Неточные совпадения
От
голода голова и
сердце пустеют.
Я не знал еще, что такое
голод, но при последних словах девочки у меня что-то повернулось в груди, и я посмотрел на своих друзей, точно увидал их впервые. Валек по-прежнему лежал на траве и задумчиво следил за парившим в небе ястребом. Теперь он не казался уже мне таким авторитетным, а при взгляде на Марусю, державшую обеими руками кусок булки, у меня заныло
сердце.
А мне ли не твердили с детских лет, что покорностью цветут города, благоденствуют селения, что она дает силу и крепость недужному на одре смерти, бодрость и надежду истомленному работой и
голодом, смягчает
сердца великих и сильных, открывает двери темницы забытому узнику… но кто исчислит все твои благодеяния, все твои целения, о матерь всех доблестей?
Новая — донимает
голодом, Чумазый вторгся в самое
сердце деревни и преследует мужика и на деревенской улице, и за околицей.
Может быть, и этого человека грызла тоска; может быть, его уже не носили ноги; может быть, его
сердце уже переполнилось тоской одиночества; может быть, его просто томил
голод, и он рад бы был куску хлеба, которым мог бы с ним поделиться Лозинский.
Князь начал после того себе гладить грудь, как бы желая тем утишить начавшуюся там боль; но это не помогало: в
сердце к нему, точно огненными когтями, вцепилась мысль, что были минуты, когда Елена и сын его умирали с
голоду, а он и думать о том не хотел; что, наконец, его Елена, его прелестная Елена, принуждена была продать себя этому полуживотному Оглоблину.
Если б в эту минуту закричали ему на ухо, что сам грозный Пугачев в 30 шагах, то несчастный еще подумал бы: оставить ли этот неоцененный ужин и спастись — или утолить
голод и погибнуть!.. у него не было уже ни ума, ни
сердца — он имел один только желудок!
Один ее все
голодом морил, недели с три морил, пока у дьяконицы язык не отнялся; другой холодной водой ее обливал, третий льдом ее обложил — нет нашей дьяконице лучше и шабаш: урчит в утробе и конец делу, а потом под
сердце.
Сильные общественные пертурбации необходимы для «благонамеренного»: они дают ему возможность окрепнуть. Пожар поселяет в его
сердце радостный трепет, наводнение,
голод — приводят в восхищение!
Вот вдова Янкеля и просила, и молила, и в ногах валялась, чтобы господа-громадяне согласились отдать хоть по полтине за рубль, хоть по двадцати грошей, чтоб им всем сиротам не подохнуть с
голоду да как-нибудь до городу добраться. И не у одного-таки хозяина с добрым
сердцем слезы текли по усам, а кое-кто толкнул-таки локтем соседа...
Матрена. Вестимо, что уж не по голове гладил, только то, что битье тоже битью бывает розь; в этаком азарте человек, не ровен тоже час, как и ударит… В те поры, не утерпевши материнским
сердцем своим, вбежала в избу-то, гляжу, он сидит на лавке и пена у рту, а она уж в постелю повалилась: шлык на стороне, коса растрепана и лицо закрыто!.. Другие сутки вот лежит с той поры, словечка не промолвит, только и сказала, чтоб зыбку с ребенком к ней из горенки снесли, чтоб и его-то с
голоду не уморить…
Мне прокричали «ура» на прощанье. Последним теплым взглядом я обменялся с Нелюбовым. Пошел поезд, и все ушло назад, навсегда, безвозвратно. И когда стали скрываться из глаз последние голубые избенки Заречья и потянулась унылая, желтая, выгоревшая степь — странная грусть сжала мне
сердце. Точно там, в этом месте моих тревог, страданий,
голода и унижений, осталась навеки частица моей души.
И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит
голод;
Легко и радостно играет в
сердце кровь,
Желания кипят — я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн — таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).
Смотрели генералы на эти мужицкие старания, и
сердца у них весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не умерли с
голоду, а думали: «Вот как оно хорошо быть генералами — нигде не пропадешь!»
Мне показалось, что вот это и есть он сам — воплощенный
голод ума,
сердца, чувств и всех понятий.
— Это ужасно: круглый
голод —
голод ума,
сердца и души… И тогда уже — всякий
голод!
Иван Матвеич кладет перо, встает из-за стола и садится на другой стул. Проходит минут пять в молчании, и он начинает чувствовать, что ему пора уходить, что он лишний, но в кабинете ученого так уютно, светло и тепло, и еще настолько свежо впечатление от сдобных сухарей и сладкого чая, что у него сжимается
сердце от одной только мысли о доме. Дома — бедность,
голод, холод, ворчун-отец, попреки, а тут так безмятежно, тихо и даже интересуются его тарантулами и птицами.
— Сударь! — сказал он, прикладывая руку к
сердцу. — Действительно, я… солгал! Я не студент и не сельский учитель. Всё это одна выдумка! Я в русском хоре служил, и оттуда меня за пьянство выгнали. Но что же мне делать? Верьте богу, нельзя без лжи! Когда я говорю правду, мне никто не подает. С правдой умрешь с
голоду и замерзнешь без ночлега! Вы верно рассуждаете, я понимаю, но… что же мне делать?
Когда желанный гость отдохнул, утолил свой
голод и жажду в кругу близких его
сердцу людей, при звуках чоканья заздравных чар и братин, все сдвинулись вокруг него, и он рассказал им, насколько мог, о житье-бытье своем в чужой ливонской земле, упомянул об Эмме и умолял спасти ее от злых ухищрений Доннершварца и его сообщников.
Это был человек одинокий, молодой, проводивший беззаботнейшую жизнь и распевавший с
голода самые веселые песни, которые полонили для него
сердца старогородских затворниц и добыли ему пылкое сердечко изгнанницы деевского дома.
Они не могут не знать, что их гонят на бойню; с неразрешимым вопросом — зачем? и с отчаянием в
сердце идут они и мрут от холода,
голода и заразительных болезней до тех пор, пока их не поставят под пули и ядра и не велят им самим убивать неизвестных им людей.