К фонарю подходит фонарщик — днем, лампы чистить, — ставит лестницу к стене, влез, зацепил за
гребень стены крючья веревочной лестницы, спустил ее во двор тюрьмы и — марш!
Я быстро скинул пальто и попробовал первые ступени. Все было прикреплено прочно. Я взялся за обломок долота, потом ступил шаг, другой… Помню, что в эти несколько секунд во мне замерли все соображения. Я ничего не думал, ничего не вспоминал, кажется, был совершенно спокоен и видел ясно только деревянный сруб цейхгауза, натыканные в щели ступеньки импровизированной лестницы и
гребень стены…
Сердце билось, в висках стучало, в воображении рисовалась верхушка крыши и
гребень стены, потом заплаканное лицо матери, доброе лицо Гаврилова и его трое детей.
Неточные совпадения
Отроги хребта, сильно размытые и прорезанные горными ключами, казались сопками, разобщенными друг от друга. Дальше за ними виднелся
гребень водораздела; точно высокой
стеной окаймлял он истоки Такунчи. Природа словно хотела резко отграничить здесь прибрежный район от бассейна Имана. В том же месте, где соединялись 3 ручья, была небольшая полянка, и на ней стояла маленькая фанзочка, крытая корьем и сухой травой.
Волга была неспокойная. Моряна развела волну, и большая, легкая и совкая костромская косовушка скользила и резала мохнатые
гребни валов под умелой рукой Козлика — так не к лицу звали этого огромного страховида. По обе стороны Волги прорезали
стены камышей в два человеческих роста вышины, то широкие, то узкие протоки, окружающие острова, мысы, косы…
Луна, задернутая паром, стояла тусклым пятном над самым
гребнем крыши, и ветер свистал пискливым свистом из-за угла
стены.
По обе стороны дороги кучки елей и лиственниц взбегали кверху оживленной кудрявой зеленью. На
гребне холма они сдвинулись гуще, стали
стеной тайги, но на склоне меж дерев и ветвей виднелась даль, расстилавшаяся лугами, сверкавшая кое-где полоской речной глади, затянутая туманами в низинах и болотах…
Крепкий острог с земляными
стенами и глубокими рвами стоял на конце дальней крутизны; она понадвинулась к реке и по сие время в виде
гребня.
Мы шли, шли… Никто из встречных не знал, где деревня Палинпу. На нашей карте ее тоже не было. Ломалась фура, мы останавливались, стояли, потом двигались дальше. Останавливались над провалившимся мостом, искали в темноте проезда по льду и двигались опять. Все больше охватывала усталость, кружилась голова. Светлела в темноте ровно-серая дорога, слева непрерывно тянулась высокая городская
стена, за нею мелькали вершины деревьев,
гребни изогнутых крыш, — тихие, таинственно чуждые в своей, особой от нас жизни.
По правую сторону возвышалась гора, которой не тронутую временем отлогость покрывал с подошвы до
гребня сосновый лес, немного протянувшийся по нем мрачною оградою и вдруг вразрез остановившийся; далее самая вершина горы была на довольно большое пространство обнажена, а желто-глинистый бок ее, до самого низу, обселся в виде прямого, как
стена, утеса.