Неточные совпадения
— Поздно узнал, — отвечал старик. — Да что! кому как на роду написано. Не жилец был плотник Мартын, не жилец на
земле: уж это так. Нет, уж какому человеку не жить на
земле, того и солнышко не
греет, как другого, и хлебушек тому не впрок, — словно что его отзывает… Да; упокой Господь его душу!
Когда я проснулся, мне в глаза бросилось отсутствие солнца. На небе появились слоистые облака, и на
землю как будто спустились сумерки. Было 4 часа пополудни. Можно было собираться на охоту. Я разбудил казаков, они обулись и принялись
греть воду.
— Теперь скажи, — продолжал дядя,
грея стакан с вином в обеих руках, — за что ты хотел стереть графа с лица
земли?
Погода была прекрасная; солнце сияло и
грело, но не пекло; свежий ветер бойко шумел а зеленых листьях; по
земле, небольшими пятнами, плавно и быстро скользили тени высоких круглых облачков.
Ибо, — и тут он повысил голос до окрика, — ибо, как только увижу, что мой юнкер переваливается, как брюхатая попадья, или ползет, как вошь по мокрому месту, или смотрит на
землю, как разочарованная свинья, или свесит голову набок, подобно этакому увядающему цветку, — буду
греть беспощадно: лишние дневальства, без отпуска, арест при исполнении служебных обязанностей.
Восходя все выше, оно, радостное, благословляет,
греет оголенную, озябшую
землю, а
земля кадит сладкими запахами осени.
Компания расположилась на крайнем звене плота, выдвинутого далеко в пустынную гладь реки. На плоту были настланы доски, посреди их стоял грубо сколоченный стол, и всюду были разбросаны пустые бутылки, корзины с провизией, бумажки конфет, корки апельсин… В углу плота насыпана груда
земли, на ней горел костер, и какой-то мужик в полушубке, сидя на корточках,
грел руки над огнем и искоса поглядывал в сторону господ. Господа только что съели стерляжью уху, теперь на столе пред ними стояли вина и фрукты.
Где бы ни была ты теперь, восхитительное дитя Васильевского острова, по какой бы далекой
земле ни ступали нынче твои маленькие, слабые ножки, какое бы солнце ни
грело твое хрустальное тело — всюду я шлю тебе мой душевный привет и мой поклон до
земли.
Плачется Мать-Сыра
Земля: «О ветре-ветрило!.. Зачем дышишь на меня постылою стужей?.. Око Ярилино — красное солнышко!.. Зачем
греешь и светишь ты не по-прежнему?.. Разлюбил меня Ярило-бог — лишиться мне красоты своей, погибать моим детушкам, и опять мне во мраке и стуже лежать!.. И зачем узнавала я свет, зачем узнавала жизнь и любовь?.. Зачем спознавалась с лучами ясными, с поцелуями бога Ярилы горячими?..»
Михаил Андреевич расходовался сам на свои предприятия и платил расходы Казимиры, платил и расходы Кишенского по отыскиванию путей к осуществлению великого дела освещения городов удивительно дешевым способом, а Кишенский
грел руки со счетов Казимиры и рвал куртажи с тех ловких людей, которым предавал Бодростина, расхваливая в газетах и их самих, и их гениальные планы, а между тем
земля, полнящаяся слухами, стала этим временем доносить Кишенскому вести, что то там, то в другом месте, еще и еще проскальзывают то собственные векселя Бодростина, то бланкированные им векселя Казимиры.
Вот когда я молюсь: «Боже мой, научи меня, как мне жить, чтобы жизнь моя не была мне гнусной!» И он прибавляет в своем дневнике: «А солнце
греет, светит, ручьи текут,
земля отходит.
Солнышко тепло
грело разнеженную, рыхлую
землю; большие черные птицы с криком ходили в развал по мягкому бархату пашни и доставали толстыми клювами сытых червей; босоногие бабы с загорелыми икрами и высоко подоткнутыми разноцветными юбками держали в руках расписные деревянные чашечки с семенами и с веселыми песнями садили на грядах всякую всячину.
Одиноко царило солнце, и был между ним и
землею только один предмет и один человек; и озаряло оно, не
грея, то светлые тонкие крылья, то смуглое побледневшее лицо; играло искрами на металле.