобум...
Он
засмеялся, шлёпая
губой.
— Нехорошо там, Климков, а? — спрашивал его чёрный человек, чмокая толстой, красной нижней
губой. Его высокий голос странно хлюпал, как будто этот человек внутренне
смеялся. В синих стёклах очков отражался электрический свет, от них в пустую грудь Евсея падали властные лучи и наполняли его рабской готовностью сделать всё, что надо, чтобы скорее пройти сквозь эти вязкие дни, засасывающие во тьму, грозящую безумием.
— Жизнь — красавица! — говорил он и сразу попал в непрерывно вертящийся круг дела, понравился рабочим, молодёжь
смеялась, старики ткачи ласково кивали головами, и даже Мирон, слушая его сверкающую смехом речь, слизывал языком улыбки со своих тонких
губ.