Неточные совпадения
— Ишь ты красавица, беленькая, как
сахар, — говорила одна, любуясь на Таничку и покачивая
головой. — А худая…
Посмотрев в лицо Самгина тяжелым стесняющим взглядом мутноватых глаз неопределимого цвета, он взмахнул
головой, опрокинул коньяк в рот и, сунув за щеку кусок
сахара, болезненно наморщил толстый нос. Бесцеремонность Пальцева, его небрежная речь, безучастный взгляд мутных глаз — все это очень возбуждало любопытство Самгина; слушая скучный голос, он определял...
Самгин слушал изумленно, следя за игрой лица Елены. Подкрашенное лицо ее густо покраснело, до того густо, что обнаружился слой пудры, шея тоже налилась кровью, и кровь, видимо, душила Елену, она нервно и странно дергала
головой, пальцы рук ее, блестя камнями колец, растягивали щипчики для
сахара. Самгин никогда не видел ее до такой степени озлобленной, взволнованной и, сидя рядом с нею, согнулся, прятал
голову свою в плечи, спрашивал себя...
Все более неприятно было видеть ее руки, — поблескивая розоватым перламутром острых, заботливо начищенных ногтей, они неустанно и беспокойно хватали чайную ложку, щипцы для
сахара, чашку, хрустели оранжевым шелком халата, ненужно оправляя его, щупали мочки красных ушей, растрепанные волосы на
голове. И это настолько владело вниманием Самгина, что он не смотрел в лицо женщины.
Обломов медленно обернул к нему
голову, рассеянно посмотрел на Захара, на разлитый кофе, на разбросанный по ковру
сахар.
Когда на западе угасли отблески вечерней зари и ночная тьма окутала землю, удэхейцы камланили. Они притушили огонь. Один из них накрыл себе
голову полотенцем и, держа в руках древесные стружки, произносил заклинания, а другой взял листочек табаку, несколько спичек, кусочек
сахару и сухарь и все побросал в море, Это было жертвоприношение.
Сахаров первым успел просунуть свою коротко остриженную
голову и торопливо приложился к барской ручке, подавая пример стоявшим с хлебом-солью депутатам; мастеровым в дареных синих кафтанах и старым служащим еще крепостной выправки.
— А я вам скажу одно, Виталий Кузьмич, — вкрадчиво шептал
Сахаров, тоже вкушая единую от трудов праведных, — какая
голова у вас, Виталий Кузьмич! Ах, какая
голова!.. Если бы к этой
голове да другой язык — цены бы вам не было…
Направо от двери, около кривого сального стола, на котором стояло два самовара с позеленелой кое-где медью, и разложен был
сахар в разных бумагах, сидела главная группа: молодой безусый офицер в новом стеганом архалуке, наверное сделанном из женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров находились в разных углах комнаты: один из них, подложив под
голову какую-то шубу, спал на диване; другой, стоя у стола, резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему у стола.
Притащили еще
голову. «Еще, еще», — приказывал блаженный; принесли третью и, наконец, четвертую. Вдовицу обставили
сахаром со всех сторон. Монах от монастыря вздохнул; всё это бы сегодня же могло попасть в монастырь, по прежним примерам.
На другом столе, противоположном, помещались приношения: несколько
голов и фунтиков
сахару, фунта два чаю, пара вышитых туфлей, фуляровый платок, отрезок сукна, штука холста и пр.
Когда эта часть была устроена, мать-протопопица вдвоем с Фёклинькой придвинули к
головам постели отца Савелия тяжелый, из карельской же березы, овальный стол на массивной тумбе, поставили на этот стол свечу, стакан воды, блюдце с толченым
сахаром и колокольчик.
Послушные его голосу, со всех сторон стекаются уцелевшие обыватели, посыпают свои
головы пеплом и, разодрав на себе одежды, двигаются, под его покровительством, в степь
Сахару (Феденька так давно учился географии, что полагал
Сахару на границе Тамбовской и Саратовской губерний).
Иногда при чаепитии присутствовал Перфишка. Обыкновенно он помещался в тёмном углу комнаты на подмостках около коренастой, осевшей в землю печи или влезал на печь, свешивал оттуда
голову, и в сумраке блестели его белые, мелкие зубы. Дочь подавала ему большую кружку чаю,
сахар и хлеб; он, посмеиваясь, говорил...
Затем: я всё покупаю оптом: масла — полпуда, муки — мешок,
сахару —
голову и так далее…
Во второй урок она должна была прыгать на задних лапах и хватать
сахар, который высоко над ее
головой держал учитель.
— И я тоже люблю пиво, — призналась молоденькая Мушка и даже немного покраснела. — Мне делается от него так весело, так весело, хотя на другой день немного и болит
голова. Но папа, может быть, оттого ничего не делает для мух, что сам не ест варенья, а
сахар опускает только в стакан чаю. По-моему, нельзя ждать ничего хорошего от человека, который не ест варенья… Ему остается только курить свою трубку.
Бессеменов. Я не сержусь… Я говорю — пиленый
сахар тяжел и не сладок, стало быть, невыгоден.
Сахар всегда нужно покупать
головой… и колоть самим. От этого будут крошки, а крошки в кушанье идут. И
сахар самый, он легкий, сладкий… (Дочери.) Ты чего морщишься да вздыхаешь?
Поговорив в этом духе минут пять, а может быть, и более того,
Сахаров вдруг закрыл глаза и потерял равновесие. Локти его расскользнулись,
голова беспомощно и грузно упала на раскрытый журнал, и в классе явственно раздался храп. Преподаватель был безнадежно пьян.
Все открыли книги с преувеличенным шумом.
Сахаров указал кивком
головы на соседа Буланина.
Проспав довольно долгое время,
Сахаров вдруг, точно от внезапного толчка, поднял
голову, обвел класс мутными глазами и строго проговорил...
У буфета они выпили по рюмке коньяку и пожевали кусочки лимона, обмокнутого в
сахар. Арбузов почувствовал, что после вина у него в животе стало сначала холодно, а потом тепло и приятно. Но тотчас же у него закружилась
голова, а по всему телу разлилась какая-то сонная слабость.
— Оставь человека, — сказала Софья, накладывая в чашку
сахар; хозяин качнул
головою...
Двор был тесный; всюду, наваливаясь друг на друга, торчали вкривь и вкось ветхие службы, на дверях висели — как собачьи
головы — большие замки; с выгоревшего на солнце, вымытого дождями дерева десятками мертвых глаз смотрели сучки. Один угол двора был до крыш завален бочками из-под
сахара, из их круглых пастей торчала солома — двор был точно яма, куда сбросили обломки отжившего, разрушенного.
— Ах ты, братец мой! Вот
голова, так
голова… Пей еще! — предложил он радушно, когда г-н Кругликов положил пустой стакан на блюдечко в знак того, что он доволен, но выпьет еще, если его попросят (опрокинуть стакан и положить на него огрызок
сахару — значило бы отказаться окончательно). — Пей! А что касающее должности, не сомневайся. Определю, будешь доволен. Я, братец, люблю разговорчивых людей. Только уж ты скажи мне, по правде-истине: хмелем зашибаешься?
Никита ничего не сказал, но только покачал
головой и, осторожно вылив чай на блюдечко, стал греть о пар свои, с всегда напухшими от работы пальцами, руки. Потом, откусив крошечный кусочек
сахару, он поклонился хозяевам и проговорил...
— Нет, теперь. Теперь горячий, после холодный. — Она ухватила кофейник за ручку и, высоко приподняв его, стала лить в обе чашки. Кофе падал тонкою, как бы перекрученною струей; Колибри положила
голову на плечо и смотрела, как он лился. — Вот, клади
сахару… пей… и я буду!
Разложил на столе подарки: сукна на шубу, черный платок драдедамовый, китайки на сарафан, икры бурак,
сахару голову, чаю фунт, своих пчел меду.
Заяц-русак жил зимою подле деревни. Когда пришла ночь, он поднял одно ухо, послушал; потом поднял другое, поводил усами, понюхал и сел на задние лапы. Потом он прыгнул раз-другой по глубокому снегу и опять сел на задние лапы и стал оглядываться. Со всех сторон ничего не было видно, кроме снега. Снег лежал волнами и блестел, как
сахар. Над
головой зайца стоял морозный пар, и сквозь этот пар виднелись большие яркие звезды.
Он был очень хорош. Так хорош, что настоящие, живые короли, бесспорно, позавидовали бы его блестящему виду. У него была роскошная белая, как
сахар, седая борода, такие же седые кудри и большие черные глаза. На
голове его красовалась золотая корона. Одет он был так, как вообще одеваются короли. Художник не пожалел красок, чтобы вырисовать его пурпурную мантию и огромный воротник из дорогого собольего меха. Да, он был чудно хорош.
Не пила она, не ела цельный день. Все пронзительную соль с пробки нюхала да капустные листья к
голове прикладывала. Сахар-провизию, однако, пересчитала, что следует выдала — и на ключ.