Неточные совпадения
Но Вронского удивляло и огорчало то раздраженное
волнение,
с которым Голенищев
говорил о занимавшем его предмете.
Чувство радости от близости к ней, всё усиливаясь, дошло до того, что, подавая ей в ее корзинку найденный им огромный на тонком корне
с завернувшимися краями березовый гриб, он взглянул ей в глаза и, заметив краску радостного и испуганного
волнения, покрывшую ее лицо, сам смутился и улыбнулся ей молча такою улыбкой, которая слишком много
говорила.
С радостью же
говорили о
волнениях студентов, стачках рабочих, о том, как беднеет деревня, о бездарности чиновничества.
Он переживал
волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода отца все в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная женщина
с суховатым, гордым лицом явилась пред юношей неиспытанно близкой. Она
говорила с ним, как
с равным, подкупающе дружески, а голос ее звучал необычно мягко и внятно.
Слово было жестоко; оно глубоко уязвило Обломова: внутри оно будто обожгло его, снаружи повеяло на него холодом. Он в ответ улыбнулся как-то жалко, болезненно-стыдливо, как нищий, которого упрекнули его наготой. Он сидел
с этой улыбкой бессилия, ослабевший от
волнения и обиды; потухший взгляд его ясно
говорил: «Да, я скуден, жалок, нищ… бейте, бейте меня!..»
— Захар, ты недавно просился у меня в гости на ту сторону, в Гороховую, что ли, так вот, ступай теперь! —
с лихорадочным
волнением говорил Обломов.
— Закрой мне глаза скорей чем-нибудь… крепче! — шепотом
говорила она… — Ну, теперь ничего… Это нервы, — прибавила она
с волнением. — Вон опять! Смотри, кто это? Сядем где-нибудь на скамье…
— Любит ли она или нет? —
говорил он
с мучительным
волнением, почти до кровавого пота, чуть не до слез.
— Не шути, Андрей, скажи правду! —
с волнением говорил Обломов.
— Assez, cousin, assez! [Довольно, кузен, довольно! (фр.)] —
говорила она в
волнении,
с нетерпением, почти
с досадой отнимая руку.
— Побожитесь, еще! —
говорила она, торжествуя и наслаждаясь его
волнением, и опять засмеялась раздражительным смехом. — Не оставила двух слов, а осталась сама: что лучше?
Говорите же! — прибавила она, шаля и заигрывая
с ним.
Вот об этом и хотелось бы
поговорить Райскому
с ней, допытаться, почему ей этот мир
волнений как будто знаком, отчего она так сознательно, гордо и упрямо отвергает его поклонение.
Райский смотрел, как стоял директор, как
говорил, какие злые и холодные у него были глаза, разбирал, отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг побелеет нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от
волнения, как добрый Масляников,
с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться
с ним, точно
с осужденным на казнь.
Она, как почти все С-ие девушки, много читала (вообще же в
С. читали очень мало, и в здешней библиотеке так и
говорили, что если бы не девушки и не молодые евреи, то хоть закрывай библиотеку); это бесконечно нравилось Старцеву, он
с волнением спрашивал у нее всякий раз, о чем она читала в последние дни, и, очарованный, слушал, когда она рассказывала.
— Давайте же
поговорим, — сказала она, подходя к нему. — Как вы живете? Что у вас? Как? Я все эти дни думала о вас, — продолжала она нервно, — я хотела послать вам письмо, хотела сама поехать к вам в Дялиж, и я уже решила поехать, но потом раздумала, — бог знает, как вы теперь ко мне относитесь. Я
с таким
волнением ожидала вас сегодня. Ради бога, пойдемте в сад.
— Совсем неизвестно,
с чего вы в таком великом
волнении, — насмешливо заметил Федор Павлович, — али грешков боитесь? Ведь он,
говорят, по глазам узнает, кто
с чем приходит. Да и как высоко цените вы их мнение, вы, такой парижанин и передовой господин, удивили вы меня даже, вот что!
Впоследствии начались в доме неурядицы, явилась Грушенька, начались истории
с братом Дмитрием, пошли хлопоты —
говорили они и об этом, но хотя Смердяков вел всегда об этом разговор
с большим
волнением, а опять-таки никак нельзя было добиться, чего самому-то ему тут желается.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора
с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от
волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи
с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно
говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него
с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
— Он лучше
говорит по — русски, нежели по — английски,
говорили вы? —
с волнением спросила Вера Павловна.
Она сейчас же увидела бы это, как только прошла бы первая горячка благодарности; следовательно, рассчитывал Лопухов, в окончательном результате я ничего не проигрываю оттого, что посылаю к ней Рахметова, который будет ругать меня, ведь она и сама скоро дошла бы до такого же мнения; напротив, я выигрываю в ее уважении: ведь она скоро сообразит, что я предвидел содержание разговора Рахметова
с нею и устроил этот разговор и зачем устроил; вот она и подумает: «какой он благородный человек, знал, что в те первые дни
волнения признательность моя к нему подавляла бы меня своею экзальтированностью, и позаботился, чтобы в уме моем как можно поскорее явились мысли, которыми облегчилось бы это бремя; ведь хотя я и сердилась на Рахметова, что он бранит его, а ведь я тогда же поняла, что, в сущности, Рахметов
говорит правду; сама я додумалась бы до этого через неделю, но тогда это было бы для меня уж не важно, я и без того была бы спокойна; а через то, что эти мысли были высказаны мне в первый же день, я избавилась от душевной тягости, которая иначе длилась бы целую неделю.
Одним утром является ко мне дьячок, молодой долговязый малый, по-женски зачесанный,
с своей молодой женой, покрытой веснушками; оба они были в сильном
волнении, оба
говорили вместе, оба прослезились и отерли слезы в одно время. Дьячок каким-то сплюснутым дискантом, супруга его, страшно картавя, рассказывали в обгонки, что на днях у них украли часы и шкатулку, в которой было рублей пятьдесят денег, что жена дьячка нашла «воя» и что этот «вой» не кто иной, как честнейший богомолец наш и во Христе отец Иоанн.
Эта мера в связи
с волнениями студентов вызвала протест всей интеллигенции и полное сочувствие к студенчеству в широких слоях населения. Но в печати никаких подробностей и никаких рассуждений не допускалось:
говорили об этом втихомолку.
В другой: каторжный, жена свободного состояния и сын; каторжная-татарка и ее дочь; каторжный-татарин, его жена свободного состояния и двое татарчат в ермолках; каторжный, жена свободного состояния и сын; поселенец, бывший на каторге 35 лет, но еще молодцеватый,
с черными усами, за неимением сапог ходящий босиком, но страстный картежник; [Он
говорил мне, что во время игры в штос у него «в жилах электричество»: от
волнения руки сводит.
Вошло пять человек, четыре человека новых гостей и пятый вслед за ними генерал Иволгин, разгоряченный, в
волнении и в сильнейшем припадке красноречия. «Этот-то за меня непременно!» —
с улыбкой подумал князь. Коля проскользнул вместе со всеми: он горячо
говорил с Ипполитом, бывшим в числе посетителей; Ипполит слушал и усмехался.
Говорил он
с волнением, торопясь и запинаясь, как будто не совсем выговаривая слова, точно был косноязычный или даже иностранец, хотя, впрочем, был происхождения совершенно русского.
— Нет-с, они не то чтобы нигилисты, — шагнул вперед Лебедев, который тоже чуть не трясся от
волнения, — это другие-с, особенные, мой племянник
говорил, что они дальше нигилистов ушли-с.
Князь Щ., его родственник, даже
с большим беспокойством; генерал
говорил почти
с волнением.
Внезапный перелом в ее судьбе потряс ее до основания; в два каких-нибудь часа ее лицо похудело; но она и слезинки не проронила. «Поделом!» —
говорила она самой себе,
с трудом и
волнением подавляя в душе какие-то горькие, злые, ее самое пугавшие порывы.
Германская революция была во всем разгаре. Старик Райнер оставался дома и не принимал в ней, по-видимому, никакого непосредственного участия, но к нему беспрестанно заезжали какие-то новые люди. Он всегда
говорил с этими людьми, запершись в своем кабинете, давал им проводников, лошадей и денег и сам находился в постоянном
волнении.
— Э, противный какой! — сморщилась Манька и отплюнулась. — Лезет
с разговорами. Спрашивает: ты чувствуешь, когда я тебя целую? Чувствуешь приятное
волнение? Старый пес. На содержание,
говорит, возьму.
Я ни о чем другом не мог ни думать, ни
говорить, так что мать сердилась и сказала, что не будет меня пускать, потому что я от такого
волнения могу захворать; но отец уверял ее, что это случилось только в первый раз и что горячность моя пройдет; я же был уверен, что никогда не пройдет, и слушал
с замирающим сердцем, как решается моя участь.
— Черт знает, зачем я приехал сюда! —
говорил он,
с волнением ходя по комнате.
Она встала и начала
говорить стоя, не замечая того от
волнения. Князь слушал, слушал и тоже встал
с места. Вся сцена становилась слишком торжественною.
Они злые и жестокие, и вот тебе мое приказание: оставайся бедная, работай и милостыню проси, а если кто придет за тобой, скажи: не хочу к вам!..» Это мне
говорила мамаша, когда больна была, и я всю жизнь хочу ее слушаться, — прибавила Нелли, дрожа от
волнения,
с разгоревшимся личиком, — и всю жизнь буду служить и работать, и к вам пришла тоже служить и работать, а не хочу быть как дочь…
— Идет
волнение в народе, — беспорядок поднимается
с земли, да! Вчера ночью в соседях у нас пришли жандармы, хлопотали чего-то вплоть до утра, а утром забрали
с собой кузнеца одного и увели.
Говорят, отведут его ночью на реку и тайно утопят. А кузнец — ничего человек был…
Он дунул сверху в стекло. Пугливый синий огонек умер, и сразу в комнате стало темно и тихо, и тотчас же торопливо и громко застучал на столе не замечаемый до сих пор будильник. Ромашов сел рядом
с Александрой Петровной, сгорбившись и не глядя в ее сторону. Странное чувство боязни,
волнения и какого-то замирания в сердце овладело им и мешало ему
говорить...
Когда кто-нибудь
говорит, что он был на 4-м бастионе, он
говорит это
с особенным удовольствием и гордостью; когда кто
говорит: «я иду на 4-й бастион», непременно заметно в нем маленькое
волнение или слишком большое равнодушие; когда хотят подшутить над кем-нибудь,
говорят: «тебя бы поставить на 4-й бастион»; когда встречают носилки и спрашивают: «откуда?» большей частью отвечают: «
с 4-го бастиона».
Венсан и Александров каждый вечер ходили в гости друг к другу; сегодня у одного на кровати, завтра — у другого. О чем же им было
говорить с тихим
волнением, как не о своих неугомонных любовях, которыми оба были сладко заражены: о Зиночке и о Машеньке, об их словах, об их улыбках, об их кокетстве.
Несмотря на «
волнение», он
говорил плавно, неспешно,
с весом и видимо стараясь внушить.
На слишком постыдное
волнение Лямшина я соглашаюсь смотреть как на бред, тем более что он вправду,
говорят, еще
с утра болен.
Он весь покраснел. Редко случалось ему
говорить так много и
с таким
волнением.
— Подобно утлому челну, —
говорил прерывистым от
волнения голосом Глумов, — носились мы, без кормила и весла, по волнам, и только звезды небесные взирали на нас
с высоты.
Дьякон лучше всех знал эту историю, но рассказывал ее лишь в минуты крайнего своего
волнения, в часы расстройства, раскаянии и беспокойств, и потому когда
говорил о ней, то
говорил нередко со слезами на глазах,
с судорогами в голосе и даже нередко
с рыданиями.
Но, несмотря на
волнение, он ясно слышал, что сегодня Палага
говорит так же нехотя и скучно, как, бывало, иногда
говорил отец. Сидя
с нею за чаем, он заметил, что она жуёт румяные сочни без аппетита, лицо её бледно и глаза тупы и мутны.
Некоторое время мы все молчали. Дядя значительно посматривал на меня, но
говорить со мной при всех не хотел. Он часто задумывался; потом, как будто пробуждаясь, вздрагивал и в
волнении осматривался кругом. Мизинчиков был, по-видимому, спокоен, курил сигару и смотрел
с достоинством несправедливо обиженного человека. Зато Бахчеев горячился за всех. Он ворчал себе под нос, глядел на всех и на все
с решительным негодованием, краснел, пыхтел, беспрерывно плевал нá сторону и никак не мог успокоиться.
Она просто, ясно, без всякого преувеличения, описала постоянную и горячую любовь Алексея Степаныча, давно известную всему городу (конечно, и Софье Николавне);
с родственным участием
говорила о прекрасном характере, доброте и редкой скромности жениха; справедливо и точно рассказала про его настоящее и будущее состояние; рассказала правду про всё его семейство и не забыла прибавить, что вчера Алексей Степанович получил чрез письмо полное согласие и благословение родителей искать руки достойнейшей и всеми уважаемой Софьи Николавны; что сам он от
волнения, ожидания ответа родителей и несказанной любви занемог лихорадкой, но, не имея сил откладывать решение своей судьбы, просил ее, как родственницу и знакомую
с Софьей Николавной даму, узнать: угодно ли, не противно ли будет ей, чтобы Алексей Степаныч сделал формальное предложение Николаю Федоровичу.
На другой день поутру Софья Николавна проснулась без всякого
волнения; она подумала несколько минут, бросила взгляд на вчерашние свои колебания и смущения и спокойно осталась при своем намерении:
поговорить сначала
с женихом и потом уже решить дело окончательно, смотря по тому впечатлению, какое произведет на нее разговор
с Алексеем Степанычем.
В Оренбурге оказалось
волнение; казаки
с угрозами роптали; устрашенные жители
говорили о сдаче города.
Мы равнялись
с кленом, и я, бледнея от
волнения, уже переводил дыхание, чтобы начать
говорить, но внезапно моя смелость ослабевала, разрешаясь нервным, болезненным биением сердца и холодом во рту.
— Не дать ли тебе воды?“ — „Да, —
говорил он голосом, задыхающимся от
волнения, и
с выражением, совершенно чуждым его характеру, — если б ты столько принесла воды, чтоб утопиться можно, я бы поблагодарил тебя“.