Неточные совпадения
Он убеждал людей отказаться от порочной
городской жизни, идти в деревню и
пахать землю.
— Н-да, поговорка «ворон ворону глаз не выклюет» оказалась неверной в случае Варавки, — Радеев-то перепрыгнул через него в
городские головы. Устроил из интеллигенции трамплин себе и — перескочил. Жуликоватый старикан, чувствует
запах завтрашнего дня. Вы что — не большевик, случайно?
В предместье мы опять очутились в чаду китайской
городской жизни; опять охватили нас разные
запахи, в ушах раздавались крики разносчиков, трещанье и шипенье кухни, хлопанье на бумагопрядильнях. Ах, какая духота! вон, вон, скорей на чистоту, мимо интересных сцен! Однако ж я успел заметить, что у одной лавки купец, со всеми признаками неги, сидел на улице, зажмурив глаза, а жена чесала ему седую косу. Другие у лавок ели, брились.
И тут же вспомнил острог, бритые головы, камеры, отвратительный
запах, цепи и рядом с этим — безумную роскошь своей и всей
городской, столичной, господской жизни.
— Нельзя, — сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив свое возражение. — Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не работают, не
пашут, — господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все
городские люди, — возьмут свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется земля. А у тех, которые на своей доле, опять народится народ, а земля уже разобрана. Опять богачи заберут в руки тех, кому земля нужна.
Оба окна были открыты настежь. Сладостно, до щекотки,
пахло невидимыми глициниями. В
городском саду играл струнный оркестр, и звуки его казались прекрасными и печальными.
В доме у
городского головы
пахло недавно натертыми паркетными полами и еще чем-то, еле заметно, приятно-сьестным. Было тихо и скучно. Дети хозяиновы, сын-гимназист и девочка-подросток, — «она у меня под гувернанткой ходит», говорил отец, — чинно пребывали в своих покоях. Там было уютно, покойно и весело, окна смотрели в сад, мебель стояла удобная, игры разнообразные в горницах и в саду, детские звенели голоса.
Но вот в воздухе
запахло гнилью, прелым навозом. Илья перестал петь: этот
запах пробудил в нём хорошие воспоминания. Он пришёл к месту
городских свалок, к оврагу, где рылся с дедушкой Еремеем. Образ старого тряпичника встал в памяти. Илья оглянулся вокруг, стараясь узнать во тьме то место, где старик любил отдыхать с ним. Но этого места не было: должно быть, его завалили мусором. Илья вздохнул, чувствуя, что и в его душе тоже что-то завалено мусором…
Здесь есть
городские ряды — длинный деревянный сарай на Соборной площади, со множеством неосвещенных, грязных клетушек, похожих на темные норы, из которых всегда
пахнет крысами, кумачом, дублеными овчинами, керосином и душистым перцем.
В
городском саду, на деревьях, — там, где среди голых верхушек торчали пустые гнезда, без умолку кричали и гомозились галки. Они отлетали и тотчас же возвращались, качались на тонких ветках, неуклюже взмахивая крыльями, или черными тяжелыми комками падали сверху вниз. И все это — и птичья суета, и рыхлый снег, и печальный, задумчивый перезвон колоколов, и
запах оттаивающей земли — все говорило о близости весны, все было полно грустного и сладостного, необъяснимого весеннего очарования.
Мужик Орловской и Курской губернии, пахарь, не гоняет свою бабу ни
пахать, ни боронить, ни косить, а исполняет эту тягчайшую работу сам; промысловый же мужик, который, конечно, хитрее хлебопашца, сам пьет чай в
городском трактире, а жену обучил править за него мужичью работу на поле.
Немецкая печать лежала на всей
городской культуре с сильной примесью народного, то есть эстонского, элемента. Языки слышались на улицах и во всех публичных местах, лавках, на рынке почти исключительно — немецкий и эстонский. В базарные дни наезжали эстонцы, распространяя
запах своей махорки и особенной чухонской вони, которая бросилась мне в нос и когда я попал в первый раз на базарную площадь Ревеля, в 90-х годах.
В вагоне I класса, в узком коридорчике, столпилась у открытого окна кучка знакомых между собою пассажиров, которым не спится. Они стоят, сидят на выдвинутых лавочках, и одна молоденькая дама с вьющимися волосами смотрит в окно. Ветер колышет занавеску, отбрасывает назад колечки волос, и Юрасову кажется, что ветер
пахнет какими-то тяжелыми, искусственными,
городскими духами.
Мягкое покачивание
городской пролетки, серебристо-зеленые волны по ржи,
запах полевых цветов, конского пота и дегтя, — милый
запах, его вечно будет любовно помнить всякий, кто путешествовал на лошадях по родным полям.