Неточные совпадения
Стоя в холодке вновь покрытой риги с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел то сквозь открытые ворота, в которых толклась и играла сухая и горькая пыль молотьбы, на освещенную
горячим солнцем траву гумна и свежую солому, только что вынесенную из сарая, то на пестроголовых белогрудых ласточек, с присвистом влетавших под крышу и, трепля крыльями, останавливавшихся в просветах ворот, то на народ, копошившийся в темной и пыльной риге, и думал странные
мысли...
Когда ночная роса и горный ветер освежили мою
горячую голову и
мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? — ее видеть? — зачем? не все ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй не обогатит моих воспоминаний, а после него нам только труднее будет расставаться.
Слушая все более оживленную и уже
горячую речь Прейса, Клим не возражал ему, понимая, что его, Самгина, органическое сопротивление идеям социализма требует каких-то очень сильных и веских
мыслей, а он все еще не находил их в себе, он только чувствовал, что жить ему было бы значительно легче, удобнее, если б социалисты и противники их не существовали.
Быстрая походка людей вызвала у Клима унылую
мысль: все эти сотни и тысячи маленьких воль, встречаясь и расходясь, бегут к своим целям, наверное — ничтожным, но ясным для каждой из них. Можно было вообразить, что горьковатый туман —
горячее дыхание людей и все в городе запотело именно от их беготни. Возникала боязнь потерять себя в массе маленьких людей, и вспоминался один из бесчисленных афоризмов Варавки, — угрожающий афоризм...
«Все — было, все — сказано». И всегда будет жить на земле человек, которому тяжело и скучно среди бесконечных повторений одного и того же.
Мысль о трагической позиции этого человека заключала в себе столько же печали, сколько гордости, и Самгин подумал, что, вероятно, Марине эта гордость знакома. Было уже около полудня, зной становился тяжелее, пыль —
горячей, на востоке клубились темные тучи, напоминая горящий стог сена.
Долго шептали они, много раз бабушка крестила и целовала Марфеньку, пока наконец та заснула на ее плече. Бабушка тихо сложила ее голову на подушку, потом уже встала и молилась в слезах, призывая благословение на новое счастье и новую жизнь своей внучки. Но еще жарче молилась она о Вере. С
мыслью о ней она подолгу склоняла седую голову к подножию креста и шептала
горячую молитву.
Вечером в кабинете Бахарева шли
горячие споры и рассуждения на всевозможные темы. Горничной пришлось заменить очень много выпитых бутылок вина новыми. Лица у всех раскраснелись, глаза блестели. Все выходило так тепло и сердечно, как в дни зеленой юности. Каждый высказывал свою
мысль без всяких наружных прикрытий, а так, как она выливалась из головы.
И странно было ему это мгновениями: ведь уж написан был им самим себе приговор пером на бумаге: «казню себя и наказую»; и бумажка лежала тут, в кармане его, приготовленная; ведь уж заряжен пистолет, ведь уж решил же он, как встретит он завтра первый
горячий луч «Феба златокудрого», а между тем с прежним, со всем стоявшим сзади и мучившим его, все-таки нельзя было рассчитаться, чувствовал он это до мучения, и
мысль о том впивалась в его душу отчаянием.
Я действительно в сны не верил. Спокойная ирония отца вытравила во мне ходячие предрассудки. Но этот сон был особенный. В него незачем было верить или не верить: я его чувствовал в себе… В воображении все виднелась серая фигурка на белом снегу, сердце все еще замирало, а в груди при воспоминании переливалась
горячая волна. Дело было не в вере или неверии, а в том, что я не мог и не хотел примириться с
мыслью, что этой девочки совсем нет на свете.
Странная наружность, угрюмо сдвинутые брови, стук костылей и клубы табачного дыма, которыми он постоянно окружал себя, не выпуская изо рта трубки, — все это пугало посторонних, и только близкие к инвалиду люди знали, что в изрубленном теле бьется
горячее и доброе сердце, а в большой квадратной голове, покрытой щетиной густых волос, работает неугомонная
мысль.
Грубые, необузданные крики какого-нибудь самодура, широкие размахи руки его напоминают им простор вольной жизни, гордые порывы свободной
мысли и
горячего сердца — порывы, заглушённые в несчастных страдальцах, но погибшие не совсем без следа.
«Да как же мы поедем зимой, — думал я, — ведь мы с сестрицей маленькие, ведь мы замерзнем?» Все такие
мысли крепко осадили мою голову, и я, встревоженный и огорченный до глубины души, сидел молча, предаваясь печальным картинам моего
горячего воображения, которое разыгрывалось у меня час от часу более.
Я уже привык к чистосердечному излиянию всех моих
мыслей и чувств в ее
горячее материнское сердце, привык поверять свои впечатления ее разумным судом, привык слышать ее живые речи и находить в них необъяснимое удовольствие.
Сестрицу я любил час от часу
горячее; ее дружба очень утешала меня, но я был старше, более развит и мог только сообщать ей свои
мысли, а не советоваться с ней.
— Нет, не то, врешь, не то!.. — возразил полковник, грозя Павлу пальцем, и не хотел, кажется, далее продолжать своей
мысли. — Я жизни, а не то что денег, не пожалею тебе; возьми вон мою голову, руби ее, коли надо она тебе! — прибавил он почти с всхлипыванием в голосе. Ему очень уж было обидно, что сын как будто бы совсем не понимает его
горячей любви. — Не пятьсот рублей я тебе дам, а тысячу и полторы в год, только не одолжайся ничем дяденьке и изволь возвратить ему его деньги.
Несколько
горячих слов, несколько ощущений,
мыслей, прямо высказанных, и мы — сблизились навеки.
— Измена в любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… Да и вообще противно, гадко смотреть на людей, жить с ними! Все их
мысли, слова, дела — все зиждется на песке. Сегодня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра — и забыли о вчерашнем и бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня
горячи, нежны, завтра холодны… нет! как посмотришь — страшна, противна жизнь! А люди!..
На вопрос: для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? — он с
горячею торопливостью ответил, что «для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей
мысли и самосохранения, — вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться».
Блаженствуя от
мысли, что сопровождает барина, Антип Ильич в то же время страдал в смысле пищи, ибо он уже около трех лет совершенно не ел мяса; но в Европе чем же ему оставалось питаться? Чаю не было, кофе он сам не пил,
горячие все были мясные, — значит, только рыбкой, когда ее подавали к столу, картофелем и пирожными с чем-нибудь сладеньким, да и те были ему не по вкусу, так как Антип Ильич был сластена великий, а варенья, подаваемые за табльдотом, были все какие-то кислые.
Иногда эти и подобные
мысли сгущались темною тучей, жить становилось душно и тяжко, а — как жить иначе, куда идти? Даже говорить не с кем, кроме Осипа. И я все чаще говорил с ним. Он выслушивал мою
горячую болтовню с явным интересом, переспрашивал меня, чего-то добиваясь, и спокойно говорил...
Правда, что Лозинская была женщина разумная и соблазнить ее было не легко, но что у нее было тяжело на душе, это оказалось при получении письма: сразу подкатили под сердце и настоящая радость, и прежнее горе, и все грешные молодые
мысли, и все бессонные ночи с
горячими думами.
Дойдя до ограды собора, откуда было видно улицу и дом, где жила Горюшина, он остановился, сдерживая тревожное биение сердца, собираясь с
мыслями. Жара истощала силы, наливая голову
горячим свинцом. Всё раскалялось, готовое растаять и разлиться по земле серыми ручьями.
Москва, думал он, совершила свой подвиг, свела в себя, как в
горячее сердце, все вены государства; она бьется за него; но Петербург, Петербург — это мозг России, он вверху, около него ледяной и гранитный череп; это возмужалая
мысль империи…
И он доволен, когда ему напоминают об этих собственныхего чувствах и
мыслях, когда их воплощают перед ним в
горячем слове или в живом образе — доволен, потому что это самое дорогое его достояние.
Эта
мысль была приятна ему и возбуждала в нем доброе,
горячее чувство к отцу.
Не дожидаясь ответа Фомы, он сорвал со стены несколько листов газеты и, продолжая бегать по комнате, стал читать ему. Он рычал, взвизгивал, смеялся, оскаливал зубы и был похож на злую собаку, которая рвется с цепи в бессильной ярости. Не улавливая
мысли в творениях товарища, Фома чувствовал их дерзкую смелость, ядовитую насмешку,
горячую злобу, и ему было так приятно, точно его в жаркой бане вениками парили…
Этот превосходный художник тогда был в большой моде и
горячее чем когда-нибудь преследовал свою
мысль для полного выражения жизни в портретах писать их с такою законченностью, чтобы в тщательной отделке совсем скрывать движения кисти и сливать колера красок в неуловимые переходы.
Во всех взглядах можно прочитать одну
мысль —
мысль о земле, которая в такую
горячую вешнюю пору сиротеет где-нибудь за тысячу верст.
Любили его за это и за кротость души: в
горячий мятеж
мыслей бессонных и тяжело-кровавых дум вносил он успокоение и тихую ласку.
Естественно, наши
мысли вертелись вокруг
горячих утренних происшествий, и мы перебрали все, что было, со всеми подробностями, соображениями, догадками и особо картинными моментами. Наконец мы подошли к нашим впечатлениям от Молли; почему-то этот разговор замялся, но мне все-таки хотелось знать больше, чем то, чему был я свидетелем. Особенно меня волновала
мысль о Дигэ. Эта таинственная женщина непременно возникала в моем уме, как только я вспоминал Молли. Об этом я его и спросил.
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой
горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при
мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Труднее было ему удалить от себя другое, милое воспоминание: часто думал он о графини D., воображал ее справедливое негодование, слезы и уныние…. но иногда
мысль ужасная стесняла его грудь: рассеяние большого света, новая связь, другой счастливец — он содрогался; ревность начинала бурлить в африканской его крови, и
горячие слёзы готовы были течь по его черному лицу.
Во всем существе разлилась
горячая струя жизни, во всех
мыслях царит убеждение, что отныне жизнь уже пойдет не старой, горькой колеей, а совсем новым, радостным порядком.
— Беатриче, Фиаметта, Лаура, Нинон, — шептал он имена, незнакомые мне, и рассказывал о каких-то влюбленных королях, поэтах, читал французские стихи, отсекая ритмы тонкой, голой до локтя рукою. — Любовь и голод правят миром, — слышал я
горячий шепот и вспоминал, что эти слова напечатаны под заголовком революционной брошюры «Царь-Голод», это придавало им в моих
мыслях особенно веское значение. — Люди ищут забвения, утешения, а не — знания.
Это был, конечно, один из умнейших и благороднейших представителей истинного, здравого направления
мыслей в России, особенно в первое время своей литературной деятельности, до болезни; но его
горячие, бескорыстные стремления были слишком непрактичны, слишком мало обещали существенной пользы пред судом императрицы, чтобы она могла поощрять их.
Иногда соберутся у Михайлы рабочие и как бы надышат
горячее облако
мысли, окутает оно меня и странно приподнимет.
Признаюсь, от такого пассажа вся моя меланхолия — или, как батюшка-покойник называл эту душевную страсть, мехлиодия — прошла и в ее место вступил в меня азарт, и такой
горячий, что я принялся кричать на него, выговаривая, что я и не думал заехать к нему, не хотел бы и знать его, а он меня убедительно упросил; я, если бы знал, не съел бы у него ни сухаря, когда у него все так дорого продается; что не я, а он сам мне предлагал все и баню, о которой мне бы и на
мысль не пришло, а в счете она поставлена в двадцать пять рублей с копейками.
Бесспорно, Надя была лучше всех сестер — маленькая брюнетка, с видом дикарки и с смелостью нигилистки; вороватый бесенок с огненными глазками, с прелестной улыбкой, хотя часто и злой, с удивительными губками и зубками, тоненькая, стройненькая, с зачинавшеюся
мыслью в
горячем выражении лица, в то же время почти совсем еще детского.
Вы покоитесь на ландышах и розах, и вдруг
мысль, страшная, прекрасная, неотразимая
мысль неожиданно налетает на вас, как локомотив, и обдает вас
горячим паром и оглушает свистом.
Полные таких
мыслей, сидели они однажды утром на балконе перед палисадником. День был прекрасный; легкий ветерок колыхал полосатую маркизу [Маркиза — навес из бумажной материи, защищающий от солнца.] балкона и навевал прохладу; палисадник, облитый
горячими лучами полуденного солнца, блистал всею своею красою.
Но какое-то страшное воспоминание пролетело по лицу юноши, какое-то угрызение совести, и он, обратясь к востоку, бросился на колени, и
горячие слезы раскаяния сопровождали молитву его; она была без слов, без
мыслей, может быть; но она была истинна и глубока,
мысли и слова отняли бы всю духовность ее, так, как они ее отнимают у музыки.
Но как же это сделать?..» Подобные детские
мысли осаждали всю ночь мою
горячую голову.
Вот, например, сильный,
горячий характер маленькой Нелли; но посмотрите, как она поставлена, и может ли ей в этой обстановке прийти хоть малейшая
мысль о борьбе постоянной и правильной?
«Чего этот барин все комплименты мне говорит!» — пробежала
мысль в голове Хвалынцева; но самолюбие было опять-таки польщено и заглушило зародыш сомнения. — «А впрочем, он, кажется, хороший господин», — успокоительно убаюкал себя Константин Семенович и не без удовольствия ответил приветом на
горячее пожатие Свитки.
Так раздумывает сам с собой, идучи из обители Бояркиных, Петр Степаныч… Старая любовь долго помнится, крепче новой на сердце она держится: побледнел в его памяти кроткий, миловидный образ Дуни Смолокуровой, а Фленушки, бойкой, пылкой, веселой Фленушки с
мыслей согнать нельзя… Вспоминаются ночные беседы в перелеске, вспоминаются
горячие ее поцелуи, вспоминаются жаркие ее объятия… «Ох, было, было времечко!..» — думает он.
Капитан Петрович при слабом отблеске костра успел разглядеть горящие глаза Иоле, его воодушевленное лицо и молящую улыбку. Неизъяснимое чувство любви, жалости и сознания своего братского долга захватили этого пожилого офицера. Он понял, чего хотел Иоле, этот молодой орленок,
горячий, смелый и отважный, достойный сын своего отца. Он понял, что юноша трепетал при одной
мысли о возможности подобраться к неприятельскому судну и в отчаянном бою заставить замолчать австрийские пушки.
Её
горячая искренность, её неподдельное воодушевление и страстный порыв невольно подействовали на её слушателя и прежние намерения капитана поколебались. В его мозгу зародились новые, иные
мысли.
В его
мыслях, прежде чуждых ей и далеких, как
мысли книги, она теперь чувствовала правду, живую и
горячую, как кровь.
Кое-как пробираясь между козлами и кострами, я вслед за Николаевым пошел к Болхову, с удовольствием мечтая о стакане
горячего чая и веселой беседе, которая бы разогнала мои мрачные
мысли. «Что, нашел?» — послышался голос Болхова из кукурузного шалаша, в котором светился огонек.
И я долго шел так сквозь бесконечные молчаливые ряды, мимо красных, обожженных затылков, почти касаясь бессильно опущенных
горячих штыков, когда
мысль о том, что же я делаю, куда иду так торопливо, — остановила меня.