Неточные совпадения
Но он упустил из виду, во-первых, что
народы даже самые зрелые не могут благоденствовать слишком продолжительное время, не рискуя впасть в
грубый материализм, и, во-вторых, что, собственно, в Глупове благодаря вывезенному из Парижа духу вольномыслия благоденствие в значительной степени осложнялось озорством.
—…мрет без помощи?
Грубые бабки замаривают детей, и
народ коснеет в невежестве и остается во власти всякого писаря, а тебе дано в руки средство помочь этому, и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это сделать.
А после каких-то особенно пылких слов Маракуева она невнятно пробормотала о «воспалении печени от неудовлетворенной любви к
народу» — фразу, которая показалась Самгину знакомой, он как будто читал ее в одном из
грубых фельетонов Виктора Буренина.
Одну большую лодку тащили на буксире двадцать небольших с фонарями; шествие сопровождалось неистовыми криками; лодки шли с островов к городу; наши, К. Н. Посьет и Н. Назимов (бывший у нас), поехали на двух шлюпках к корвету, в проход; в шлюпку Посьета пустили поленом, а в Назимова хотели плеснуть водой, да не попали —
грубая выходка простого
народа!
Рослый, здоровый
народ, атлеты с
грубыми, смугло-красными лицами и руками: без всякой изнеженности в манерах, без изысканности и вкрадчивости, как японцы, без робости, как ликейцы, и без смышлености, как китайцы.
Китайцы сами, я видел, пьют простой,
грубый чай, то есть простые китайцы,
народ, а в Пекине, как мне сказывал отец Аввакум, порядочные люди пьют только желтый чай, разумеется без сахару.
Разумеется, все эти Иверские, Казанские и Смоленские — очень
грубое идолопоклонство, но
народ любит это и верит в это, и поэтому надо поддерживать эти суеверия.
О, он не в великолепных кардинальских одеждах своих, в каких красовался вчера пред
народом, когда сжигали врагов римской веры, — нет, в эту минуту он лишь в старой,
грубой монашеской своей рясе.
— Як же, мамо!ведь человеку, сама знаешь, без жинки нельзя жить, — отвечал тот самый запорожец, который разговаривал с кузнецом, и кузнец удивился, слыша, что этот запорожец, зная так хорошо грамотный язык, говорит с царицею, как будто нарочно, самым
грубым, обыкновенно называемым мужицким наречием. «Хитрый
народ! — подумал он сам себе, — верно, недаром он это делает».
Они зорко следили за модой и направлением мыслей, и если местная администрация не верила в сельское хозяйство, то они тоже не верили; если же в канцеляриях делалось модным противоположное направление, то и они тоже начинали уверять, что на Сахалине, слава богу, жить можно, урожаи хорошие, и только одна беда —
народ нынче избаловался и т. п., и при этом, чтобы угодить начальству, они прибегали к
грубой лжи и всякого рода уловкам.
Такие
грубые речи взорвали деликатные чувства Мыльникова. Произошла настоящая ругань, а потом драка. Мыльников был пьян, и Петр Васильич здорово оттузил его, пока сбежался
народ и их разняли.
Так вот-с какие люди бывали в наше время, господа; это не то что
грубые взяточники или с большой дороги грабители; нет, всё народ-аматёр был. Нам и денег, бывало, не надобно, коли сами в карман лезут; нет, ты подумай да прожект составь, а потом и пользуйся.
«И хорошо, если бы дело шло только об одном поколении. Но дело гораздо важнее. Все эти крикуны на жалованье, все честолюбцы, пользующиеся дурными страстями толпы, все нищие духом, обманутые звучностью слов, так разожгли народные ненависти, что дело завтрашней войны решит судьбу целого
народа. Побежденный должен будет исчезнуть, и образуется новая Европа на основах столь
грубых, кровожадных и опозоренных такими преступлениями, что она не может не быть еще хуже, еще злее, еще диче и насильственнее.
Деятельность русской церкви, несмотря на весь тот внешний лоск современности, учености, духовности, который ее члены теперь начинают принимать в своих сочинениях, статьях, в духовных журналах и проповедях, состоит только в том, чтобы не только держать
народ в том состоянии
грубого и дикого идолопоклонства, в котором он находился, но еще усиливать и распространять суеверие и религиозное невежество, вытесняя из
народа живущее в нем рядом с идолопоклонством жизненное понимание христианства.
«Но если даже и справедливо, — скажут защитники существующего строя, — то, что общественное мнение, при известной степени своей определенности и ясности, может заставить инертную массу людей внехристианских обществ — нехристианские
народы — и людей испорченных и
грубых, живущих среди обществ, подчиниться ему, то какие признаки того, что это христианское общественное мнение возникло и может заменить действие насилия?
«Для того, чтобы произошел этот процесс охристианения всех людей, чтобы все люди одни за другими перешли от языческого жизнепонимания к христианскому и добровольно отказывались бы от власти и богатства и никто бы не желал пользоваться ими, нужно, чтобы не только переделались в христианство все те
грубые, полудикие, совершенно не способные воспринять христианство и следовать ему, люди, которых всегда много среди каждого христианского общества, но и все дикие и вообще нехристианские
народы, которых еще так много вне его.
Народ когда-то точно исповедовал нечто подобное тому, что исповедует теперь церковь, хотя далеко не то же самое (в
народе, кроме этого изуверства икон, домовых, мощей и семиков с венками и березками, всегда было еще глубокое нравственное жизненное понимание христианства, которого никогда не было во всей церкви, а встречалось только в лучших представителях ее); но
народ, несмотря на все препятствия, которые в этом ставило ему государство и церковь, давно уже пережил в лучших представителях своих эту
грубую степень понимания, что он и показывает самозарождающимися везде рационалистическими сектами, которыми кишит теперь Россия и с которыми так безуспешно борются теперь церковники.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя
народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый
грубый материализм.
И вот для проповедания этого христианского учения и подтверждения его христианским примером, мы устраиваем среди этих людей мучительные тюрьмы, гильотины, виселицы, казни, приготовления к убийству, на которые употребляем все свои силы, устраиваем для черного
народа идолопоклоннические вероучения, долженствующие одурять их, устраиваем правительственную продажу одурманивающих ядов — вина, табаку, опиума; учреждаем даже проституцию; отдаем землю тем, кому она не нужна; устраиваем зрелища безумной роскоши среди нищеты; уничтожаем всякую возможность всякого подобия христианского общественного мнения; старательно разрушаем устанавливающееся христианское общественное мнение и потом этих-то самых нами самими старательно развращенных людей, запирая их, как диких зверей, в места, из которых они не могут выскочить и в которых они еще более звереют, или убивая их, — этих самых нами со всех сторон развращенных людей приводим в доказательство того, что на людей нельзя действовать иначе, как
грубым насилием.
Одеяния священнослужителей казались ему
грубыми, досадно-пестрыми тряпками, — и когда он глядел на облаченного священника, он злобился, и хотелось ему изорвать ризы, изломать сосуды. Церковные обряды и таинства представлялись ему злым колдовством, направленным к порабощению простого
народа.
Чем
грубее был
народ, чем меньше было признаков цивилизации, тем свободнее он чувствовал себя.
Непролазная грязь на дорогах, морозы, метели, расстояния громадные,
народ грубый, дикий, кругом нужда, болезни, а при такой обстановке тому, кто работает и борется изо дня в день, трудно сохранить себя к сорока годам чистеньким и трезвым…
Маша. Когда берешь счастье урывочками, по кусочкам, потом его теряешь, как я, то мало-помалу
грубеешь, становишься злющей… (Указывает себе на грудь.) Вот тут у меня кипит… (Глядя на брата Андрея, который провозит колясочку.) Вот Андрей наш, братец… Все надежды пропали. Тысячи
народа поднимали колокол, потрачено было много труда и денег, а он вдруг упал и разбился. Вдруг, ни с того ни с сего. Так и Андрей…
Пародия была впервые полностью развернута в рецензии Добролюбова на комедии «Уголовное дело» и «Бедный чиновник»: «В настоящее время, когда в нашем отечестве поднято столько важных вопросов, когда на служение общественному благу вызываются все живые силы
народа, когда все в России стремится к свету и гласности, — в настоящее время истинный патриот не может видеть без радостного трепета сердца и без благодарных слез в очах, блистающих святым пламенем высокой любви к отечеству, — не может истинный патриот и ревнитель общего блага видеть равнодушно высокоблагородные исчадия граждан-литераторов с пламенником обличения, шествующих в мрачные углы и на грязные лестницы низших судебных инстанций и сырых квартир мелких чиновников, с чистою, святою и плодотворною целию, — словом, энергического и правдивого обличения пробить
грубую кору невежества и корысти, покрывающую в нашем отечестве жрецов правосудия, служащих в низших судебных инстанциях, осветить грозным факелом сатиры темные деяния волостных писарей, будочников, становых, магистратских секретарей и даже иногда отставных столоначальников палаты, пробудить в сих очерствевших и ожесточенных в заблуждении, но тем не менее не вполне утративших свою человеческую природу существах горестное сознание своих пороков и слезное в них раскаяние, чтобы таким образом содействовать общему великому делу народного преуспеяния, совершающегося столь видимо и быстро во всех концах нашего обширного отечества, нашей родной Руси, которая, по глубоко знаменательному и прекрасному выражению нашей летописи, этого превосходного литературного памятника, исследованного г. Сухомлиновым, — велика и обильна, и чтобы доказать, что и молодая литература наша, этот великий двигатель общественного развития, не остается праздною зрительницею народного движения в настоящее время, когда в нашем отечестве возбуждено столько важных вопросов, когда все живые силы
народа вызваны на служение общественному благу, когда все в России неудержимо стремится к свету и гласности» («Современник», 1858, № XII).
Я не мог молиться, не мог ни на чем сосредоточить мысли, в душе было только одно определенное желание — выгнать из избы весь этот
народ, набившийся в нее из
грубого и обидного любопытства.
Это, напротив того, большею частию
народ мрачный и дикий; они всегда ходят тощие, худые, мяукают
грубым, необработанным голосом.
Легко Законодателю управлять
народом грубым и полудиким, которого нужды, понятия и страсти малочисленны; которого душа недеятельна и разум дремлет.
В монгольский период у нас сохранился «священный огонь любви к знаниям, вера и чистая нравственность, а в
народах Европы господствовали невежество и неразвитость умственных способностей, нравственное унижение и готовность поддаться всякому, кто польстит
грубым наклонностям» (том I, стр. 208).
Пологий. Осмелюсь доложить вашему превосходительству —
народ вообще
грубый и зверский… Возьму свой случай: имея огород, собственноручно развожу в нем овощи…
Бурмистр. Это доподлинно так-с: человек ехидный!.. У нас и вообще
народ грубый и супротивный, а он первый на то из всех них. Какой-нибудь год тогда в деревне жил, так хоть бросай я свою должность: на миру слова не давал мне сказать; все чтоб его слушались и по его делали.
Но, с другой стороны, те же обстоятельства, возвысивши Кольцова некоторым образованием, сделали то, что все, бывшее в
народе грубым, бессознательным, неопределенным, явилось в Кольцове обработанным, разумным, определенным.
— Святое известно богу, наказание же на теле простолюдину не бывает губительно и не противоречит ни обычаю
народов, ни духу Писания. Лозу гораздо легче перенесть на
грубом теле, чем тонкое страдание в духе. В сем справедливость от вас нимало не пострадала.
Если в старину, когда каждый
народ подчинялся одной неограниченной власти своего верховного обоготворяемого владыки и представлялся сам себе как бы островом среди постоянно стремящегося залить его океана, если тогда патриотизм и имел смысл и представлялся добрым делом, то в наше время, когда пережитое уже
народами чувство требует от людей прямо противоположного тому, чего требует их разум, нравственное чувство, религия — признания равенства и братства всех людей, патриотизм не может представляться не чем иным, как только самым
грубым суеверием.
— Вот какой
народ здесь в Петербургской губернии! Самый дикий
народ, самый
грубый. Поезжайте вы в Архангельскую губернию или Ярославскую. Вот там так развитой
народ. И чем дальше, тем лучше. А в Смоленской губернии!.. Оттуда такое письмо тебе пришлют, что любо читать. А здесь, конечно, обломы все, только что в человеческой коже. Как они говорят: «Эка! пущай!..»
За границей преосвященный, должно быть, отвык от русской жизни, она была не легка для него;
народ казался ему
грубым, женщины-просительницы скучными и глупыми, семинаристы и их учителя необразованными, порой дикими.
Министры же, и те, которые занимаются торговлей водкой, и те, которые заняты обучением людей убийству, и те, которые заняты присуждениями к изгнаниям, тюрьмам, каторгам, вешанию людей, все министры и их помощники, — эти уже вполне уверены, что и самовары, и овцы, и холсты, и телки, отбираемые от нищих, находят самое свое лучшее помещение в приготовлении водки, отравляющей
народ, в изготовлении орудий убийства, в устройстве тюрем, арестантских рот и т. п. и, между прочим, и в раздаче жалований им и их помощникам для устройства гостиных и костюмов их жен и для необходимых расходов по путешествиям и увеселениям, предпринимаемым ими для отдохновения от тяжести несомых ими трудов ради блага этого
грубого и неблагодарного
народа.
Ах! сколько вы чести делаете нашему
народу, — ошибся — нашей
грубой, варварской нации, вставляя в такую низкую оправу такой драгоценный алмаз!
— Как, чего же? Не было бы органической связи, той
грубой, материальной: если хочешь,"привязки", как выражается наш
народ.
Надо вам сказать, друзья мои, — поляки
народ рыцарский, благородный, умный, образованный, не то что ваши русские, мужики
грубые, неотесанные, от которых несет луком…
Вот прикладывается ключом к огромному замку, но еще раз умильно оборачивается на своего начальника и предостерегает его, чтоб он был невзыскателен, арестанты-де
грубый и невоспитанный
народ.
Сын, которого я отдал этому
народу в залог моей преданности, моей верности ему, которого окрестил в русскую веру, помощь моя в ратном деле, строгая жизнь, приготовление
грубых материалов, литье пушек, колоколов, самое имя церковного строителя — все доставило мне уважение и любовь русских.
— Ну уж и зазноба. Пройдет это все. Вы, господа, в Польше слишком много значения придаете этим сентиментам, а мы, москали,
народ грубый.
Подавляет же дух
народа непризнание в нем теми, которые управляют им, его человеческого достоинства, признание крестьянина не человеком, как все, а
грубым, неразумным существом, которое должно быть опекаемо и руководимо во всяком деле, и, вследствие этого, под видом заботы о нем, полное стеснение его свободы и унижение его личности.
Именно то, что эти
народы, вследствие того, что приняли самую высокую для своего времени религию, лишились всякой религии и пали в своем религиозном и нравственном состоянии ниже людей, исповедующих гораздо более низкие или даже самые
грубые религиозные учения.
Как ни странно это покажется, но нельзя не сказать, что верование в будущую личную жизнь есть очень низменное и
грубое представление, основанное на смешении сна со смертью и свойственное всем диким
народам, и что еврейское учение, не говоря уже о христианском, стояло неизмеримо выше его.
Народ грубый, простой, но какие сердца!
Вспоминая теперь всё то зло, которое я делал, испытал и видел вследствие вражды
народов, мне ясно, что причиной всего был
грубый обман, называемый патриотизмом и любовью к отечеству.
Причины в том, что вследствие несчастного, случайного убийства царя, который освободил
народ, совершенного небольшой группой людей, ошибочно воображавших, что они этим служат всему
народу, правительство решило не только не идти вперед, отрешаясь все более и более от несвойственных условиям жизни деспотических форм правления, но напротив, вообразив себе, что спасение именно в этих
грубых отживших формах, в продолжение 20 лет не только не идет вперед, соответственно общему развитию и усложнению жизни, и даже не стоит на месте, а идет назад, этим обратным движением все более и более разделяясь с
народом и его требованиями.
Народ, по понятию Романа,
грубая толпа, «быдло», и с
народом, стоящим на той степени развития, на которой он стоит теперь, ничего сделать нельзя.