Греки думали, что они вываяли все, что находится в душе человеческой; но в ней осталась бездна требований, усыпленных, неразвитых еще, для которых резец несостоятелен; они поглотили всеобщим личность, городом — гражданина, гражданином — человека; но личность имела свои неотъемлемые права, и, по закону возмездия, кончилось тем, что индивидуальная, случайная личность императоров римских поглотила город городов.
Неточные совпадения
— А ты — что же,
думаешь, что религия — дело чахоточных? Плохо
думаешь. Именно здоровая плоть требует святости.
Греки отлично понимали это.
Таким образом, например, философия Сократа и комедии Аристофана в отношении к религиозному учению
греков служат выражением одной и той же общей идеи — разрушения древних верований; но вовсе нет надобности
думать, что Аристофан задавал себе именно эту цель для своих комедий: она достигается у него просто картиною греческих нравов того времени.
— Да родной же мой Сашечка! Отчего не называть?
Греки бывают разные. Ты
думаешь, только такие, которые небритые и с кораллами… а Мильтиад, например? Это очень хорошо, я сама, я сама хотела бы быть похожей на Мильтиада.
«Nature morte, порт… —
думала она, опять впадая в забытье, — спорт… курорт… А как Шрек? Шрек,
грек, врек… крек… А где-то теперь мои друзья? Знают ли они, что у нас горе? Господи, спаси… избави. Шрек,
грек…»
Николай. Да? Я
думаю — вы лжете! Господин Пологий, скажите нам — Рябцов и
Греков в каких отношениях?
Я не без нечистых мыслей глядел на ее бюст и в то же время
думал о ней: „Выучится музыке и манерам, выйдет замуж за какого-нибудь, прости господи, грека-пиндоса, проживет серо и глупо, без всякой надобности, народит, сама не зная для чего, кучу детей и умрет.
— Без никому, — отвечал инок Диодор и опять начал угощать свою гостью, не обращая никакого внимания ни на самого меня, ни на мои остающиеся без разрешения вопросы, о которых я и сам в эти минуты перестал
думать и рассуждал: зачем эти два
грека говорят между собою по-русски, когда им, очевидно, гораздо удобнее было бы объясняться по-гречески?
И мысль о чухонцах и
греках производила во всем его теле что-то вроде тошноты. Для сравнения хотел он
думать о французах и итальянцах, но воспоминание об этих народах вызывало в нем представление почему-то только о шарманщиках, голых женщинах и заграничных олеографиях, которые висят дома у тетки над комодом.
«Противный народ эти чухонцы и…
греки, —
думал он. — Совсем лишний, ни к чему не нужный, противный народ. Занимают только на земном шаре место. К чему они?»
— Да — вы угадали: имя моей жены Ольга. Не правда ли, какое это прекрасное русское имя и как отрадно
думать, что русские хоть его не заняли у
греков, а нашли в своем родном обиходе.