Неточные совпадения
Въезд в какой бы ни было город, хоть даже в столицу, всегда как-то бледен; сначала все серо и однообразно: тянутся бесконечные заводы да фабрики, закопченные дымом, а потом уже выглянут углы шестиэтажных домов, магазины, вывески, громадные перспективы
улиц, все в колокольнях, колоннах, статуях, башнях, с
городским блеском, шумом и громом и всем, что на диво произвела рука и мысль человека.
Самгин пробовал убедить себя, что в отношении людей к нему как герою есть что-то глупенькое, смешное, но не мог не чувствовать, что отношение это приятно ему. Через несколько дней он заметил, что на
улицах и в
городском саду незнакомые гимназистки награждают его ласковыми улыбками, а какие-то люди смотрят на него слишком внимательно. Он иронически соображал...
Но как раз в это время по
улице проходил К. Г. Бекман, врач
городской полиции, который и констатировал, что Зотова убита выстрелом в затылок и что с момента смерти прошло уже не меньше двух часов.
Он долго ходил по
улицам, затем сидел в
городском саду, размышляя: что делать?
В предместье мы опять очутились в чаду китайской
городской жизни; опять охватили нас разные запахи, в ушах раздавались крики разносчиков, трещанье и шипенье кухни, хлопанье на бумагопрядильнях. Ах, какая духота! вон, вон, скорей на чистоту, мимо интересных сцен! Однако ж я успел заметить, что у одной лавки купец, со всеми признаками неги, сидел на
улице, зажмурив глаза, а жена чесала ему седую косу. Другие у лавок ели, брились.
Кому в самом деле придет серьезно в голову назначать свидание ночью, далеко за городом, на кладбище, когда это легко можно устроить на
улице, в
городском саду?
Отворив баню, он увидал зрелище, пред которым остолбенел:
городская юродивая, скитавшаяся по
улицам и известная всему городу, по прозвищу Лизавета Смердящая, забравшись в их баню, только что родила младенца.
Вернуться домой было некогда, я не хотел бродить по
улицам. За
городской стеною находился маленький сад с навесом для кеглей и столами для любителей пива. Я вошел туда. Несколько уже пожилых немцев играли в кегли; со стуком катились деревянные шары, изредка раздавались одобрительные восклицания. Хорошенькая служанка с заплаканными глазами принесла мне кружку пива; я взглянул в ее лицо. Она быстро отворотилась и отошла прочь.
Извозчик бьет кнутом лошаденку. Скользим легко то по снегу, то по оголенным мокрым булыгам, благо широкие деревенские полозья без железных подрезов. Они скользят, а не режут, как у
городских санок. Зато на всех косогорах и уклонах горбатой
улицы сани раскатываются, тащат за собой набочившуюся лошадь и ударяются широкими отводами о деревянные тумбы. Приходится держаться за спинку, чтобы не вылететь из саней.
С развитием на Сахалине
городской жизни растет мало-помалу и потребность в рынке; в Александровске уже определилось место, где бабы продают овощи, и на
улицах не редкость встретить ссыльных, торгующих огурцами и всякою зеленью.
Что касается каторжных работ, производимых в самом Александровске, то здесь приходится наблюдать, главным образом, строительные и всякие хозяйственные работы: возведение новых построек, ремонт старых, содержание на
городской манер
улиц, площадей и проч.
Начался
городской выгон, на котором паслись коровы, дощатый тротуар вдоль забора, шаткие мостики через ручейки и канавы. Потом он свернул на Ямскую. В доме Анны Марковны все окна были закрыты ставнями с вырезными посредине отверстиями в форме сердец. Также быЛи закрыты и все остальные дома безлюдной
улицы, опустевшей точно после моровой язвы. Со стесненным сердцем Лихонин потянул рукоятку звонка.
Все, о чем Анна Марковна не смела и мечтать в ранней молодости, когда она сама еще была рядовой проституткой, — все пришло к ней теперь своим чередом, одно к одному: почтенная старость, дом — полная чаша на одной из уютных, тихих
улиц, почти в центре города, обожаемая дочь Берточка, которая не сегодня-завтра должна выйти замуж за почтенного человека, инженера, домовладельца и гласного
городской думы, обеспеченная солидным приданым и прекрасными драгоценностями…
Тогда я узнал то, о чем догадывался, о чем мечтал, встречая весну в Уфе, в
городском доме, в дрянном саду или на грязной
улице.
Когда я приехал в Р., было около девяти часов вечера, но
городская жизнь уже затихала. Всенощные кончались; последние трезвоны замирали на колокольнях церквей; через четверть часа
улицы оживились богомольцами, возвращающимися домой; еще четверть часа — и город словно застыл.
Шатаясь по
улицам, я всматривался детски-любопытными глазами в незатейливую жизнь городка с его лачугами, вслушивался в гул проволок на шоссе, вдали от
городского шума, стараясь уловить, какие вести несутся по ним из далеких больших городов, или в шелест колосьев, или в шепот ветра на высоких гайдамацких могилах.
Горячее солнце, выкатываясь на небо, жгло пыльные
улицы, загоняя под навесы юрких детей Израиля, торговавших в
городских лавках; «факторы» лениво валялись на солнцепеке, зорко выглядывая проезжающих; скрип чиновничьих перьев слышался в открытые окна присутственных мест; по утрам
городские дамы сновали с корзинами по базару, а под вечер важно выступали под руку со своими благоверными, подымая уличную пыль пышными шлейфами.
В настоящий свой проезд князь, посидев со старухой, отправился, как это всякий раз почти делал, посетить кой-кого из своих
городских знакомых и сначала завернул в присутственные места, где в уездном суде, не застав членов, сказал небольшую любезность секретарю, ласково поклонился попавшемуся у дверей земского суда рассыльному, а встретив на
улице исправника, выразил самую неподдельную, самую искреннюю радость и по крайней мере около пяти минут держал его за обе руки, сжимая их с чувством.
Было время, когда «Современные известия» были самой распространенной газетой в Москве и весьма своеобразной: с одной стороны, в них печатались политические статьи, а с другой — они с таким же жаром врывались в общественную
городскую жизнь и в обывательщину. То громили «Коварный Альбион», то с не меньшим жаром обрушивались на бочки «отходников», беспокоивших по ночам Никиту Петровича Гилярова-Платонова, жившего на углу Знаменки и Антипьевского переулка, в нижнем этаже, окнами на
улицу.
На погосте не было той густой пыли, которая сплошным слоем лежала по всему пространству
городской площади и
улиц.
Каждый день выносила сор на
улицу в корзину, откуда его убирали
городские мусорщики, и готовила обед для господ и для двух джентльменов, обедавших с ними.
При жизни отца он много думал о городе и, обижаясь, что его не пускают на
улицу, представлял себе
городскую жизнь полной каких-то тайных соблазнов и весёлых затей. И хотя отец внушил ему своё недоверчивое отношение к людям, но это чувство неглубоко легло в душу юноши и не ослабило его интереса к жизни города. Он ходил по
улицам, зорко и дружественно наблюдая за всем, что ставила на пути его окуровская жизнь.
На
улицах все чаще и чаще встречался тот крепкий, сельским хлебом выкормленный народ, при виде которого у заморенного
городского жителя уходит душа в пятки.
По так называемой губернаторской
улице протянулась целая вереница разнообразнейших экипажей; тут были и пошевни, запряженные лихими тройками, украшенными лентами и бубенчиками с малиновым звоном, и простые
городские сани, и уродливые, нелепо-тяжелые возки, и охотницкие сани, везомые сильными, едва сдерживаемыми рысаками.
Он стучал ногами и кулаками в двери, оторвал от них массивную медную ручку в русском вкусе и так ругался и орал на всю
улицу, что перед квартирой Головинского собралась целая толпа любопытного
городского люда: кухарки, мальчишки, кучера, чиновник, возвращавшийся со службы, какие-то «молодцы» из лавки и т. д.
В две минуты Милославский и слуга его были уже совсем одеты. Они с трудом могли выйти за ворота дома; вся их
улица, ведущая на
городскую площадь, кипела народом.
Такой привилегией он пользуется издавна, вероятно, как больничный старожил и как тихий, безвредный дурачок,
городской шут, которого давно уже привыкли видеть на
улицах окруженным мальчишками и собаками.
С моря тянет легкий бриз, огромные пальмы
городского сада тихо качают веерами темно-зеленых ветвей, стволы их странно подобны неуклюжим ногам чудовищных слонов. Мальчишки — полуголые дети неаполитанских
улиц — скачут, точно воробьи, наполняя воздух звонкими криками и смехом.
Жарко, душно, шумно на
улице, и густая зелень старых лип
городского кладбища манит к себе, в тишину и прохладную тень.
Трое мальчишек стремительно бросились в соседнюю
улицу, вслед им поползла
городская дурочка-нищенка, напевая: «Погоди не роди, дай за бабушкой сходить», а исправник подавал медицинскую помощь.
Мы жили на Большой Дворянской — это была главная
улица в городе, и на ней по вечерам, за неимением порядочного
городского сада, гулял наш beau monde.
Мы очутились на
улице вдвоем с Неуважай-Корыто. Воздух был влажен и еще более неподвижен, нежели с вечера. Нева казалась окончательно погруженною в сон;
городской шум стих, и лишь внезапный и быстро улетучивавшийся стук какого-нибудь запоздавшего экипажа напоминал, что город не совсем вымер. Солнце едва показывалось из-за домовых крыш и разрисовывало причудливыми тенями лицо Неуважай-Корыто. Верхняя половина этого лица была ярко освещена, тогда как нижняя часть утопала в тени.
И если искал его друг, то находил так быстро и легко, словно не прятался Жегулев, а жил в лучшей
городской гостинице на главной
улице, и адрес его всюду пропечатан; а недруг ходил вокруг и возле, случалось, спал под одной крышей и никого не видел, как околдованный: однажды в Каменке становой целую ночь проспал в одном доме с Жегулевым, только на разных половинах; и Жегулев, смеясь, смотрел на него в окно, но ничего, на свое счастье, не разглядел в стекле: быть бы ему убиту и блюдечка бы не допить.
Мелькнул справа пролет на Банную гору и скрытую под горой реку, потом долго ехали по Московской
улице, и на тротуарах было оживление, шаркали ногами, мелькали белые женские платья и летние фуражки: шли на музыку в
городской сад.
По
улицам города ходили хромые, слепые, безрукие и всячески изломанные люди в солдатских шинелях, и всё вокруг окрашивалось в гнойный цвет их одежды. Изломанных, испорченных солдат водили на прогулки
городские дамы, дамами командовала худая, тонкая, похожая на метлу, Вера Попова, она привлекла к этому делу и Полину, но та, потряхивая головою, кричала, жаловалась...
Вскрытие реки, разлив воды, спуск пруда, заимка — это события в деревенской жизни, о которых не имеют понятия
городские жители. В столицах, где лед на
улицах еще в марте сколот и свезен, мостовые высохли и облака пыли, при нескольких градусах мороза, отвратительно носятся северным ветром, многие узнают загородную весну только потому, что в клубах появятся за обедом сморчки, которых еще не умудрились выращивать в теплицах… но это статья особая и до нас не касается.
— Ведь дернуло же, дернуло же выскочить! — скрежетал я зубами, шагая по
улице, — и этакому подлецу, поросенку, Зверкову! Разумеется, не надо ехать; разумеется, наплевать; что я, связан, что ли? Завтра же уведомлю Симонова по
городской почте…
Мы шли по длинной прямой
улице, мимо базара, куда уже начали съезжаться молдаване на своих воловьих возах;
улица поднималась в гору и упиралась в
городское кладбище.
Небольшая горная речка Пеньковка образовала большой заводский пруд, по берегам которого и сгруппировались в длинные правильные
улицы заводские домики, сопровождая реку далеко по ее течению вниз; прежде всего в глаза бросались две хороших каменных церкви, черневшие издали здания заводской фабрики и еще несколько больших каменных домов, построенных в
городском вкусе.
Характер отношений Кувалды и учителя к
улице точно определился следующим примером. Однажды в трактире обсуждалось постановление
городской думы, коим обыватели Въезжей
улицы обязывались: рытвины и промоины в своей
улице засыпать, но навоза и трупов домашних животных для сей цели не употреблять, а применять к делу только щебень и мусор с мест постройки каких-либо зданий.
Въезжая
улица — это два ряда одноэтажных лачужек, тесно прижавшихся друг к другу, ветхих, с кривыми стенами и перекошенными окнами; дырявые крыши изувеченных временем человеческих жилищ испещрены заплатами из лубков, поросли мхом; над ними кое-где торчат высокие шесты со скворешницами, их осеняет пыльная зелень бузины и корявых ветел — жалкая флора
городских окраин, населенных беднотою.
Вот по
улице в тени акаций, играя хлыстиками, прошли два офицера в белых кителях. Вот на линейке проехала куча евреев с седыми бородами и в картузах. Гувернантка гуляет с директорскою внучкой… Пробежал куда-то Сом с двумя дворняжками… А вот в простеньком сером платье и в красных чулочках, держа в руке «Вестник Европы», пошла Варя. Была, должно быть, в
городской библиотеке…
В контору и обратно он ходил почти всегда в сопровождении жены, которая будто бы дома держала его на привязи; но если уж он являлся на
улице один, то это прямо значило, что загулял, в в это время был совершенно сумасшедший: он всходил на
городской вал, говорил что-то к озеру, обращался к заходящему солнцу и к виднеющимся вдали лугам, потом садился, плакал, заходил в трактир и снова пил неимоверное количество всякой хмельной дряни; врывался иногда насильно в дом к Нестору Егорычу, одному именитому и почтенному купцу, торгующему кожами, и начинал говорить ему, что он мошенник, подлец и тому подобное.
С одной его стороны собор и, конечно, Соборная
улица, с другой —
городской сквер, с третьей — каменные
городские ряды, у которых желтая штукатурка облупилась, а на крыше и на карнизах сидят голуби; наконец, с четвертой стороны впадает главная
улица, с отделением какого-то банка, с почтовой конторой, с нотариусом и с парикмахером Теодором из Москвы.
Бетлинг. Ну да! И, конечно, Швеция выдаст его нам. Вот вы, член
городской управы, увлекаетесь политикой, а в городе по
улицам нельзя на автомобиле ездить. Видите? Напоминаю вам, что для политики у нас есть Временное правительство…
— Это, видишь ли,
городская управа отапливает
улицы. Для того чтобы в казенных учреждениях выходило меньше дров…
Дорога на дачу шла через окраину города, по Канатной
улице, где в полуразвалившихся лачугах и частью в двухэтажных кирпичных домах казенной стройки жили заводские с семьями и всякая
городская беднота.
В один жаркий июльский день, под вечер, когда по
улице гнали
городское стадо и весь двор наполнился облаками пыли, вдруг кто-то постучал в калитку. Оленька пошла сама отворять и, как взглянула, так и обомлела: за воротами стоял ветеринар Смирнин, уже седой и в штатском платье. Ей вдруг вспомнилось все, она не удержалась, заплакала и положила ему голову на грудь, не сказавши ни одного слова, и в сильном волнении не заметила, как оба потом вошли в дом, как сели чай пить.
Разнеслась по городу быстрокрылая молва о неистовой Мафальде, которая лежит обнаженная на перекрестке
улиц и предает свое прекрасное тело ласканиям юношей. И пришли на перекресток мужи и жены, старцы и почтенные госпожи и дети и широким кругом обступили тесно сплотившуюся толпу неистовых. И подняли громкий крик, укоряли бесстыдных и повелевали им разойтись, угрожая всею силою родительской власти, и гневом Божиим, и строгою карою от
городских властей. Но только воплями распаленной страсти отвечали им юноши.
Подметные письма посыпались по
городской почте и разбрасывались по
улицам.