Неточные совпадения
Чудно снова показалось кузнецу, когда он понесся в огромной карете, качаясь на рессорах, когда с обеих сторон мимо его бежали назад четырехэтажные домы и мостовая,
гремя, казалось, сама катилась
под ноги лошадям.
Вырвавшись на волю, дети взапуски понеслись наверх, так что деревянная лестница только
загремела у них
под ногами.
Катря и Домнушка все-таки укутали барышню в большую шаль,
ноги покрыли одеялом, а за спину насовали подушек. Но и это испытание кончилось, — Антип растворил ворота, и экипаж весело покатил на Самосадку. Мелькнула контора, потом фабрика, дальше почерневшие от дыма избушки Пеньковки, высокая зеленая труба медного рудника,
прогремел под колесами деревянный мост через Березайку, а дальше уже начинался бесконечный лес и тронутые первою зеленью лужайки. Дорога от р. Березайки пошла прямо в гору.
Анна Васильевна проснулась; все заговорили в карете, хотя никто уже не мог расслышать, о чем шла речь: так сильно
гремела мостовая
под двумя экипажами и тридцатью двумя лошадиными
ногами.
— Ты, Ваня?.. Ах, как я испужалась! — проговорила Дуня с замешательством. — Я вот сидела тут на берегу… Думала невесть что… вскочила, так инда земля
под ногами посыпалась… Ты, я чай, слышал, так и
загремело? — подхватила она скороговоркою, между тем как глаза ее с беспокойством перебегали от собеседника к озеру.
Блоки визжали и скрипели,
гремели цепи, напрягаясь
под тяжестью, вдруг повисшей на них, рабочие, упершись грудями в ручки ворота, рычали, тяжело топали по палубе. Между барж с шумом плескались волны, как бы не желая уступать людям свою добычу. Всюду вокруг Фомы натягивались и дрожали напряженно цепи и канаты, они куда-то ползли по палубе мимо его
ног, как огромные серые черви, поднимались вверх, звено за звеном, с лязгом падали оттуда, а оглушительный рев рабочих покрывал собой все звуки.
Только затих народ в ауле, Жилин полез
под стену, выбрался. Шепчет Костылину: «Полезай». Полез и Костылин, да зацепил камень
ногой,
загремел. А у хозяина сторожка была — пестрая собака, и злая-презлая; звали ее Уляшин. Жилин уже наперед прикормил ее. Услыхал Уляшин, — забрехал и кинулся, а за ним другие собаки. Жилин чуть свистнул, кинул лепешки кусок, Уляшин узнал, замахал хвостом и перестал брехать.
Дошло до Пирожкова, — экая срамота. Лихой солдат, а тут, как гусь,
ногу везет, ладонь вразнобой заносит, дистанции до начальника не соблюдает, хочь брось. А потом и совсем стал, — ни туда, ни сюда, как свинья поперек обоза. Взводный рычит, фельдфебель
гремит, полуротный ландышевыми словами поливает. Ротный на шум из канцелярии вышел: что такое? Понять ничего не может: был Пирожков, да скапутился. Хочь
под ружье его ставь, хочь шкварки из него топи — ничего не выходит. Прямо как мутный барбос.
Впереди стал военный оркестр. Грянул марш. Повзводно, шагая в
ногу, колонна вышла из сада и мимо завода двинулась вниз к Яузскому мосту.
Гремела музыка, сверкали
под солнцем трубы и литавры, мерно шагали прошедшие военную подготовку девчата и парни, пестрели алые, голубые, белые косынки, улыбались молодые лица.
Там кричат: «блины горячи!», «здесь сбитень!», «тут папушники!», бубенчики звонко говорят на лошадях; мерно
гремят полосы железа, воркуют тысячи голубей, которых русское православие питает и лелеет, как священную птицу; рукавицы похлопывают; мороз сипит
под санями, скрипит
под ногой.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по 10 человек с 1000 и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные,
загремели стульями и пошли по зале разминать
ноги, забирая кое-кого
под руку и разговаривая.