Неточные совпадения
— К порядку,
господа! Призываю к порядку, — кричал
профессор, неслышно стуча карандашом по столу, и вслед за ним кто-то пронзительно, как утопающий, закричал, завыл...
При самом начале — он наш поэт. Как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончивши лекцию несколько раньше урочного часа,
профессор сказал: «Теперь,
господа, будем пробовать перья! опишите мне, пожалуйста, розу стихами». [В автографе еще: «Мой стих никак», зачеркнуто.]
—
Господин Вихров! — вызвал уже его
профессор.
— Готово? — сказал он. — Ну и отлично. Садись, малый, с нами, — ты заработал свой обед… Domine preceptor [
Господин наставник! (Ред.)]! — крикнул он затем, обращаясь к «
профессору»: — Брось иголку, садись к столу.
На пятый день Капотт не пришел. Я побежал в кафе, при котором он состоял в качестве завсегдатая, и узнал, что в то же утро приходил к нему un jeune seigneur russe [молодой русский
барин] и, предложив десять франков пятьдесят сантимов, увлек старого
профессора с собою. Таким образом, за лишнюю полтину меди Капотт предал меня…
— Вовсе никогда я вам не говорила, что будет
профессор.
Господин Г—в служит, а
господин Шатов — бывший студент.
Нет,
господин барон! если мы и нуждаемся в
профессорах, то, вероятно, не в тех, которых все достоинства состоят в личной храбрости, а познания — в уменье скоро заряжать ружье и метко попадать в цель.
— В самую средину города, на площадь. Вам отведена квартира в доме
профессора Гутмана… Правда, ему теперь не до того; но у него есть жена… дети… а к тому же одна ночь… Прощайте,
господин офицер! Не судите о нашем городе по бургомистру: в нем нет ни капли прусской крови… Черт его просил у нас поселиться — швернот!.. Жил бы у себя в Баварии — хоц доннер-веттер!
— При отце не надо упоминать фамилии
профессора N и особенно его жены; на этот раз папа не расслышал. Не удивляйтесь,
господа… У меня есть свои, очень уважительные причины…
В конце первой недели великого поста соседний дом запустел; ни девушки, ни дамы, ни
господина в бекешке не стало видно: они уехали. Трудно описать, как Павлу сделалось скучно и грустно; он даже потихоньку плакал, а потом неимоверно начал заниматься и кончил вторым кандидатом.
Профессор, по предмету которого написал он кандидатское рассуждение, убеждал его держать экзамен на магистра. Все это очень польстило честолюбию моего героя: он решился тотчас же готовиться; но бог судил иначе.
— Сдаюсь! — воскликнул он, — смиряюсь перед указанием свыше: вот сын народа, которого предстоит разбудить. При сем случае можем произвести и надлежащий эксперимент. Итак,
господа, — заговорил вдруг Чубаров, подходя к Прошке и принимая позу и тон одного из
профессоров, — прошу внимания.
Профессор. Позвольте,
господа, не в этом дело.
— Одевайтесь, — сказал, наконец,
профессор. — Трудно еще,
господа, сказать что-нибудь определенное, — обратился он к нам, вымыв руки и вытирая их полотенцем. — Вот что, голубушка, — приходите-ка к нам еще раз через неделю.
Она бесцеремонно тыкала на них указательным пальцем, поясняя, что «это, мол, дураки-постепеновцы, а этот — порядочный
господин, потому что „из наших“, а тот — подлец и шпион, потому что пишет в газете, которая „ругает наших“, а кто наших ругает, те все подлецы, мерзавцы и шпионы; а вот эти двое — дрянные пошляки и тупоумные глупцы, потому что они оба поэты, стишонки сочиняют; а этот
профессор тоже дрянной пошляк, затем что держится политико-экономических принципов; а тот совсем подлец и негодяй, так как он читает что-то такое о полицейских и уголовных законах, в духе вменяемости, тогда как вообще вся идея вменяемости есть подлость, и самый принцип права, в сущности, нелепость, да и вся-то юриспруденция вообще самая рабская наука и потому вовсе не наука, и дураки те, кто ею занимаются!»
Профессор кончил и сошел с кафедры. Тогда на месте его тотчас же появился какой-то лохматый
господин и громогласно объявил, что так как
профессор Павлов сослан, то распорядители порешили, что публичные лекции сегодняшним числом прекращаются и никаких более чтений вперед уже не будет.
Чуть только
профессор в своих чтениях объективен — эти
господа решают, что он отстал, что сущность его лекций — мертвечина, что поэтому его не только не должно слушать, но следует прогнать.
— Вы большой чудак, Вандергуд! С этой планетой? Мы устроим на ней небольшой праздник. Но довольно шуток, я их не люблю. — Он сердито нахмурился и строго, как старый
профессор, посмотрел на меня… Манеры этого
господина не отличались легковесностью. Когда ему показалось, что я стал достаточно серьезен, он благосклонно кивнул головой и спросил: — Вы знаете, Вандергуд, что вся Европа сейчас в очень тревожном состоянии?
В грязной комнатке, заваленной стопами бумаги, пахло керосином от типографского мотора и скипидаром. Суровый
господин в золотых очках, услыхав имя
профессора, расцвел, почтительно усадил его и сочувственно выслушал.
— Ведь вот,
господа, — он оторвал ветку от молодой сосенки, стоявшей около него, — для вас и для меня лес — известно что такое. Я вот сбираюсь даже удивить матушку-Россию своими делами по сохранению лесов; а ничего-то я не знаю. Да и
профессора иного, который книжки специальные писал, приведи сюда — он наговорит много, но все это будет одна книжка; а у Антона Пантелеича каждое слово в глубь прозябания идет.
Пирожков узнал разных
господ, известных всей Москве: двух славянофилов, одного бывшего
профессора, трех-четырех адвокатов, толстую даму-писательницу, другую — худую, в коротких волосах, ученую девицу с докторским дипломом.
— Что вы там ни говорите, барон, про своего Арапа, собака, нет слов, хорошая, но до моего Артура ей далеко. На вид она у меня не мудреная, по душе скажу, даже и порода не чиста, но ума палата, да не собачьего, сударь вы мой, а человеческого ума. Не собака — золото; только не говорит, а заговорит —
профессор. Вы что это,
господин ментор, в усы смеетесь, или не верите? — обратился он к Гиршфельду.
Если благочестивая мысль весьма видных представителей богословской науки пришла к сознанию необходимости — знакомить людей с жизнью самого нашего
господа Иисуса Христа со стороны его человечности, которая так высока, поучительна и прекрасна, рассматриваемая в связи с его божеством, и если этому пути следуют нынче уже и русские ученые (как, например, покойный киевский
профессор К. И.