— Но, но! поспеешь, дай прежде напою, — говорил он с лошадью совершенно так, как говорят с понимающими слова существами, и, обмахнув полой жирную с желобком посредине, разъеденную и засыпанную пылью спину, он надел на красивую молодую
голову жеребца узду, выпростал ему уши и чолку и, скинув оброть, повел поить.
Неточные совпадения
— А я, ей-богу, думал, что это сам воевода. Ай, ай, ай!.. — при этом жид покрутил
головою и расставил пальцы. — Ай, какой важный вид! Ей-богу, полковник, совсем полковник! Вот еще бы только на палец прибавить, то и полковник! Нужно бы пана посадить на
жеребца, такого скорого, как муха, да и пусть муштрует полки!
Низко оселись под ним, на лежачих рессорах, покрытые лаком пролетки; блестит на солнце серебряная сбруя; блестят оплывшие бока жирнейшего в мире
жеребца; блестят кафтан, кушак и шапка на кучере; блестит, наконец, он сам, Михайло Трофимов, своим тончайшего сукна сюртуком, сам, растолстевший пудов до пятнадцати весу и только, как тюлень, лениво поворачивающий свою морду во все стороны и слегка кивающий
головой, когда ему, почти в пояс, кланялись шедшие по улице мастеровые и приказные.
Калинович подъехал на паре небольших, но кровных
жеребцов в фаэтоне, как игрушечка. Сбросив в приемной свой бобровый плащ, вице-губернатор очутился в том тонко-изящном и статном мундире, какие умеют шить только петербургские портные. Потом, с приемами и тоном петербургского чиновника, раскланявшись всем очень вежливо, он быстро прошел в кабинет, где, с почтительным склонением
головы подчиненного, представился губернатору.
— Выводи, выводи жеребца-то! Ишь, как он голову-то гнет, — сказал между ними мужик с ребенком, а прочие захохотали.
Но вот ровным, щегольским, учебным шагом подходит, громыхая казенными сапожищами, ловкий «господин обер-офицер». Раз, два. Вместе с приставлением правой ноги рука в белой перчатке вздергивается к виску. Прием сделан безупречно. Дрозд осматривает молодцеватого юнкера с ног до
головы, как лошадиный знаток породистого
жеребца.
— Сейчас… Васильичу… Якову Васильичу… Забыл! Такая еще простая фамилия… словно как бы лошадиная… Кобылий? Нет, не Кобылий. Постойте…
Жеребцов нешто? Нет, и не
Жеребцов. Помню, фамилия лошадиная, а какая — из
головы вышибло…
Задыхаясь от усилия, Назар поднял вверх выше
головы ведро с водой и вылил ее на спину
жеребца от холки до хвоста. Это было знакомое Изумруду бодрое, приятное и жуткое своей всегдашней неожиданностью ощущение. Назар принес еще воды и оплескал ему бока, грудь, ноги и под репицей. И каждый раз он плотно проводил мозолистой ладонью вдоль по шерсти, отжимая воду. Оглядываясь назад, Изумруд видел свой высокий, немного вислозадый круп, вдруг потемневший и заблестевший глянцем на солнце.
Так
жеребцы некоторое время обнюхивали друг друга в темноте, плотно приложив уши к
голове, выгнув шеи и все больше и больше сердясь.
По нашему мнению, совершенство мышления зависит непременно от обилия и качества данных, находящихся в
голове человека, и разделять эти две вещи довольно трудно, особенно когда понимать под знанием не поверхностное, внешнее сведение о факте, а внутреннее, серьезное проникновение им, — как и понимает сам г.
Жеребцов.
— Ну хорошо, на
жеребцах поедем, — говорю я, — только уговор лучше денег: в сарае не изволь их муштровать и хлестать, а то они у тебя выскакивают, как бешеные, и, подъезжая к приходу, не скакать благим матом, а то, пожалуй, или себе
голову сломишь или задавишь кого-нибудь.
Когда кобылы, не смея ослушаться и делая вид, что они сами очень напуганы, скрывались опять за речкой, в глубине ущелья, сторожевой
жеребец выбегал оттуда обратно и, все тряся
головой и расстилая гриву, грозно подбегал к нам, зорко и пытливо высматривая наши намерения.
Жеребец, проводив неведомых гостей с полверсты, весело возвращался обратно к своему гарему, а наши лошади уныло опускали
головы и ленивою хлынью продолжали бежать по роскошным пустынным лугам.
Гитары бренчат, стаканы звенят, полон дом гостей, — праздник у ротмистра. За вороного
жеребца пили, за ветер, который у скоропроходящего батюшки табак из табакерки выдул, за голландской работы собачку Кушку. Дивятся некоторые, руками разводят. Как все, мол, ладно вышло: сама себя пензенская мамаша легким одуванчиком вышибла.
Головы ломают, случаи разные рассказывают один другого мудренее.